У ворот перед парком к Мари вернулось ощущение себя здесь и сейчас. Она остановилась и оценила ситуацию. Кухня и служебные помещения были освещены, на третьем этаже тоже кое-где горели лампы. Это значит, что директор, его сын и супруга уже встали и в половине восьмого собирались завтракать. Фрейлейн Катарина и фрейлейн Элизабет выходили в столовую немного позже – ни одна из сестер не любила рано вставать, тем более в феврале. Мари пришла в отчаяние. Сейчас Роберт накрывает в столовой, остальные в кухне тоже быстро едят и пьют кофе. Никаких сомнений – ее давно хватились.

Был только один способ объяснить свое отсутствие правдоподобно: придется сказать, что она до раннего утра была с фрейлейн Катариной. Такое случалось уже несколько раз, Катарина часто плохо засыпала, но назначенные ей таблетки принимать не хотела. Мари придумывала, что она скажет, прокрадываясь в комнату фрейлейн в пальто и зимних сапогах. Что она пошла к заутрене в Максимилианкирхе заказать к именинам матери заупокойную литургию. Хорошее объяснение, очень хорошее. А главное, – правдивое.

Чтобы по возможности незаметно пробраться к двери прачечной, Мари старалась идти ближе к деревьям. Хорошо, что снег продолжал падать: он скроет ее следы. План сработал. В прачечной было темно и пусто, Мари нащупала дверь и прошмыгнула через холл, освещенный мерцающей газовой лампой. Отсюда, миновав кладовку, было легко попасть на служебную лестницу. Только бы не встретить Роберта с завтраком. Но ей удалось дойти незамеченной до третьего этажа. Мари тихонько сняла пальто, разулась и пошла по коридору к комнате фрейлейн Катарины. Если госпожа или директор Мельцер вдруг выйдут, то подумают, что она несет вещи Катарины. Вот только тот факт, что она в чулках и без обуви, может показаться странным.

– Фрейлейн? Это я, Мари.

Никакого ответа, видимо, фрейлейн крепко спит.

– Фрейлейн Катарина?

Скрипнула дверь, кто-то вышел из ванной. Мари поспешила затворить за собой дверь в комнату Катарины.

Внутри, как обычно, горел ночник, Катарина накрывала его шелковым платком. Она не могла засыпать при ярком свете, а в темноте засыпать боялась, потому и накрывала лампу.

Мари уставилась на лампу, потом перевела взгляд на постель. Она была в беспорядке. И пустовала.

Катарина уже в ванной? Сегодня в порядке исключения она встала пораньше? Мари огляделась в поисках пеньюара фрейлейн и на подушке увидела листок бумаги. Очевидно, впопыхах вынутый Катариной из папки, он содержал несколько строчек:

Моя милая Мари!

Как бы я хотела взять тебя с собой, но Жерар считает, ты можешь стать нам помехой. Прости мне, моя дорогая, единственная верная подруга. Как только мы найдем дом, я напишу, и ты приедешь.

Есть только любовь, остальное чепуха.

Твоя подруга Катарина

Не понимаю.

Листок в руках Алисии сильно дрожал. Это какая-то дурная шутка. Китти часто выкидывала фортели, она необычная девочка…

– Боюсь, она покинула виллу очень рано, госпожа. Возможно, даже ночью. Она взяла с собой белье, обувь и платья. А также угольные карандаши и альбом. Чего еще не хватает, я не знаю.

Лицо супруги фабриканта застыло, и она словно разом постарела.

– Она, верно, где-то спряталась и еще посмеется над нами, – тоненько произнесла она, но было понятно, что не верит сказанному.

Мари чувствовала себя ужасно. Она могла бы предвидеть и предупредить этот побег, вся вина лежит на ней. Но она занималась своими делами. Вся тревога, все отчаяние, которыми сейчас наполнится дом, на ее совести.

– Госпожа, можно спросить на вокзале, куда они поехали…

– На вокзале? Так ты думаешь, они… Кто такой вообще этот Жерар? Уж не…

– Месье Жерар Дюшан из Лиона, – объяснила Мари.

В эту секунду дверь столовой открылась и вошел директор Мельцер.

– Не желаю слышать это имя в моем доме, – недовольно проворчал он. – Во всяком случае, не перед завтраком.

Супруга молча протянула ему листок с запиской.

