– Ну вот опять, мама. Из всего, что я тебе рассказала, ты услышала только это? Что я беседовала с лейтенантом фон Хагеманом. Ну хорошо, мы виделись у Доротеи. Но мы часто выезжали на автомобиле, он учил меня водить.

Новость прозвучала для Алисии как гром среди ясного неба. Ее благовоспитанная дочь садилась в машину в мужчине. По всей видимости, они находились там вдвоем. Господи, их точно видели и узнали…

– Мама, приди в себя. Лейтенант фон Хагеман сделал мне предложение.

Алисия приняла эту новость без восторга. Предложение. Все-таки предложение. Кажется, у него серьезные намерения. И именно Хагеман.

– Он просит у вас аудиенции в воскресенье в три часа.

– То есть ты приняла его предложение?

– Да, мама.

Алисия на мгновение закрыла глаза. Почему она решила, что есть причины для беспокойства? Молодой человек имеет право на ошибку, особенно если спустя время он снова находит верный путь. Именно так и сделает ее дочь Китти, когда вернется на виллу. Так почему не признать за Клаусом фон Хагеманом право снова встать на верный путь?

– Ты любишь его, Лиза?

Она ответила матери улыбкой. Теперь, когда она признался ей в любви и они всю жизнь будут вместе, можно говорить об этом открыто. Она увидела его два года назад на первом балу в доме Манцингеров и с тех пор не могла забыть.

– Мы оба прошли испытания, мама. Тем крепче и честнее будет наш союз.

Алисия подошла к дочке, обняла и пожелала ей всего счастья мира. Затем произнесла трогательные слова о том, что любовь – это чудо, подаренное людям Господом, и что она тоже вышла замуж по любви и до сих пор ни разу не раскаялась.

– Спасибо, мама! Я так счастлива… Кажется, как никогда в жизни!

Алисия обняла всхлипывающую Элизабет, покачала ее, как маленькую, и сама была готова заплакать. Ах, все будет хорошо. Господь хранит ее и всю их семью, весь дом…

Внизу раздался крик. Мучительный крик девушки, страдающей от жестокой боли.

– Что это? – в ужасе воскликнула Алисия.

Элизабет крепче обняла мать. Она решила, что это на кухне – в доме ее подруги Софи повариха недавно отрезала себе два пальца при разделывании мяса.

– Не говори такого, Лиза. Там явно что-то упа…

И снова душераздирающий крик. На сей раз он ослаб до хрипа, потом возобновился, и усилился, и наконец перерос в стоны. Дверь в столовую распахнулась; привалившись к дверному косяку, стоял белый как мел Гумберт, зажимая рукой рот.

– Гумберт, ради всего святого! – посмотрела на него Алисия. – Что такое происходит внизу?

Горло у него перехватило, он был не в состоянии воспроизводить членораздельные звуки, лишь спустя несколько мгновений наконец смог сказать. В это время из верхних комнат по лестнице бежали Эльза и Шмальцлер.

– Эта баба… на полу на кухне… юбки задраны… все в крови… мне… мне… так плохо…

– О ком ты, Гумберт? Несчастье с Брунненмайер? Или с Ханной? Да говори же!

Алисия почувствовала руку дочери на своей руке.

– Мама, я думаю, это Августа. Наверное, она рожает.

Алисия уставилась на дочь полными ужаса глазами. Как ей самой не пришло это в голову – ей, родившей троих детей?

– Гумберт, это так?

Он только и смог кивнуть, потом согнулся пополам и стремглав побежал в служебной лестнице. Было слышно, как его там вырвало.

– Господи, – простонала Алисия. – И кого же мы пошлем за акушеркой? Лучше всего Эльзу… или Густава… Ах, кабы Роберт был здесь…

Элизабет была на удивление спокойна и заверила мать, что нет поводов для беспокойства: фрейлейн Шмальцлер все уладит, вероятно, она уже отослала Эльзу. Но Алисия не могла прийти в себя. В сопровождении ворчащей Элизабет они поспешила вниз, в холл, где чуть не столкнулась с Марией Йордан. Камеристка тащила из прачечной в кухню корзину с белыми тряпками.

– Старые простыни, госпожа. Мы хотели нашить кухонных полотенец, но теперь вот они пригодились для Августы. Какое несчастье. Она начала кричать так внезапно…

Алисия прервала этот поток болтовни и спросила, послали ли уже за акушеркой.

– Густав побежал, госпожа. Нет, какой ужас. Орет, как на вертеле, скорчилась вся посреди кухни. Только подумайте, госпожа. Повариха панировала телячий шницель, а Ханна… Нет, все же это не для детских глаз!

