— Соревнование смежников организовали? — поинтересовался Владлен Васильевич, вспомнив, что Калюжный не раз ссылался на пример строителей Саяно-Шушенской ГЭС.

— Даже штаб создали, но и он не всегда может воздействовать на тех, кто не выполняет своих обязательств. Минмонтажспецстрой по-прежнему отделывается одними обещаниями.

— Буду говорить в Госплане, Петрович. Веришь?

— Конечно, Васильевич. О чем речь? Но монтажников ты мне все же верни. Иначе не выкрутиться, право слово. И по части малой механизации подмогни поскорее…

Простившись с Калюжным, Логинов еще раз просмотрел список и вызвал помощника:

— Мечов здесь? — спросил, с удовольствием опускаясь в насиженное кресло. От неудобного стула или, возможно, легкого прострела противно ныла спина.

— Не знаю, Владлен Васильевич, в приемной он не появлялся.

— Тогда найдите скоренько.

Логинов придвинул динамик и снял очки, оставившие на переносице багровый след.

Но не успел он выслушать рапорт директора медеплавильного, где молодой термист получил из-за несоблюдения техники безопасности ожог второй степени, как вернулся взволнованный помощник.

— Мечов не вышел на работу! — торопливо доложил он. — Я позвонил домой, но его и там не оказалось. Тогда я…

— Короче, пожалуйста, Виктор Ильич, — сухо заметил директор, но терпевший ненужных подробностей. — Где он сейчас?

— В том-то и дело, что никто не знает, Владлен Васильевич.

— Прошу прощения, товарищи. Продолжайте пока без меня, — Логинов отключил свой микрофон. — Вот что, — хмуро кивнул, не снимая пальца с клавиша. — Человек — не иголка. Разберитесь, пожалуйста, — и вновь подсоединился к беседе.

Докладывал начальник горнорудного управления. Упрекал железнодорожников, которые вовремя не подвезли закладку, из-за чего на два часа пришлось приостановить выработку горизонта сто семьдесят пять на «Комсомольском».

— Прошу дать объяснение, — потребовал Логинов у железнодорожного начальства.

В самый разгар сбивчивой нечленораздельной речи, где в различных вариациях фигурировали шестидесятитонные думпкары и строительство «Надежды», куда их срочно пришлось зачем-то перебросить, вернулся запыхавшийся Виктор Ильич.

— На рыбалку уехал, — с трудом переводя дыхание, выдавил он, откупоривая бутылку боржоми. — Со вчерашнего утра. С тех пор его никто не видел. Может, случилось чего?..

— Куда именно, известно? — Логинов медленно приподнялся и грузно навис над столом.

— Вроде, Владлен Васильевич, — кивнул помощник. — Я Бузуева привез, плановика с меди, он знает… Позвать?

— Зачем? — Логинов вызвал по селектору начальника авиагруппы. — Берите мой катер и поезжайте, — бросил он Виктору Ильичу. — В случае чего подниму вертолеты.

«ИЛ-18» приземлился и аэропорту «Алыкель» и медленно подрулил к вокзалу. Подали трап, но пассажиры остались на своих местах и ожидании паспортного контроля. Не считая порта на Енисее, севернее расстилалась лишь дикая тундра с разбросанными по ней стойбищами.

По всем канонам заполярный город был пограничным, хоть и отстоял от океанского побережья на многие десятки километров.

Румяные, успевшие загореть на весеннем солнце, парни в зеленых фуражках с привычной деловитостью поднялись на борт и с двух сторон начали обход.

В ожидании своей очереди Лосев достал паспорт, вложил в него командировочное удостоверение спецкора «Правды» и с любопытством приник к иллюминатору. За ангарами и шахматными будками вспомогательных служб расстилалась тундра.

Белый с желто-бурыми пятнами бескрайний массив, испещренный зеркалами замерзших озер, открывшийся ему с высоты, обернулся робкой манящей зеленью.

Казалось, что взлетная полоса с пунктиром сигнальных огней пролегла вдоль опушки невесть куда провалившегося подмосковного леса или по заливному лугу, сверкающему в каплях росы. Но редкие кривоствольные лиственницы и хмурые, отмеченные снежной клинописью горы вдали напрочь развеивали иллюзию. Непонятная пророческая невозмутимость неба наполняла ожиданием и ещё неясной свободой.

