Реакция Пауля была жесткой. Он вскочил и ёрнически перед ней поклонился, в этом жесте были гнев и боль.

– Я понял! – глухо произнес он. – Просто маленькое увлечение, правда? Нежный взгляд, признание в любви, поцелуй – девушка всего лишь хотела опробовать действо своих чар. Тот, кто ведется на такое, настоящий осел!

О, господи, да она не это имела в виду. Но он не дождался попытки Мари объясниться и направился к стойке заплатить за обед, затем нахлобучил на лоб свою соломенную шляпу и, не обернувшись, вышел вон.

В метро было полно народу. Китти схватилась за железный поручень, поскольку вагон шатало и дергало. От скорости, с какой здесь двигались поезда, кружилась голова. А этот скрип и скрежет… А запахи! Китти не подозревала, что люди, стоящие впритирку, могут так отвратительно пахнуть. Застаревшим жиром, потом, гнилыми зубами и, главное, чесноком.

– Вам нехорошо? – озабоченно спросил Альфонс. – Может, лучше выйдем на следующей станции и возьмем такси?

– Нет.

Ей не хотелось опозориться перед этим человеком. Жерару она бы призналась, как ей ужасно плохо. Она открывалась ему полностью, доверяла свои самые потаенные мысли и чувства. И напрасно. Он упрекал ее в легкомыслии, сегодня она хочет то, а завтра это. Никогда не знаешь, что ей взбредет в голову.

– Мы почти на месте, фрейлейн Катарина.

Бройер придвинулся и заслонил ее собой от жадного взгляда молодого парня в рабочей одежде. Китти вдруг поняла, насколько соблазнительно выглядела в своем платье. Наверное, лучше было надеть один из маминых старомодных костюмов. По крайней мере, в метро дорогой наряд от Поля Пуаре выглядел неуместным.

– Ты разве не видишь, что все мужчины на тебя смотрят? – говорил ей Жерар, когда она одевалась для прогулки.

– И что?

Она потешалась над ним, говорила, что его ревность просто смешна. Но после, когда она гуляла в одиночестве, с ней несколько раз заговаривали мужчины. Она понимала не все, но сказанное звучало отвратительно и пугало.

Альфонс Бройер был не из тех, в кого влюбляются. Но находиться рядом с ним было исключительно приятно. Когда они вышли из метро, Альфонс предложил Китти руку, и ни один из этих простолюдинов не смел даже приблизиться, не то что заговорить.

– Вы так задумчивы, фрейлейн Катарина. Не подкрепиться ли нам сначала? Вы не обедали.

В самом деле: перспектива посидеть в уютном заведении с хорошим обслуживанием показалась ей исключительно заманчивой. Она пережила несколько ужасных дней и ночей. Дурацкие печки не хотели топиться, а печенье, которое она нашла у себя в дорожной сумке, быстро закончились. Было ужасно просить у Соланж еду и не быть в состоянии за нее заплатить. Ее робкие попытки продать туристам рисунки закончились полной неудачей. Рисунков не хотели – хотели пригласить художницу в ресторан. Какой стыд!

Альфонс выбрал ресторан на Итальянском бульваре, недалеко от Оперы, интерьер в стиле Людовика V, обитые бархатом стулья, вычурные золотые рамы и сверкающие хрустальные зеркала. Это было такое место, в котором она чувствовала себя как дома, не то что в жалких переулках Монмартра или в метро. Нет, если быть честной, жизнь художника ей не нравилась совершенно. Вместе с Мари это, быть может, и романтично. Мари умна, рассудительна, с ней надежно. Китти открыла ей свое сердце, рассказала о разбитой любви и искала у нее утешения. Но к сожалению, Мари оказалась хитрой предательницей.

– S’il vous plaît, Madame…[36]

Кельнер во фраке протянул меню, и Китти принялась разбирать французский текст. Альфонс, занявший место напротив, удивительно быстро пробежал меню глазами и указал на те блюда, которые он считал вкусными.