– Ну идите уже, Мария! – прогнала ее Элизабет. – Они там ждут тряпок. Горячая вода есть? А повязка на пуповину для новорожденного?

Алисия была весьма удивлена знаниями дочери. Сегодня молодые девушки в пансионатах изучали много такого, о чем в ее время даже говорить было не принято. О личной гигиене, уходе за младенцами, даже о физической культуре. Пройдет совсем не много времени, и ее внучкам будут рассказывать о первой брачной ночи. Не дай-то бог!

– Нам там нечего делать, Лиза. Давай вернемся наверх и подождем. Я не хочу далеко отходить от папиного кабинета, Пауль может позвонить из Парижа.

Элизабет подняла глаза к потолку и сказала, что еще рано ждать звонка от Пауля, если вообще стоит.

Крики прекратились, и обе женщины вздохнули с некоторым облегчением. Хотя, разумеется, не знали, пугаться этой тишины или радоваться ей.

– Возможно, обморок, – пробормотала Элизабет, медленно поднимаясь по лестнице. – Или она умерла от кровотечения.

– Элизабет!

Позади них перед входом в дом зазвонил колокольчик, и Эльза побежала открыть дверь. Влетел Густав, ведя за собой полную пожилую женщину.

– Да оставьте же, молодой человек, – сердито брюзжала повитуха. – Никуда не денется ваш ребенок.

– Это не мой ребенок!

– А чего вы меня тогда тащите?

Вскоре все услышали странные звуки. Бульканье и клокотание и будто кваканье лягушонка. Все громче, все энергичнее. Возмущенный крик младенца.

– Пресвятая Дева Мария, – пробормотала повитуха. – Как она быстро.

Алисия и Элизабет остановились на лестнице, прислушиваясь к необычным звукам.

– Как-то жалобно, – сказала Элизабет, хлюпая носом. – Сдавленно и тоненько. Не как настоящий младенец.

– Да он ведь только появился на свет, – улыбнулась Алисия.

Им пришлось расступиться, когда Густав понес на руках наверх молодую маму. За ними шла Эльза со стопкой полотенец и горячей водой. Она была сама не своя и все время бормотала себе под нос:

– Простите, госпожа. Но мы не можем подняться по служебной лестнице, она слишком узкая. Потому Густав несет Августу. Какой ужас. Как все быстро, раз-раз, и уже головка показалась. Повитуха только ножки вытащила. Экая толстушка. Упитанная и здоровая. Девчушка, хорошенькая маленькая девчушка. Повитуха ее сейчас моет. Потом отнесем наверх в ее кроватку. Августа соорудила ее из ящика и старой перины…

Августа была красная как рак, глаза горели, она положила голову на могучую грудь Густава и, казалось, не совсем соображала, что произошло.

– Девочка, – произнесла Алисия, и теплое чувство окутало ее всю. – Здоровая! Ох, Лиза, пусть это будет добрым знаком.

Пауль думал, что довольно хорошо знает младшую сестру, однако он ошибся. Китти неожиданно преобразилась: от упрямой, несговорчивой девчонки, которую он увидел три дня назад на Монмартре, практически ничего не осталось. Вместо этого с ними в купе сидела радостно щебечущая милая молодая барышня, внимательная попутчица, с явным нетерпением ждавшая возвращения домой. Ничто не напоминало о том, что еще недавно она мечтала жить художницей на Монмартре, парижская мода тоже была позабыта. Китти надела костюм винного цвета, который мама послала ей с Мари, к нему прилагалась очаровательная шляпка с цветочками и нежной розоватой вуалью.

Паулю было ясно, что эта новая ипостась Китти подействует на мать, а вот на отца не произведет никакого впечатления. И на Элизабет тоже, но это, наверное, не так уж важно. Отец, очевидно, примет меры, от которых Китти не будет в восторге. Он так и сделает, несмотря на всю любовь к младшей дочери. Именно поэтому.

На обратном пути они забронировали два купе в спальном вагоне, это означало, что Паулю придется провести ночь в купе с Альфонсом, а Китти поедет с Мари. Как бы ему хотелось хоть одним глазком заглянуть к девушкам. С еще большей охотой он послушал бы, что Китти поведает своей ближайшей подружке. Может, и Мари расскажет что-то такое, чего не поверяла ему. Возможно, но маловероятно. Мари в отличие от Китти не была болтливой, жизнь научила ее держать в себе все чаяния и надежды.