Лосев помедлил у трапа, всматриваясь в лица стоявших у самолета людей, и неторопливо побрел к багажному отделению. Озабоченного выискивающего взгляда он так и не поймал. Похоже было, что его не встречали. А ведь из редакции звонили по прямому проводу самому Логинову. Очевидно, вышло недоразумение, кто-то чего-то перепутал, забыл, одним словом, обычная ерунда. Оставалось надеяться, как это уже бывало, что обратятся по трансляции. Но время шло, объявлялись и задерживались рейсы, а о нем так никто и не вспомнил. Последний пассажир с авоськой, набитой ядрами апельсинов, получил свой чемодан и зарешеченный вольер опустел. Ждать более не имело смысла. Печально опустив прогнутые лопасти винтов, застыли в строю вертолеты, отсверкивая стекляшками пустых кабин, а ожидавшие у вокзала черные «Волги» и зеленые «газики» умчались в облаках пыли по какому-то грейдеру.

Лосев догнал девицу в красном пальто и олимпийских тренировочных брюках. Из-за огромного чемодана и множества сумок, где золотились спелые плоды — в самолете Лосева почему-то все везли апельсины, — она приотстала от общего торопящегося потока и ковыляла в аутсайдерах, поминутно меняя руку.

— Простите, — забегая немного вперед, остановил ее Лосев. — До города далеко?

Девица оказалась довольно хорошенькой простушкой. Поставив чемодан, она тыльной стороной ладони отёрла лоб, шумно вздохнула и вдруг озарилась широкой белозубой улыбкой.

— В первый раз к нам? — ее удивленно-наивные синие-синие глазищи сверкнули такой откровенной радостью, что Лосев невольно расплылся в ответной улыбке.

— Первый… Меня, понимаете, должны были встретить, но… — он выразительно пожал плечами и взмахнул свободной от кейса рукой. — Придется добираться, как бог на душу положит.

— Так поезжайте на электричке! — посоветовала она и тут же огорчилась. — Нехорошо получилось. Как это нас не встретили? У нас люди очень даже внимательные, им не подумайте.

— Пустяки, всякое в жизни случается… А где электричка? Близко?

— Близко, — она кивнула на узкий проход, в котором исчезли последние пассажиры. — Все туда пошли.

— И вы тоже?

— И я, — она наклонилась над вещами, но Лосев опередил.

— Позвольте мне, — перебросив кейс в левую руку, он подхватил чемодан, и они зашагали, оживленно болтая, словно давние знакомые.

Бетонированная платформа, где уже дожидался поезд, находилась сразу за аэровокзалом. Вокруг дымилась кочковатая равнина.

Весенняя тундра поражала взгляд плюшевыми островками ржавых и бело-розовых мхов, цветами и зеленым стелющимся кустарником у окон, забитых подтаявшим снегом. Одинокая колея на высокой щебнистой насыпи узким клином смыкалась у горизонта, непроницаемого, слоистого. Лосеву она напомнила тающий след запущенной в пространство ракеты.

Простояв с полчаса, электричка тронулась, с умеренной частотой отстукивая на стыках. Редко-редко за окном проносились глухие бревенчатые строения, будки обходчиков, побеленный известкой угрюмый сруб, напоминавший скорее острог, чем пакгауз.

Телеграфную проволоку поддерживали тонкие железобетонные опоры, глубоко врезанные в ледовый грунт. Почерневшие, шелушащиеся лишайником останки прежней линии всосала или напрочь изрыгнула из себя мерзлота. Временное, случайное не приживалось в тундре. Что возникло по слепой воле или неведению, то исторгла она из чрева и обратила в труху: дерево ли, железо, колючую ржавую проволоку или черные ризы монахов, вознамерившихся обратить к истинному богу здешних кочевников. Нет памяти у природы на чуждые ей структуры. Все распыляет на первозданные атомы. На проталинах вовсю ликовала буйная зелень, тянулась к солнцу венчиками бессчетных цветов: розовых, желтых и белых.

Не узнать уже никогда, что когтили цепкие корни под моховым слоем, чьи кости высасывали. Давным-давно осыпались те венчики, отмерли в скудном торфу те ненасытные корни.