– Escalope de veau[37] – очень рекомендую. К нему немного нежных фасолек и pommes de terre[38]. Вам должно быть известно, что картофель во Франции считается овощем…

Китти смотрела на раскрасневшиеся щеки Альфонса, радостные искорки в глазах, когда он рассказывал о блюдах, и поняла, что он любит поесть. Но откуда у него такой французский?

– Я возьму в качестве главного блюда escalope, – улыбнувшись сказала Китти. – А перед ним рыбу, маленькую порцию. Супа не нужно. На десерт экзотические фрукты, звучит неплохо.

– Белого вина к рыбе?

– Eau minérale, s’il vous plaît[39].

– Все как вы пожелаете, фрейлейн Катарина. Надеюсь, вы не обидитесь, если я возьму себе немного вина.

– Совсем нет. В галерее это может только подстегнуть вас покупать как можно больше, дорогой Альфонс.

Он просиял, когда услышал от нее «дорогой Альфонс» – вольность, на которую он не смел и надеяться. Ах, как же просто было ему угодить! Улыбочка, милое словцо, приветливый жест большего для счастья не надо. Отчего не все мужчины устроены так? Почему тот, кого она любила больше жизни, оказался гораздо сложнее? Он часами лежал на постели и размышлял. Что будет с ними. На что им жить. Разве же она не утешала его? Не поддерживала и не говорила все время, что что-нибудь придумается, и он должен только доверять и верить в ее любовь! Но он называл ее ребенком и наивной и в конце концов пообещал позвонить ее родителям. Говорил, что готов жить в Германии, в крайнем случае даже выполнять какие-то обязанности на фабрике ее отца. Китти не хотела этого ни в коем случае. Зачем она уезжала с виллы, если ей придется раскаяться, вернуться обратно и просить прощения? Она хотела остаться в Париже и жить с ним на Монмартре. Он считал это блажью. Неужели она не может наконец проснуться и начать думать рационально? А потом рассказал о Беатрис, о том, что ему жаль причинять Китти боль. Что он бросил семью и нанес ущерб отцовскому предприятию. Китти разозлилась, спросив, уж не ее ли в том вина. В тот последний день они крупно поссорились. И только когда обнялись, когда их тела свились воедино, слились в экстазе, произошло примирение. Ах, эти сладкие часы в его объятиях, когда друг от друга их ничто больше не отделяло…

– Луковый суп превосходен, фрейлейн Катарина. Жаль, что вы его не взяли. Хотите попробовать? Garçon – une deuxième cuillère, s’il vous plaît![40] – Чтобы доставить ему удовольствие, она попробовала дурацкий луковый суп, он показался ей переперченным. Альфонс смутился, поскольку в супе не было ни крупинки перца. Но спорить не стал. Китти пригубила воды, наблюдая в зеркало за французской парой, занявшей место в задней части зала.

Было очевидно, что они не бедны, одежда из дорогой ткани, однако крой Китти нашла ужасно консервативным. Неудивительно: ведь они немолоды, обоим точно за пятьдесят. Дама была покрашена под блондинку, но у корней виднелась седина. Супруг был невысоким, сухопарым, седые волосы искусно зачесаны на розовую лысину. Между собой они говорили мало, и все-таки у Китти сложилось впечатление, что они отлично понимают друг друга. И это все, что после долгих лет супружества остается от большой страсти? Молчаливое понимание и разговоры о пустяках? Боже, тогда, наверное, хорошо, что их с Жераром большая любовь завершилась в момент, когда еще была жива.

– Надеюсь, вы не скучаете. – Альфонс отодвинул пустую тарелку из-под лукового супа. – Я плохой собеседник, фрейлейн Катарина. У меня нет такого таланта, и это ужасно меня угнетает.

Вид у него был довольно несчастный, и Китти нужно было придумать причину своей задумчивости. Правду она ему доверить никак не могла.

– Знаете, Альфонс, – сказала она, – я все время возвращаюсь к тому, что мне сказал брат. Его слова о том, что мне плевать на страдания моей матери, были так несправедливы, что я готова была заплакать. Мне совсем не плевать, но что я могу сейчас сделать? Все бросить и примчаться в Аугсбург, где меня отругают и запрут? Маме от этого станет лучше?