— Скальный грунт, — ответил директор.

— Если бы под Инуиком была такая скала, я бы построил плавательный бассейн, — с этими словами он грузно опустился в операторское кресло и остался там почти до конца экскурсии. Но когда, по просьбе Мечова, включили тельфер и инженер в белом халате показал, как осуществляется замена твэлов, Дональдсон подобрался поближе. Привалившись бедром к ажурному ограждению реактора, с нескрываемым любопытством осмотрел толстостенный контейнер с пробой, аварийную сигнализацию, боксы и даже примерил на себя антирадиационный скафандр. Оборудованная по последнему слову технической эстетики, лаборатория произвела на него ошеломляющее впечатление. Мигающие глазки регистрирующих блоков, алюминиевые цилиндры, которые выбрасывала безотказная пневмопочта, и окрашенные в яркие тона обтекаемые поверхности фантастических непонятных устройств совершенно заворожили простодушного канадца. Не зная, на каком свете находится, он как-то сразу сник от избытка впечатлений и заскучал. Ни боксы с манипуляторами, свободно орудующими шприцем и ампулами тончайшего стекла, ни ЭВМ, которая сама печатала на большой каретке результаты вычислений и даже чертила графики, уже не могли его поразить.

Но и Риво, вопреки ожиданию Мечова, откровенно гордившегося оснащением своей любимой лаборатории, не выказал особого удивления перед техническими новинками. Для него они явились лишь необходимыми аксессуарами, не больше. Видимо, у себя в Канаде или в США, где работал по совместительству, он видел и не такие машины. Зато прикладные результаты, которые выдавал самый северный (тут уж без спора) промышленный реактор в мире, его занимали до крайности. Вежливо выслушав все пояснения Мечова и потрогав руками все, что ему было предложено, он сорвал с каретки разграфленный бланк с длинными столбцами чисел и на обратной стороне нарисовал огромный вопросительный знак.

— Я понял, мосье, что у вас активационный анализ стал индустриальным методом исследования, — ухватил он самую суть. — Это главное. Остальное — ясно. Как загружаются и облучаются пробы, как по спектру излучения ваша ЭВМ определяет редкие элементы, я знаю, а мощность и время облучения — детали. Скажите мне лучше, сколько металлов вы определяете?

— Семь, — с некоторой неохотой ответил Мечов, ибо самое важное приберегал для эффектного финала.

— В любой породе?

— В любой.

— Это колоссально! Примите мое восхищение.

— Производительность раза в три-четыре выше, чем при обычных методах анализа.

— Само собой разумеется, — кивнул Риво, — если вы повысите мощность реактора до ста киловатт, она возрастет еще больше. Повысится чувствительность, сократится время облучения.

— Мы так и хотим. Причем надеемся достигнуть большей мощности без особых капитальных затрат. Все же у себя делается, на комбинате.

— Во сколько обходится одна проба?

— Сто четырнадцать рублей. Но это сегодня, завтра мы надеемся снизить до сорока.

— Примерно сто пятьдесят долларов? Невероятно! Почему так фантастически дешево, мосье Мечов?

— У нас вообще жизнь дешевая, — пошутил Андрей. — Пробы, меха, бананы. Зато женские колготки ни за какие деньги не купишь или, там, сапоги…

У пульта ЭВМ, возле застекленных шкафов, где вращались залитые люминесцентным светом бобины с перфорированной лептой, закончилась, к обоюдному удовлетворению, научная часть программы.

Ровно в четырнадцать часов, как условились, приехал предисполкома и увез гостей в профилакторий «Валек», где вызревали под искусственным солнцем лимоны.

— Пообедаем у нас? — предложил Логинов, открывая дверцу машины.

— Дел невпроворот, Владлен Васильевич. Перекушу где-нибудь накоротке.

— Поедем, потолковать нужно.

Однако ни по дороге, ни за обедом, которым потчевала домовитая Вера Петровна, Логинов разговора не начинал. Со смаком хлебая щи из глубокой тарелки, расписанной синим кобальтом в английском кантри-стиле, даже намеком не обмолвился, о чем собирался поговорить.

