– Мама сама на своя, – рассказывала Китти. – Потому что папа сказал, что надеется на вашу женитьбу. Вы с Полем, моя сладкая Мари. Не могу поверить, что ты станешь моей невесткой…

Мари не перебивала, потому что когда Китти пребывала в таком волнении, ее все равно было не остановить. То, что она говорила, не могло быть правдой, поскольку Иоганн Мельцер категорически запретил Паулю думать о женитьбе на ней. Он передумал? Нет, это существенно выходило бы за рамки покаяния. Гораздо вероятнее, что Китти просто пребывала в своих фантазиях, как это было ей свойственно.

– Но Китти… – пыталась что-то сказать Мари, но та ее не слушала.

– Элизабет уехала чуть свет с фон Хагеманом и двумя подружками на прогулку. Представь, на следующей неделе он должен возвращаться в полк, и отпуска пока не предвидится. Но мама здесь, и она непременно хочет тебя видеть.

Китти хотела открыть дверь в красную гостиную и уже нажала дверную ручку, но тут замерла и обернулась.

– Ты уже здесь?

Пауль стоял у лестницы, еще не отдышавшись после быстрого бега, пиджак распахнут, шнурки развязаны.

– Да! – рассердилась Китти. – Не думала, что Густав так быстро привезет тебя. Теперь ты захочешь видеть Мари.

Он посмотрел с сомнением, пытаясь понять выражение лица Мари, но так и не понял.

– Я хотел, – ответил он тихо. – Но не знаю, хочет ли Мари.

– Конечно, иначе она бы не вернулась, не так ли? – Китти глубоко вздохнула. – Ну что, идите уж. Не ссорьтесь, помиритесь. Мари, я ведь уже говорила, Альфонс сделал мне предложение. Я еще не знаю точно, но, думаю, я его приму…

Она застыла, будто ждала мнения Мари, но поняла, что Мари ее не слышала – она утонула во взгляде Пауля.

– Да, – произнесла Мари. – Думаю, нам нужно поговорить, Пауль.

Он вздохнул с облегчением и показал на дверь в библиотеку:

– Ну пойдем… Пожалуйста…

Мари любила библиотеку, хотя возможность побыть здесь выдавалась редко. На высоких резных полках, установленных на вычурных деревянных колоннах, стояли бесконечные книги, практически все в разноцветных кожаных переплетах. Левое окно выходило в зимний сад, где росли заморские растения в горшках и вазонах – дремучий лес; здесь стояли плетеные стулья, и можно было читать. Пауль остановился возле двери. Проходя мимо него, Мари почувствовала у себя на плече легкое прикосновение его руки. Она затрепетала. Он излучал необыкновенное притяжение, и ей приходилось сдерживаться.

– Это были тяжелые дни, Мари, – начал он. – Я боялся, что потерял тебя навсегда.

Разве он когда-то обладал ею? Она обернулась, и сердце остановилось, когда она заглянула в его тоскующие глаза.

– Прости меня, Пауль, я испугалась и убежала. Это его преподобие рассказал, куда я спряталась?

Пауль улыбнулся своей мальчишеской непосредственной улыбкой. Да, Лейтвин под большим секретом рассказал семье, что Мари поселилась у него. Тем не менее на следующий вечер Пауль исходил полгорода и всерьез стал опасаться, что Мари покинула Аугсбург.

– Что бы ты тогда предпринял?

Он замотал головой, сказав, что, вероятно, бросился бы в Лех.

– Тогда хорошо, что я пришла вовремя, – улыбнулась Мари. – Скажи, это правда, о чем говорила Китти?..

Теперь, когда беседа стала более непринужденной, Пауль подошел ближе. Если бы он знал, как он притягивал к себе. Но, возможно, и он был под властью этой магии, которая неумолимо влекла их друг к другу.

– Китти много чего говорит, – усмехнулся он. – Что ты имеешь в виду?

Мари опасалась сказать что-то глупое или нетактичное, но ей нужно было знать.

– Что твой отец изменил свое мнение…

– Это правда, Мари. Он даже попросил меня сделать тебе предложение. Так он надеется вымолить прощение.

– Прощение… – тихо повторила Мари и отступила на шаг.

Наступил тот самый момент. Она должна быть честной с ним и с самой собой. Никакой лжи, любовь на лжи не построишь.

