— Боцман просил передать, что затанцевали бочки с машинным маслом и ослабли крепления шлюпки.

— Раньше надо было позаботиться, — гаркнул капитан. — Скажите боцману, чтобы никто и носа не высовывал на палубу, а то смоет к чертовой матери.

— Боцман! — объявил по трансляции Вадим Васильевич. — На палубу никому не выходить, — и он представил себе, как раскачивается и бьется о шлюпбалку пластмассовая лодка, и мысленно поставил на ней крест.

— Барометр? — спросил Дугин.

— Продолжает идти вверх, — ответил помощник.

— ЦПУ! — последовало новое распоряжение капитана. — Прибавить ход. Начинаем ворочать под ветер.

Расходясь с циклоном, суда обычно сохраняют взятое направление, пока барометр не начнет подниматься. Сейчас у Дугина были все основания взять круче к норду, потому что в условиях жесткого шторма лучше держаться на курсах против волны или близких к ним. Но поворот в штормовую погоду — маневр довольно опасный. Ворочая по волне, судно должно резко увеличить скорость, чтобы поскорее пройти положение «лагом к волне». Все зависело от того, насколько быстро сработает машина.

— Готовы, Константин Алексеевич, — прозвучал в динамике голос деда.

— Курс семьдесят восемь помалу, — сказал капитан. — Пусть буфетчица сварит кофе, — кивнул он Мирошниченко.

— Семьдесят восемь помалу, — повторил штурвальный.

Бухание волн сразу усилилось, и теплоход, принимая все больше воды, стал зарываться глубже. Веер пены взлетал чуть ли не выше контейнеров.

— Семьдесят восемь на румбе, — доложил штурвальный, не отрывая взгляда от красного лимба над головой.

На десяти узлах «Лермонтов» еще продолжал зарываться, но руля слушался хорошо и без особой рыскливости держался на курсе, несмотря на сокрушительные удары волн, от которых, казалось, полопаются сварные швы. Чтобы ослабить броски тысячетонных валов, Константин Алексеевич начал изматывающую игру в переменном режиме: стопорил машины при подходе высокой волны и давал полный ход, когда судно начинало всходить на очередной гребень. Сбитая с толку автоматика лишь жалобно выла, не успевая следить за лихорадочными бросками теплохода.

— Плачет кибернетика, — шепнул Мирошниченко и потянулся за сигаретой. — Дай-ка и мне аглицких.

— А что поделаешь? — Вадим Васильевич подвинул ему зажигалку. — Машинная логика не может понять логику моря.

— Какая к шуту у моря логика? — неожиданно возмутился третий помощник. — Это ж сплошной кошмар.

— Не скажите, — не повернув головы, подал реплику Дугин. — Как накатит восемьдесят первая, так на собственной шкуре испытаете всю прелесть морской логики.

— Девятью девять, — сказал Беляй. — Девятый вал в квадрате.

— Три звездочки в четвертой степени, — неуклюже сострил четвертый помощник и надолго умолк, сконфуженным неодобрительным молчанием.

— Если ничто не помешает и благополучно придем в Ильичевск, запишусь в альпинистскую секцию, — сказал капитан, когда понял, что самое трудное осталось позади. — Что там боцман насчет бочек говорил?

— С бочками, полагаю, обойдется, — ответил Беляй, припомнив, когда в последний раз проверял крепление. — Трос стальной, новехонький.

— Смотрите, — предупредил Дугин. — За лабрикаторное масло валютой плачено.

Первый помощник был разбужен деликатным прикосновением Дикуна.

— Вставайте, Иван Гордеевич, рыбку ловить.

Горелкин испуганно встрепенулся и, натыкаясь в темноте на кресла с разбросанной одеждой, кинулся к шкафу, где хранил спиннинги, катушки и богатейший набор крючков.

— Та не торопитесь, — Дикун догадался включить лампу. — Мы еще идем порядочно, минут десять как застопорились.

— А что случилось? — щурясь на свет, осведомился Горелкин.

— Прокладки чертовы полетели и палец менять надо. Работы часов на шесть.

Одеваясь на ходу, Горелкин нашел пенопластовые мотовильца со ставками и поднял шторку иллюминатора.

Еще не светало. Протяжно вздыхая, океан гнал частую зыбь. Было непривычно тихо.

