Китти вряд ли ее услышала. Она вся была во власти ужасного понимания, что ее желанный не появился. Вечер, которого она так ждала, теперь станет пыткой, и ничто не сможет доставить удовольствие, даже музыка. Остальные обменивались любящими взглядами, шутками, для нее же мир стал тоскливым и пустым. Только ради мамы она постарается держать лицо.

– Фрейлейн, – обратился к ней Альфонс. – Вам нужно что-нибудь съесть. Пойдемте со мной, прошу.

Какой странный парень. Он считает, ей нужно что-то съесть, потому что она так бледна. Но какая уж теперь разница. Она взяла его под руку и позволила увести себя в буфет. Господи, поскорее бы этот вечер закончился. Мари, где же ее любимая Мари? Китти ничего не желала так, как броситься на шею своей камеристке и дать волю слезам.

Мари была единственной на всем свете, способная ее утешить.

– Пауль? Ты уже встал?

Кто-то нетерпеливо стучал к нему в дверь. Открыв глаза, он с сожалением констатировал, что головная боль была не страшным сном, а тяжкой правдой.

– Еще не совсем, мама. Заходи.

Мать решительно толкнула дверь и, как обычно, немного раскачиваясь, пошла к окну раздвинуть тяжелые бархатные портьеры. Косые солнечные лучи ворвались в комнату, и Пауль ощутил пронизывающую боль. Зря он пытался вчера утопить свое мрачное настроение в красном вине.

– Голова болит?

Откуда она знала? У мамы до сих пор была способность с первого взгляда распознать, что у него не так.

– Хуже. Двадцать сельфакторных станков в голове одновременно. И все стучат.

Он говорил о фабричных ткацких машинах, производящих невыносимый шум. Алисия с улыбкой подошла к кровати сына и положила ему на лоб свою маленькую прохладную руку.

– Да, это чувствуется. Бедный мальчик, принесу тебе порошок.

– Да брось! – запротестовал он. – Я сейчас встану, и будет полегче.

Сам он в это не верил, но ему не хотелось, чтобы с ним – двадцатишестилетним мужчиной – носились как с ребенком.

– Как хочешь, – легко согласилась мать. – Завтрак сегодня в комнате, персонал весь занят уборкой на нижних этажах. – Он провел рукой по взъерошенным волосам, откинул одеяло и свесил ноги с кровати. Тело будто налито свинцом. А он-то думал, что вечеринки в студенческом клубе научили его переносить алкоголь. Но французское вино с мюнхенским пивом не сравнить. – Отец ждет тебя в бюро около одиннадцати.

Паулю потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное. Возможно ли? Отец решил принять его предложение? Ввиду трудного положения на фабрике хочет попросить у него совета? Правильно ли он понял?

– Он сказал, что ему нужно?

Алисия пожала плечами, но по лицу было видно, что она обеспокоена. Понятно – примирительной беседы ждать не стоит. Пауль почувствовал, как в нем закипает злость, одновременно скрутило желудок. Черт, не самый подходящий день, чтобы предстать перед отцом с открытым забралом. Возможно, тот хочет дать сыну взбучку по поводу запущенной учебы. И именно в конторе, где обе любопытные секретарши с радостью послушают их разговор под дверью.

– Спокойно одевайся, мальчик, и поешь хорошенько, – посоветовала ему мать. – Я скажу Эльзе принести чего-нибудь посущественнее.

– Спасибо, мама.

Он запахнулся в халат и прошаркал в ванную, кое-как ополоснулся и посмотрел в зеркале на свое бледное отражение. Всем мамам кажется, что сытная еда облегчит любые страдания. Однако при одной мысли о булочке с маслом его начинало мутить. Он выудил из комода свежее белье, сорочку, из шкафа достал один из костюмов, оказалось, не так-то просто натягивать носки в состоянии похмелья. Который вообще час? Пауль поискал во вчерашней одежде карманные часы, обнаружил их в сером шелковом жилете и открыл крышку. Начало одиннадцатого. Было немного времени на утренний туалет и завтрак, а затем придется предстать пред отцовские очи. Хотя бы часы свои он вызволил, с этой стороны упреков от отца не будет. Пауль оделся, взял запонки, повязал галстук. В конторских помещениях он хотел выглядеть, как молодой хозяин, а не как служащие, сидящие за письменными столами без пиджака и в нарукавниках.