– Пауль, мне бесконечно жаль. Но я не могу ему простить. Как бы сильно я тебя ни любила.

Больше его ничто не держало, он схватил ее за плечи и прижал к себе. Что она говорит? Он последний, кто потребовал бы от нее подобное, и прекрасно понимал ее гнев, он и сам был зол и стыдился признаний отца.

– Он обманом лишил тебя собственности. Твой отец владел половиной фабрики, он обманным путем…

– Ах, эта фабрика! – воскликнула Мари и высвободилась из его объятий. – Дурацкая фабрика и ваши идиотские деньги – все это мне безразлично. Моя мать не умерла бы, если бы он не отнял у нее все. Я никогда не прощу ему этого, я буду ненавидеть его до самой смерти!

Пауль опустил руки, на лице читалось такое отчаяние, что у Мари защемило сердце. Обязательно ли быть такой жестокой? Так наказывать его, Пауля, за деяния отца?

– Я не требую, чтобы ты простила его, Мари, – тихо произнес Пауль. – Я боюсь только, что тень прошлого омрачит нашу любовь. Мы не должны этого допустить.

– Что нам делать? Я должна выйти за тебя, потому что так захотел твой отец?

– Нет! – закричал Пауль. – Совершенно не важно, что там захотел мой отец, потому что я женился бы на тебе вопреки его воле. Но теперь я даже не смею спросить тебя, согласна ли ты стать моей женой.

– Почему не смеешь?

Он поднял руки и беспомощно уронил их.

– Потому что я не знаю, хочешь ли ты быть со мной.

Мари посмотрела в его несчастное лицо, и ею завладела глубокая нежность. Она вдруг решила, что они вместе уже бесконечно долгое время, дольше, чем позволяет человеческая жизнь, дольше, чем существует Вселенная. И лишь один-единственный ответ был возможен, остальное было бы ложью.

– Хочу, – улыбнулась она, исполненная любви. – Я хочу быть с тобой, Пауль. Очень. Навсегда.

Ночью шел дождь, и Алисия волновалась, не будут ли дорожки в парке слишком сырыми и не развезет ли их. Но Блиферт ее успокоил. На утреннем солнце влага испарилась, правда, перед домом остались лужи, но он велел внуку засыпать их песком и галькой.

– Тогда рискнем, – решила госпожа. Иоганн Мельцер на удивление быстро восстанавливался, снова ел с аппетитом, читал газету и утро проводил в кабинете. Он молча принял факт исчезновения пистолета из ящика стола и, как выяснила Алисия, даже не пытался его искать. Вечерами он сидел с Паулем в курительной – тот рассказывал ему об успехах на фабрике – и позволял себе выпить бокал красного. Табакерка с сигарами стояла закрытой, медицинский советник настоятельно рекомендовал отказаться хотя бы от одной вредной привычки, и Иоганн запретил себе сигары.

Алисия пристально наблюдала за выздоровлением мужа. Впервые за двадцать шесть лет Иоганн был с ней целый день, это редкое явление шло на пользу их браку. Что-то, что создавало между ними напряжение, было проговорено, недоразумения и скрытое недовольство были забыты и теперь стало ясно, что их союз крепче, чем они думали.

– Любовь – великое слово, – сказал ей Иоганн. – И я, конечно, никогда не был нежно любящим или вообще влюбленным мужем. Ты для меня как правая рука. Ты не говоришь себе ежедневно, что хорошо, что она есть. Но попробуй отними ее.

Сегодня Алисия решилась на первую короткую прогулку по парку. Свежий воздух и умеренная нагрузка были настоятельным требованием медицинского советника. Через несколько недель можно было подумать о лечении на водах. На Балтийском море – оно не такое суровое, как Северное. Может быть, остров Рюген – лучшее место для купания.

– Что ты постоянно советуешься с этим типом? – недовольно бурчал Мельцер. – Он наверняка зол, что я и без его дурацкой клиники выздоравливаю.

Алисия засмеялась. Она теперь могла весело и беззаботно смеяться, как делала это, будучи молодой девушкой.

– О да, он весьма удивлен.

Иоганн спускался, прихватив соломенную шляпу и опираясь на трость своего покойного тестя. Гумберта, которого Алисия отрядила помогать хозяину, он в сердцах отослал. Не думают ли они, что он совсем уж старик, который не в состоянии дойти до двери?