– Боюсь, – тихо произнесла она, – наша Китти совершила огромную глупость.

Иоганн прочитал, опустил лист и в замешательстве уставился на жену, перечитал и перевел взгляд на Мари.

– Но ведь адресовано тебе, верно? – набросился он на нее.

– Да, господин директор Мельцер.

– «Моя дорогая, моя единственная верная подруга», – процитировал он с тихой издевкой. – А ну выкладывай. Что все это значит?

Его тон был пугающе жестким, таким же образом он призывал к ответу подчиненных на фабрике. На фабрике, существованием которой он обязан ее отцу. Однако сейчас был не тот момент, чтобы обсуждать с ним это.

– Я не знаю. Я понятия не имела о ее намерениях.

– Не ври нам! – зарычал он, вне себя от гнева. – Здесь же написано: «моя единственная верная подруга». Если ты верная подруга мой дочери, значит, она доверила тебе, куда собралась со своим проклятым французом.

Мари не доставила ему удовольствия расплакаться от страха. Крика в свой адрес она слышала достаточно, и потому отрастила толстую кожу. Вот только неудобно, что все было слышно в холле.

– К сожалению, нет, господин директор Мельцер. Но, возможно, ответ в одном из писем…

Он обменялся взглядами с женой и снова уставился на Мари так, словно хотел ее проглотить. Вид у него был устрашающий, лицо красное, глаза под кустистыми бровями выпучены, губы посинели.

– Писем? Что за письма?

У Мари стало тяжко на душе: сейчас ей придется признаться. Но письма все равно бы нашли, очевидно, фрейлейн не забрала всю корреспонденцию с собой.

– Фрейлейн и господин Дюшан состояли в переписке. Не по почте – через посыльного.

Мари ожидала приступа бешенства. Однако директор остался на удивление спокойным.

– Тайная переписка между нашей дочерью и этим… французским выскочкой. Вчера на переговорах он нам такую бесстыжую сделку предложил. Прекрасно. Как это ты ни о чем не знала, Алисия?

– Я? – стала защищаться супруга. – Ты же слышал, они переписывались тайно, через посыльного…

Иоганн Мельцер был слишком взбешен, чтобы слушать. Он ходил взад и вперед, вытащил часы, засунул их обратно в жилет, потом остановился.

– Роберт! Алисия, вызови Роберта!

Дверь распахнулась, но вместо лакея в столовой появился молодой господин, еще в домашней куртке, но по-утреннему свеж и готов к свершениям. Увидев Мари, он улыбнулся, но через мгновение застыл на месте.

– Что тут происходит?

Отец протянул ему уже изрядно помятый листок. Пауль беспокойно посмотрел на Мари, затем пробежал глазами текст.

– Господи, – пробормотал он.

– Хочешь сказать, что тоже ничего не знал об этом… об этой связи? – гремел Иоганн Мельцер.

Пауль не успел ответить, потому что в дверях возник Роберт. Он был бледным как мел, разумеется, он знал, что произошло.

– Вы отвозили мою дочь Катарину рано утром на вокзал? С чемоданами и прочим багажом?

Мари было очень жаль камердинера, было видно, как он мучается. Да, он подтвердил, что после наступления полуночи отвез фрейлейн Катарину на вокзал. Он полагал, поездка согласована с родителями, госпожа сообщила ему, что встретится там с подругами для совместной поездки в Бад-Тёльц[14].

– В полночь! И вы поверили? – гневно набросился на него хозяин. – Не предупредив семью? Вы издеваетесь, Роберт?

– Я поверил, господин директор! – в отчаянии заверил его Роберт. – Сомнения закрались только на вокзале. Когда фрейлейн категорически не захотела, чтобы я проводил ее до поезда. Она взяла носильщика, махнула мне и исчезла в полутемном здании вокзала. Ох, я хотел догнать ее. Однако сознаюсь, я не посмел. Я боялся, что все неправильно понял и что меня поднимут на смех. Я хотел…

– Замолчите! – рявкнул Иоганн Мельцер. – Вы будете наказаны за ваш проступок. А ты, Мари, еще сегодня из этого дома…

– Подожди, отец, – вмешался Пауль. – Надо действовать трезво, а не принимать поспешных решений. Чем меньше досадных подробностей выйдет наружу, тем лучше.