Мечов догадывался, что это неспроста. Домашний обед в элегантно обставленной, но немного казенной гостиной, где висели ковры машинной работы и поблескивал чешский хрусталь, был, очевидно, задуман, как прелюдия.

Директор обычно редко обедал дома и вообще умел ценить время: чужое и, в первую очередь, собственное. Но всему было видно, что он не знает, как подобраться, с чего начать.

«Хорошо, хоть апельсиновой настойки не предложил, — подумал Мечов, следя за тем, как Владлен Васильевич катал хлебные шарики. — Значит, не очень надолго, значит, и сам собирается вернуться на комбинат».

Нельзя сказать, чтобы он не ждал этого обещавшего быть не столь уж легким разговора. Еще как ждал! И в тайне готовился. Не знал, единственно, откуда подует ветер. То ли о строителях сперва речь пойдет, то ли Логинов ударит прямо по наметкам плана.

Для десерта Вера Петровна накрыла столик в эркере, где в зеленых кадках стояли фикусы и китайские розы. Гостю, чей вкус успела узнать, предложила крепко заваренный индийский чай, мужу подала пиалу с зеленым среднеазиатским, лучшего номера девяносто пять. Поставила кекс, лапочку с вареньем, тонко нарезанный лимон и ушла.

— Повод нашего тет-а-тет, в сущности, пустячный, — начал с места в карьер Логинов. — Но, как говорится, в капле воды отражается мир. Одним словом, на тебя поступило письмо.

— Не первое и не последнее.

— В горком.

— Скромный, очевидно, товарищ, Чаще в Москву пишут.

— Письмо передали мне, — продолжал директор, стараясь не обращать внимания на привычные комментарии Мечова.

— Поручено разобраться?

— Нет. Просто передали и все. Для сведения.

— И тебя это так взволновало? — Андрей поспешил выразить крайнее удивление.

— Ты знаешь, взволновало. Как ни странно.

— Почему? О чем хоть письмо?

— Как я уже сказал, в капле отражается мир, — Логинов отодвинул недопитую пиалу. — А письмо — о волках.

— О волках?! — Мечов даже привстал от неожиданности. — О каких еще волках? Вот не было печали на мою голову!

— Ты отдал распоряжение прекратить отстрел полярных волков?

— Распоряжение? Да у меня и прав таких нет… Просто в беседе с товарищами я посоветовал временно приостановить… Вот и все.

— Почему? На каком основании?

— Во-первых, мне отвратительна эта бойня с вертолетов, во-вторых, без волков страдают олени.

— Ах, олени! — передразнил Логинов. — Скажите, пожалуйста.

— Волки играют в природе роль санитаров, — эрудированно объяснил Мечов. — Уничтожая слабые или больные особи, они способствуют росту популяции. Спроси хоть канадца этого, Дина… В прошлом году канадское правительство специально завезло в тундру шестьсот волков.

— Следишь, вижу, за литературой.

— А что? Слежу.

— Тогда, может, ответишь мне, почему вместо того, чтоб оздоровлять, — произнес по складам Логинов, — дикие стада, спасенные тобой волки начали вовсю резать домашний скот?

— В самом деле?

— Я тебя очень серьезно прошу, Андрей Петрович, — доверительно снизил тон Логинов. — Не лезь не в свое дело. У тебя и своих трабло[3] до сих, — показал он себе на горло. — Не подменяй существующие органы, к которым ты не имеешь никакого отношения.

— Не помню, чтобы подписывал подобный приказ.

— Этого еще не хватало! Пойми, что даже слово твое может многое значить для людей. И не потому, что ты такой умный. Совсем не потому. Оно опирается на авторитет должности. Тебе дана власть, большая власть, но, тем не менее, с очень четко обозначенными границами.

— Я либо с самого начала плохо тебя понял, Владлен Васильевич, либо ты проявляешь, прости, непоследовательность. Ты говорил мне об экологии?

— Говорил.

— Принял мою программу?

— Принял… В общих чертах.

— В общих! А конкретно, как только дело дошло до волков, идешь на попятный? Но ведь волки — это случайность. Почему не песцы? Не собаки?