Мари начала было связывать свой узелок, но теперь испуганно остановилась.

– С Марией Йордан? Камеристкой? Которая носит брошку с женской головкой?

Элеонора Шмальцлер была в курсе, что Мария Йордан не самая приятная соседка. Но новенькая была не в том положении, чтобы высказывать пожелания.

– Ты с ней уже познакомилась. Мария Йордан уважаемая в этом доме персона. Ты еще узнаешь, что камеристка пользуется особым доверием госпожи, поэтому и занимает довольно высокое положение.

Собственно, она и сама время от времени завидовала Йордан, которая была не только камеристкой хозяйки, но прислуживала и молодым барышням. Элеонора Шмальцлер тоже когда-то занимала эту должность и знала об особой близости между камеристками и их хозяйками.

Субтильная фигурка Мари выпрямилась, спина вытянулась, вся она стала чуть выше.

– Простите, но я ни за что не хочу делить комнату с Марией Йордан. Я лучше буду спать где-нибудь под крышей с мышами. Или в кухне. В худшем случае на чердаке.

Элеоноре Шмальцлер пришлось собрать все свое самообладание. С такой дерзостью ей раньше сталкиваться не приходилось. Полуголодная оборванка из сиротского приюта, которой, кроме плохих свидетельств, и предъявить-то было нечего, имела наглость диктовать свои условия. Если до этого момента экономка чувствовала к новенькой сострадание, теперь она была просто взбешена. Ну конечно, ведь во всех свидетельствах так и было написано: высокомерная, резкая, строптивая, ленивая, непокорная… Только злобной она, пожалуй, не была. Но остального уже было достаточно. Элеонора Шмальцлер с удовольствием отправила бы девчонку обратно в приют. Однако это было невозможно. Неизвестно почему, но сама госпожа пожелала взять ее в дом.

– Что-нибудь придумаем, – коротко ответила Элеонора. – И вот еще что, Мари. Ты уже знаешь, что фрейлейн Йордан зовут Мария. Поэтому на вилле у тебя будет другое имя, иначе возникнет путаница.

Мари так сильно затянула концы своего узелка, что у нее побелели костяшки пальцев.

– Мы будем называть тебя Розой, – назвала экономка первое попавшееся имя. В другой ситуации она предложила бы на выбор два-три имени. Но девчонка не заслуживала подобной обходительности.

– На этом пока все, Роза. Теперь иди в кухню, тебя ждет работа. Чуть позже Эльза покажет тебе твою комнату и выдаст платья и фартук.

Экономка отвернулась, подошла к окну и отодвинула штору. Тем временем вернулись хозяева. Роберт помог дамам выйти из машины, госпожа уже поднималась на крыльцо. Кажется, на улице потеплело, и она сняла пальто, поручив его нести Роберту. Шмальцлер вздохнула, нужно бы побеседовать с молодым человеком. Он способный мальчик и может дослужиться до дворецкого. Оставалась надеяться, что долетавшие до нее слухи о нем не соответствовали действительности.

– Эльза? Передай кухарке, что дамы вернулись. Кофе и что-то перекусить.

– Слушаю, фрейлейн Шмальцлер.

– Подожди. Потом принеси из бельевой вещи для новой кухарки и отведи ее наверх. Она будет жить вместе с Марией Йордан.

– Да, фрейлейн Шмальцлер.

Экономка вышла на кухню раздать указания. Здесь творилась обычная неразбериха, какая бывает перед праздничным ужином. Повариха отлично управлялась, но при большом скоплении дел к ней лучше было не подходить. Вот и сейчас на слова Эльзы она отреагировала довольно резко, однако экономка знала, что кофе нужно подать вовремя. Затем она вернулась в свою комнату и к большому удивлению нашла там Мари. То есть Розу, как она ее теперь называла.

– Что тебе еще?

Девушки снова перекинула свой узелок через плечо, в глазах ее было странное выражение. Болезненное и одновременно необычайно твердое.

– Мне жаль, фрейлейн Шмальцлер.

Экономка с раздражением посмотрела не нее. Эта девчонка была совершенно невозможной.

– Что тебе жаль, Роза?

Девочка сильно втянула воздух, будто готовилась к преодолению большого препятствия. Она подняла голову и прищурила глаза.

