– Не знаю, что ты имеешь в виду.

– Вы вынесли всю мебель, даже перины и платья. Вот что я имею в виду. Оставили только кровать, на которой она и умерла.

Он вспомнил мертвую Луизу, и ему стало плохо. Лейтвин сообщил Мельцеру о ее смерти, и он сразу же поехал в Нижний город. Застывшее, восковое лицо покойной, густые волосы, девочка, сидевшая рядом и не отпускавшая свою мать.

– Это какая-то ошибка, – проворчал он. – Я помог ей продать кое-что из мебели, поскольку она нуждалась в деньгах. Соседи что-то неправильно поняли.

Темные глаза Мари прямо-таки сверлили его насквозь, возможно, она опять ему не поверила. Надо бы как-нибудь прижать старуху, чтобы не болтала о том, что ее не касается. Ее дом и соседние здания он купил несколько лет назад, так что ей следует быть поаккуратнее со словами.

– А теперь довольно!

Он решительно взялся за ручку двери, и Мари отодвинулась. Мельцер рывком распахнул дверь и быстро ушел, практически сбежал.

Элизабет нетерпеливо вздохнула и предприняла еще одну попытку:

– Ну мама! В такой чудесный весенний день нельзя сидеть в комнате.

– Что ты хочешь, Лиза? – сопротивлялась Алисия, роясь в корзинке для рукоделия в поисках ниток нужного цвета. – Я вчера долго гуляла в парке. А сегодня хочу закончить вышивку.

– Мама, ну хоть немножко! – умоляла Элизабет. – Мне нужны вязаные перчатки, мои старые порвались. И подвязки для чулок. И нитки могли бы посмотреть.

– Возьми Мари, Густав с удовольствием увезет вас в город. Я дам тебе денег.

Громкий и протяжный вздох. И чего мама от всего отказывается и целыми днями торчит на вилле? Разве пересудов от этого станет меньше? Не станет. Весть о том, что очаровательная Катарина Мельцер, прекрасная принцесса бального сезона, сбежала с французом Жераром Дюшаном, давно обошла весь Аугсбург. Судачили за кофейком, во всех лавках и на заседаниях благотворительного общества, где, разумеется, наряду с сочувствием было место и злословию. Папа не так уж неправ: Китти донельзя избалована. Кому как Элизабет не знать – она всегда была в тени младшей сестры. Чего только той не позволяли: уроки рисования, посещение выставок, класс со скульптором. Покупали книги по искусству, папа даже не интересовался стоимостью. А когда однажды Элизабет попросила себе сборник сонат для фортепиано, ей было сказано, что ноты дорогие и для начала нужно поискать у антиквара.

– Когда ты последний раз была в городе, мама? Сколько недель уже прошло? – недовольным тоном спросила Элизабет.

Алисия провела рукой по глазам и продолжила рыться в корзинке. На диване в красной гостиной лежали мотки ниток для вышивания, аккуратно разложенные по цветам, но подходящего цвета для внешних лепестков розы не было.

– Зачем мне несколько раз на неделе ездить в город?

– А почему мы почти не зовем больше гостей? Почему сами никуда не выезжаем? Никаких вечеров, балов, даже концертов?

– Мы каждое воскресенье ходим к мессе, Лиза. А сезон балов давно прошел.

Алисия чувствовала раздражение. Чего добивалась Элизабет? Алисии с трудом удавалось сохранять самообладание и постоянно не думать о ее бедной младшей девочке. Приглашения, которые она с радостью принимала раньше, выбивали у нее из-под ног почву. За каждым замечанием она чувствовала иронию, в каждой улыбке видела злорадство или обычное сочувствие родителям, которых собственная дочь подвергла столь тяжелым испытаниям.

– Ты отлично знаешь, почему мы зовем лишь самых близких друзей, Элизабет. Зачем совершенно чужим людям давать повод смаковать нашу беду?

– Думаешь, лучше, если мы спрячемся от всего мира?

– По крайней мере, в ближайшие месяцы незачем появляться на людях. Позже, когда история порастет быльем, все станет как прежде.

Мать посмотрела на дочь с легкой просящей улыбкой, и у той не хватило духу расстраивать ее еще больше. Да и зачем? Мама и так достаточно страдала от проклятого эгоизма Китти, это младшая сестра заслуживала гнев.

