Мельцер-старший готов был возмутиться, но Пауль пояснил, что это не было уступкой с его стороны, а лишь предложением. Ведь не он директор фабрики.

– И они согласились?

– Не сразу. И не все. Но женщины и некоторые мужчины, которые готовы были идти на работу, все сильнее напирали на ворота и в конце концов добились своего. А дальше все произошло очень быстро…

Мельцер наблюдал это из окна. Он выпил еще коньяку и ощутил приятную негу, теплом растекшуюся по телу. Вообще-то Пауль молодец. Не побоялся разворошить осиное гнездо, поговорил с рабочими и, не давая никаких обещаний, добился того, что все вернулись к работе. И до рукоприкладства не дошло.

– Зачинщиков мы уволим, – решил Мельцер-старший. – Это отродье необходимо убрать.

Пауль нахмурился, казалось, он был другого мнения, но промолчал – не хотел омрачать отцовскую похвалу. И кроме того, точка в этом деле еще не поставлена.

– Ты держался безупречно, Пауль!

– Спасибо, отец.

Помолчали, долили коньяка, выпили за здоровье друг друга и с чувством взаимного признания продолжили умиротворенную беседу. Пауль признался отцу, что за прошедшие месяцы сросся с фабрикой, что связывает с ней свою жизнь. Что готов продолжать дело отца, расширять и, возможно, однажды передать своему сыну.

Мельцер-старший был впечатлен. То, как быстро легкомысленный студент превратился в серьезного сотрудника, казалось почти невероятным. Все-таки он совершил ошибку, отправив сына изучать в Мюнхен право, его истинные таланты не в теоретической плоскости, Пауль был практик. Он умел общаться с людьми, и гораздо лучше, чем сам Иоганн.

– Мне хотелось бы видеть на вилле внуков. – Мельцер с улыбкой повертел в руке пустой стакан. – Уж во всяком случае, крик собственного потомства приятнее, чем писк Августиного приплода.

Рассмеявшись, Пауль заметил, что первой на очереди по производству потомства стоит Элизабет. Если все пойдет по плану, в следующем году они сыграют свадьбу, а там и ребенок не за горами.

– А у тебя что?

– У меня? Ну, я думаю, что пока не буду торопиться…

У отца были другие виды. Он считал, что лучше жениться раньше. Пока он еще здоров, у Пауля будет возможность посвятить время молодой жене и детям. Он хорошо знает, о чем говорит, поскольку сам в этом смысле кое-чего упустил.

– Осмотрись, мальчик. Среди дочерей фабрикантов есть немало претенденток. Или взять хотя бы Тилли Бройер – младшую сестру Альфонса. Она, конечно, совсем молоденькая, но с прицелом на будущее почему нет? Или я напрасно тут мечу бисер, и ты уже сделал свой выбор?

– Совсем нет, отец. И не собираюсь его делать. Пока, во всяком случае.

Иоганн вгляделся в лицо сына и увидел, что тот избегает смотреть ему прямо в глаза. Пауль никогда не умел врать, так что предположение Элизабет оказалось правдой.

– Тебе роман с Мари покоя не дает, не так ли?

Ага, в точку. Пауль вспыхнул и сказал, что никакого романа нет, Мари приличная девушка, и ему больно, когда о ней так говорят.

– Таак, – проворчал Мельцер-старший. – Приличная девушка, значит. Тут я должен удивиться. Но девочка хороша, и если ты хочешь закрутить с ней, я не против…

– Повторяю, нет никакой интрижки, уж тем более с Мари. И я требую, чтобы ты мне верил, отец!

Как он разгорячился! Видать, дело серьезное. Что довольно досадно, и пока этот мечтатель не покончит со своей привязанностью, будет противиться всякому приличному браку. Черт, он сам во всем виноват. Взял в дом девчонку из чистого сострадания, и вот благодарность.

– Будь осторожен, Пауль. – Иоганн постарался вложить в свои слова заботливую отцовскую интонацию. – Малышка выросла в довольно необычных условиях, ей нельзя доверять. И глазом не моргнешь – она повесит тебе на шею ребенка, и будешь расхлебывать…

К сожалению, желая предостеречь сына, Иоганн добился ровно обратного. Пауль ледяным тоном заявил, что удивлен тем, как плохо отец информирован о Мари, ведь она, между прочим, дочка его бывшего партнера.

Иоганна охватил такой страх, что мучительная боль в груди моментально дала о себе знать. На этот раз она не была колющей, а коварно-тянущей, держалась дольше и не дала быстро ответить.