Постучала Эльза, она принесла обильный завтрак. Кофе, свежие булочки, ветчину, яичницу-болтунью, мед, несколько сортов варенья, сливочное масло… Кажется, Брунненмайер решила, что он умирает с голоду.

– Спасибо, Эльза. Поставьте на стол.

Пауля зазнобило, и он хотел было отвернуться, но возле стакана с водой увидел маленький пакетик с порошком от головной боли. Наверное, все-таки нужно последовать маминому совету. Пауль с отвращением затолкал в себя половину сухой булочки – нужно было что-то съесть перед тем, как глотать порошок, и запил горькие белые крупинки водой.

Он сразу почувствовал себя лучше, что не могло быть вызвано порошком, слишком уж мало прошло времени. Скорее, это от чистой холодной воды. Короткого взгляда на изморозь на деревьях и лужайке парка было достаточно, чтобы понять, что, несмотря на яркое зимнее солнце, на улице холодно. Мороз и слепящий свет – лучшего сочетания для гудящей головы не придумать. Беда не приходит одна, угрюмо подумал Пауль. Отец, разумеется, будет в лучшем виде и полон энергии. Как и всегда, когда он бывал в роли управляющего любимой фабрикой.

Пока Пауль спускался в холл, каждый шаг отдавался в голове. На втором этаже царил полнейший хаос: двигали мебель, вешали шторы, таскали скатанные ковры. Роберт пытался закрыть двери между столовой и красным салоном, но ее заело, пришлось навалиться спиной. Эльза с Августой тащили к лифту корзину с грязными тарелками и бокалами, мимо с деловым видом пробежала Йордан, держа в руке какую-то одежду. И только Шмальцлер приветливо поздоровалась и пожелала Паулю приятного дня.

– Благодарю, фрейлейн Шмальцлер. Желаю и вам того же.

Что он несет? Никакого приятного дня у персонала сегодня не получится, им придется вкалывать с утра до ночи, чтобы привести в порядок залы. Его пожелание, вероятно, прозвучало как издевка. Пауль был рад, что не встретил Мари, в этом своем состоянии он не хотел попасться ей на глаза.

Но судьба играла в свою игру. Мари оказалась в холле, в руке только что полученный от посыльного конверт.

– Я подам пальто, господин.

Какая Мари вся была свежая! Интересно, она заметила, какой жалкий у него вид? Конечно, заметила, оттого и легкая ирония на лице. Какие же у нее красивые губы. Даже в его теперешнем состоянии ему хотелось провести по ним пальцем. Ласково, едва касаясь. Как дыханием, нежным и теплым…

– Подождите, господин Мельцер. Вот шерстяной шарф. И шапка, на улице лютый холод. Перчатки. Не помешали бы и утепленные ботинки, господин.

– Ты хлопочешь вокруг меня, как мама! – пошутил Пауль.

Она покраснела и ответила, что в ее обязанности входит обеспечивать хозяевам комфорт. Присела в книксене и убежала со своим письмом. Легконогая, словно молодая серна.

Проклиная вчерашнее красное вино, которым пытался заглушить свою тоску, Пауль натянул шапку. Мороз жалил щеки, возле рта и носа клубился белесый туман.

– Господин! – услышал Пауль взволнованный голос Роберта. – Машина через пять минут будет готова. Если подождете в холле…

Вероятно, мама оторвала его от работы. Пауля это рассердило.

– Все в порядке, Роберт. Мне не нужна машина, дойду пешком.

Уже через несколько метров Пауль почувствовал, что пешая прогулка по такой стуже хорошо действует. Он втягивал в себя свежий зимний воздух, а выдыхал винные пары. Под ногами скрипела замерзшая галька, воробьи спорили из-за кормушки, которую повесили по просьбе Китти. По улице, ведущей к фабрике, навстречу ехал автомобиль, его то и дело заносило на скользкой брусчатке. Пауль улыбнулся, он был рад, что отклонил заботливое предложение мамы ехать с Робертом. Сейчас он разбежался и с удовольствием заскользил по гладкому тротуару. Такие «катки» он в детстве прокладывал вместе со своими приятелями, для этого всего-то нужно было пару раз прокатиться по одному и тому же месту. Черт возьми, порошок подействовал, Пауль чувствовал себя много лучше.