— Не могли лучшего места найти! — проворчал Горелкин, разыскивая бушлат. — До шельфа нельзя было погодить?

— Так уж получилось, — прикинулся виноватым Дикун. — Делали, что могли, но машина — не человек, ей не прикажешь. Хорошо хоть из шторма успели выскочить.

— Какой там шторм? — Иван Гордеевич, ожесточенно мял припухшее лицо. Рассеянно выслушав объяснения Дикуна, он нагнулся над умывальником и пустил сильную струю из нажимного крана.

Рыбалки он ждал чуть ли не месяц и, как все остальные, мечтал о коротком отдыхе.

Понимая, что первый помощник неконтактен, Дикун счел свою миссию законченной и тихо исчез. В отличие от других, он не позволял себе шуток по поводу горелкинской страсти, хотя своими глазами видел, как на Сивее тот пытался прогнать канадского лоцмана, причалившего в самый неподходящий момент бешеного клева. К счастью, они говорили на разных языках и обошлось без конфликта.

Надев бушлат прямо на тельник, Иван Гордеевич вышел на палубу, которая мерно вздымалась и опадала. Лишенное подвижности судно сразу же развернуло лагом к волне, вполне умеренной, и покачивало не меньше, чем в шторм. Бортовые танцующие огни скупо освещали угрюмую непроницаемую воду. Перебравшись на подветренную сторону, Иван Гордеевич окинул горизонт. На ноках реев крутились по ветру два черных шара, вывешенных по случаю остановки. Луна еще светила в полную силу, но звезды побледнели, и небо в иссиня-черных разрывах казалось серым. Опустив для пробы грузило и убедившись, что сильно несет и ловить пока рано, Горелкин потащился на корму, где боцман уже рубил на кнехте наживку — мороженое мясо.

Приготовления к рыбалке были в самом разгаре. Паша-электрик смайнал люстру на длинном резиновом кабеле и врубил ток на распределительном щите. В кромешной тьме под кормой таинственно засиял сине-зеленый ореол, пронизанный золотистыми искрами. Люстру покачивало, и свет в озаренном круге клубился, как дым. Сразу же откуда ни возьмись появились креветки и зашныряли под рефлектором, переливаясь, как драгоценные камни. Казалось, даже зыбь улеглась, зачарованная нежданно расцветшим в ночи праздничным оазисом. Растопырив колючие плавники, стрельнула в жидкий огонь летучка, и сразу за ней еще одна. Нарядными, светло-васильковыми бабочками закружились они на дармовом пиру, куда стекался со всего океана завороженный светом планктон.

Наживив крючки, Горелкин опустил грузило на всю длину лески.

— Какую глубину ставить? — спросил он капитана, который тоже не замедлил явиться со спиннингом.

— Отпускайте смелее, Иван Гордеевич, — пошутил Дугин, пристегивая к карабину поводок с кальмарницей. — До дна еще далеко.

— Вы разве на кальмаров? — Горелкин ревниво покосился на изящную игрушку, лучившуюся тихим зеленоватым светом.

— А то как? — задорно ответил Паша, прилаживая к универсальному многоколенному удилищу с агатовыми кольцами точно такое же зеленое веретенце. — Было б вам купить. Всего две с половиной тыщи лир, а удовольствия — на миллион.

Звездно блеснув, кальмарница плюхнулась далеко за размытую световую границу, где затаилась первозданная мгла.

Капитан и электрик забрасывали в разные места, но безуспешно. Иван Гордеевич повеселел и с большим оптимизмом продолжал подергивать свою наживленную обескровленной говядиной ставку. Он даже не заметил, как Снурков опустил за борт две проволочные «донки», после чего преспокойно отправился спать.

Как всегда неожиданно, появилась акула. Голубоватая и обтекаемая, словно подлодка, она прошла под кормой и, обогнув теплоход, застыла на рубеже света и тени.

Горелкин, на всякий случай, начал поспешно выбирать леску, но это только привлекло вечно голодную хищницу. Едва заметно вильнув хвостом и выставив боковые рули, она сделала мгновенный рывок. Удилище тут же согнулось дугой, а многоцветная японская жилка натянулась и ослабла.

Походя скусив свинцовое грузило и не обнаружив ничего достойного внимания, великолепная рыба исчезла, как призрак.