– Какую ерунду ты говоришь, – наконец выдавил он. – Буркард умер двадцать лет назад от алкоголизма бездетным.

Интересно, у Пауля есть какие-то достоверные сведения? Если да, значит, ему рассказала Мари. Во всем виноват чертов пастор, он разболтал.

– У него была внебрачная дочь, – отрезал Пауль. – Мама рассказала.

Теперь ответ у Иоганна буквально застрял в горле. Пауль расспросил мать. Но Алисия не могла ему рассказать много, значит, это был пастор. Возможно, кто-то из старых рабочих на фабрике. Садовник – да, он тоже знал кое-чего…

– Излишне спорить на этот счет, отец. Есть запись в церковной книге, а также в городском регистре.

Из-за одышки Мельцеру пришлось выждать минутку. Грудь тяжелым камнем сдавливали воспоминания. Но теперь в нем вскипел гнев.

– Эти записи Хофгартнер – подлог! – закричал он. – Мари не является дочерью Буркарда.

Пауль рассерженно кусал себе губы. Каков упрямец! Мысли кружились в голове Мельцера, он чувствовал, как колотит в висках. Что делать? Как справиться с надвигающейся бедой? Мари! Вот ключ ко всему. Надо постараться избавиться от нее. Дать ей денег и выслать в другой город. Подальше от Пауля…

Пауль поднялся и сказал, что едет домой, что сегодня ожидаются гости. Если надо, он чуть позже заглянет на фабрику еще раз.

– Я не оставлю это, даже если ты против. Хотя бы ради Мари, у которой есть право знать, кто ее отец.

Мельцер с трудом справился с очередным приступом гнева. Слова рвались наружу, иначе он задохнется.

– Я не потерплю, что ты суешь нос в дела, которые тебя не касаются! Ты это понял? Я костьми лягу!

Дверь захлопнулась, и он услышал торопливые шаги Пауля в приемной, а затем на лестнице. Его величество наговорили громких слов и сбежали. Хочет быть взрослым, а сам попал на удочку этой авантюристки Мари. В конце концов проходимка от него забеременеет. Но это можно уладить – не впервой.

Иоганн встал и хотел выглянуть в окно. Уже стемнело, и он видел в освещении электрических ламп, как решительно шагает его сын. Его вдруг затошнило, пришлось быстро сесть. Наверное, не нужно было так налегать на коньяк, желудок в последнее время беспокоил. Неудивительно. Сначала Китти предала свою семью и сбежала с французом. Потом Элизабет со своим переменчивым как погода господином офицером. И наконец Пауль, его сын, на которого он возлагал большие надежды. Быть может, лучше вовсе не иметь детей, у родителей от них одни беды.

В дверь постучали. Один из бригадиров доложил, что в прядильной возникли проблемы:

– Встали два станка, господин директор. Каретка не двигается, что-то заклинило.

– Иду…

Он почувствовал свинцовую тяжесть, попытался подняться с кресла, но закружилась голова. На лестнице, чтобы не упасть, он крепко держался за перила. Ничего, на свежем воздухе полегчает. Чертов алкоголь, нельзя больше пить, как раньше.

Во дворе боль в груди вдруг стала невыносимой. Он согнулся пополам, подкатила тошнота, и его вырвало. Затем провалился в темноту и со все нарастающей скоростью понесся по длинному тоннелю куда-то вниз…

– Господин директор, – позвал знакомый голос. – Господи! Господин директор Мельцер! На помощь!

Это был голос Макса Хунцингера.

– У тебя слишком доброе сердце, – шепнула Эльза Мари по дороге в холл, где они должны были подавать гостям шляпы и пальто. – Это не твоя обязанность, Мари.

– Ну если ей нужно кормить ребенка…

– У нее всегда причина найдется, – зло прошипела Эльза. – То ребенка кормить, то укачивать и укладывать, то у нее грудь болит…

– Тише, Эльза. Вон наверху уже стоят Бройеры и лейтенант.

Женщины вежливо присели в книксене и поспешили в гардероб. Стоял теплый майский вечер, на дамах были легкие пыльники, поскольку на автомобиле ездили уже с откинутым верхом, на мужчинах – пиджаки и соломенные шляпы. Эдгар Бройер с женой Гертрудой ненадолго остановились с Алисией возле гардероба, говорили о семейной ссоре в доме Вагнеров в Байройте[47]: Изольда Вагнер подала в суд на своего брата Зигфрида. По его словам, та приходилась ему не родной, а лишь сводной сестрой, потому как ее отец не Рихард Вагнер, а бывший муж ее матери – Ханс фон Бюлов.