– Что ж, остается надеяться, что наша дорогая Китти в скором времени образумится, – ворчливо заметила Элизабет и вернулась к вязанию крючком, которое начала несколько недель назад.

– Я молюсь об этом каждый день, Лиза!

Втайне Элизабет надеялась, что Китти подольше не появится на вилле. Если она все же выйдет замуж за своего француза и будет жить в Лионе, то не будет отсвечивать здесь, в Аугсбурге. Но к сожалению, в один прекрасный день принцесса вернется, и папа, который тут недавно так громко выступал, будет последним, кто откажет ей от дома. Ее будут кормить, ублажать, возобновят поездки к доктору Шляйхеру – теперь ей будет что рассказать, а мама вновь станет угадывать каждое ее желание. Папа чуток погорячится и простит Китти, Пауль выскажет свое мнение, но тоже быстро ее простит. Все станет как прежде. С той лишь разницей, что молодой человек, который когда-то хотел взять сестру в жены, откажется от этих планов. Она окончательно себя скомпрометировала и, отдавшись французу, поставила точку, никто больше не захочет на ней жениться.

«Так ей и надо», – с горечью думала Элизабет. Маленькая эгоистка вновь сумела разрушить ее надежды. За несколько дней до побега Китти Элизабет неожиданно столкнулась с лейтенантом фон Хагеманом у своей подруги, молодой человек был в Аугсбурге в кратком отпуске по случаю смерти одной из теток. Они с Элизабет немного поболтали, он снова стал ближе и даже попросил разрешения заехать как-нибудь засвидетельствовать почтение. Несомненно, он хотел приехать не ради Китти, поскольку разговаривал с ней с заметной холодностью. Он хотел приехать ради нее, Элизабет.

Но после того, как в городе стало известно о побеге одной из дочек Мельцеров с французом, семью, конечно, навещали любопытствующие, но не лейтенант. Он для этого был слишком осторожным. Элизабет надеялась встретить его на одном из предстоящих балов, но мать предпочитала не ездить больше на такие мероприятия. Так что и Элизабет приходилось сидеть дома.

Она в ярости дернула вязание, но лишь все испортила, спустив узор. Был конец марта, Китти отсутствовала уже два месяца, и никто понятия не имел, где она и с кем.

«Как несправедливо, – думала Элизабет. – Никто из семьи не сделал ничего неподобающего или дурного, но на всех лежат последствия побега Катарины. А мне достается больше остальных, поскольку я не могу строить свое счастье. Теперь-то лейтенант окончательно порвет с нами и будет искать избранницу на стороне».

Элизабет подергала вязание, поднесла его к свету, попыталась ослабить спицами тугие петли. Перед глазами возник образ старой девы, проводящей все дни за шитьем и вязанием. Боже, через несколько лет они будут сидеть вместе с Китти и вязать шапочки для негритянских детей в окружении резвящихся отпрысков Пауля. Потому что Пауль – мужчина и наследник отцовской фабрики, уж он-то найдет себе подходящую жену. Тетя Лиза и тетя Китти – две незамужние тетки – будут жить на вилле, каждой выделят по спаленке, где они в скромной благодарности и будут коротать до старости свои дни. Право голоса у них отнимут: им будет обладать супруга Пауля.

Ах, какую чудовищную картину она себе нарисовала! Слава богу, пришла Августа и объявила о визите. Как же она округлилась – словно на дрожжах; блуза впилась в грудь, юбка тоже заметно облегала живот. Забавно: во время беременности еще и грудь увеличивается. Впрочем, ей самой не доведется этого испытать, не будет ни мужа, ни беременности.

– Кто пришел, Августа?

Горничная протянула Алисии серебряный поднос с визитной карточкой:

– Альфонс Бройер!

Алисия неуверенно посмотрела на Элизабет. Молодой человек, который еще два месяца назад так частил с визитами, после «случившегося» странным образом пропал. Как и многие другие знакомые.

– Я, право, не знаю, – в замешательстве произнесла Алисия. – Что ему может быть нужно?

Элизабет пожала плечами. Да что? Наверное, хочет заверить, что никогда не делал Катарине официального предложения. Даже если так могло показаться, теперь он хочет подчеркнуть, что серьезных намерений по отношению к сестре у него никогда не было.