– Я хочу называться моим собственным именем. Меня зовут Мари, а не Мария, как фрейлейн Йордан. Кроме того, я работаю на кухне и не думаю, что госпожа когда-нибудь позовет меня к себе. Она будет звать камеристку, а не кухарку. То есть нас нельзя будет перепутать.

Все свои доводы она произносила тихим голосом, постоянно кивая. Она говорила и тихо, но без запинок и робости. Экономка даже внутренне с ней согласилась. Однако перед лицом такой дерзости Элеонора решила не уступать ни в коем случае.

– Не тебе это решать!

Всему есть предел. Эта особа просто лентяйка, она ищет причину и дальше существовать за счет сиротского дома, вместо того чтобы зарабатывать себе на жизнь.

– Вы разве не понимаете? – взволнованно продолжала девушка. – Имя выбрали мне родители. Они долго и основательно искали и выбрали именно это имя. Оно мне завещано. Поэтому я не хочу никакого другого имени.

В ее словах была слышна отчаянная решимость, а Элеонора достаточно разбиралась в людях, чтобы понять, что девочка не была ни лентяйкой, ни безосновательно капризной. То, что она делала, выглядело трогательно. Даже если Мари и нафантазировала. Родители! Она была незаконнорожденной и отца своего, вероятно, никогда не видела.

Этим упрямым созданием будет трудно руководить – такой вывод сделала для себя домоправительница. Сама она, конечно, не стала бы нанимать Мари. Но того пожелала госпожа.

– Ну хорошо, – согласилась Элеонора и принудила себя улыбнуться. – Попробуем называть тебя твоим настоящим именем.

– Да, пожалуйста, фрейлейн Шмальцлер. – Ликовала ли она? Нет, казалось, она просто ощутила невероятное облегчение. И спустя несколько секунд добавила:

– Большое спасибо.

Девушка сделала какое-то подобие реверанса, развернулась и наконец убралась на кухню. Шмальцлер покачала головой.

– Этот дух противоречия нужно задушить, – сказала она себе. – От госпожи он тоже не укроется.

– Прошу тебя, Элизабет. Я совершенно без сил, и у меня болит голова.

Катарина прилегла на кровать. На ней по-прежнему был светло-зеленый костюм, она лишь распустила волосы и сняла невысокие боты. Элизабет годами наблюдала свою сестру в этом состоянии. Ей казалось, Катарина симулирует, желая лишь привлечь к себе внимание окружающих.

– Болит голова? – переспросила она деловым тоном. – Тогда прими порошок, Китти.

– У меня от него спазмы в желудке.

Элизабет без всякого сострадания пожала плечами и опустилась в небесно-голубое кресло, стоявшее перед зеркалом. На туалетном столике ее сестры громоздилась куча-мала из стеклянных бутылочек, резинок для волос, черепашьих гребенок, пудрениц и чего-то еще. Как бы часто Августа ни наводила здесь порядок, Катарина неизменно вновь устраивала хаос. Вот такой была ее чокнутая младшая сестра.

– Я тебе только хотела рассказать, о чем узнала от Доротеи. Она видела вас с Паулем позавчера в опере, помнишь?

Элизабет подалась к зеркалу и сделал вид, что поправляет прядь волос. На самом деле она хотела посмотреть на реакцию сестры. К сожалению, по виду Катарины ничего нельзя было понять: она лежала, прикрыв глаза и опустив руку на лоб. Казалось, ответа было ждать бесполезно.

– Должно быть, прекрасное было представление…

В этот момент сестренка пошевелилась и взглянула на Элизабет. Такие глупости, как музыка или живопись, всегда заставляли ее забывать о головной боли.

– Представление действительно было прекрасное. Особенно солистка, исполнявшая партию Леоноры. «Фиделио» – вообще трогательная вещь, и потом музыка…

Элизабет немного подогрела энтузиазм Катарины, чтобы затем направить разговор в нужное ей русло:

– Да, я сожалею, что не пошла с тобой.

– Я не понимаю, Лиза, как ты могла манкировать такое чудесное музыкальное событие. При том, что у нас своя ложа. И вообще, это твое нежелание ходить на концерты и в оперу…

Элизабет удовлетворенно улыбнулась. Вот Катарина уже и села на постели, и от мигрени не осталось и следа. Она болтала о костюмах и сценических декорациях. Эта сумасшедшая даже рисунки нарисовала.