– Я такой осел, фрейлейн Мари. Вам… вам больно? Дед может сделать вам компресс с чудодейственным бальзамом, помогает при ушибах.

Мари осторожно повела плечом, оно странным образом потеряло чувствительность. Но руку поднять Мари могла – не было бы счастья, да несчастье помогло – второй раз за сегодня.

– Не так уж все страшно! – Мари слабо улыбнулась. – И «фрейлейн» прибереги лучше для других. Я Мари, а не «фрейлейн».

Густав усмехнулся, будто был посвящен в какую-то тайну.

– Для меня вы фрейлейн. Такому не научишься. Одна из благородного семейства, а деревенщина деревенщиной и фрейлейн никогда не станет. Другую берут в помощь поварихе, а она самая что ни на есть молодая госпожа…

– Хватит рассуждать! – прервал его дед. – Беги быстро на виллу и скажи, что Мари у нас. Что она поранилась, и я накладываю ей компресс с бальзамом.

Поручение Густаву не понравилось, да и Мари, собиравшая рассыпавшиеся покупки, была против:

– Очень мило с вашей стороны, но я уже и так опоздала, господин Блиферт. Я лучше приду в другой раз. Плечо почти не болит.

– Если его не натереть сейчас, ночью оно распухнет и будет синяк. Тогда ты несколько дней не сможешь двигать рукой.

Да, звучало неутешительно. У Мари бывали и синяки, и кровоподтеки, в приюте часто и жестоко били. Когда попадало в чувствительное место, было по-настоящему больно.

– Ну, если так, – помедлив, сказала она. – Но только быстро.

Густав глубоко вздохнул, потому что на вилле наверняка спросят, что за рана, и ему придется сказать правду. Только бы госпожа Алисия ни о чем не прознала, Густав уже давно хотел, чтобы его из помощников повысили до полноценного садовника. Удрученный, он побрел к вилле, дед тем временем взялся за тачку и сказал Мари следовать за ним.

Домик садовника был построен в те времена, когда парк еще принадлежал богатому купцу, который и создал этот маленький рай недалеко от города. Одноэтажное каменное строение, задуманное как подсобное помещение и дом для дворни. Позже новый владелец – им стал Иоганн Мельцер – поменял на доме крышу и оплатил Блиферту, въехавшему туда со своей семьей, стройматериалы.

– Раньше в этом доме кипела жизнь, – поведал садовник, когда они с Мари вошли в кухню. – Бегали мальчишки, у моей Эрны на плите всегда была еда. За столом мы сиживали вдесятером, а то и до дюжины доходило, когда ребята приводили друзей. Все из бедных семей, поэтому мы их кормили досыта. Потом дети женились, пошли внуки, и крики бывали, и ссоры, но Эрна всех брала под свое крыло. Когда внуки подросли и у нас остался только Густав, ей не хватало возни и детских голосов… А теперь умерла, оставила нас, двух мужиков…

И правда, было заметно, что в доме не хватает хозяйской руки. Мари покачала головой, увидев беспорядок на кухне, грязную посуду и испачканные стены. Подметали ли здесь полы после смерти хозяйки? Во всяком случае, окна никто не мыл, они были тусклыми.

– Садись вон туда, на скамейку, Мари, – предложил старик, заметивший ее удивленный взгляд. – О Минке не беспокойся, она спит, гости ее не волнуют.

Блиферт застенчиво улыбнулся, будто извиняясь за беспорядок, и вышел в соседнюю комнату, видимо в спальню, за бальзамом. Мари с почтением отнеслась к спящей Минке – большой полосатой кошке, свернувшейся в клубок на подушке. Услышав Мари, та повела ушами, приоткрыла глаза, чихнула и потянулась. Мари заметила, что у кошки были внушительные когти и разодранные уши. И вообще на самом деле это была не кошка, а кот. Она погладила его по мягкой шерсти, и он чуть выгнул спину и заурчал.

– Похоже, ты ей нравишься, – заметил Блиферт. – Сядь, она любит, когда ее гладят.

Старик и правда не знал, что Минка – кот, а не кошка? Странно. Как бы то ни было, Минка был ласкуша, он хрюкал, урчал и мурлыкал, тыкался лбом в руку Мари, и все ему было мало. И только когда садовник потряс и откупорил принесенную склянку, Минка прекратил нежиться, поднял нос и хвост и положил одну лапу на стол.

– Ей нравится мой бальзам, – захихикал садовник. – Но пить я его не даю, плохо будет.

В этом Мари не сомневалась, потому что запах стоял такой, что она с трудом дышала.

– Что… что за штука такая?

Блиферт понюхал содержимое, удовлетворенно кивнул, выдвинул ящик стола и вытащил кухонное полотенце.

– Чего в этой штуке только не намешано. Помогает и при кровоподтеках, и при вывихах. Льняное масло и пчелиный воск, арника и ромашка, полынь и подорожник ланцетолистный. И еще много чего, не буду все называть.

Он приложил полотенце к горлышку бутылки и смочил его снадобьем. И без того интенсивный запах стал еще сильнее, кот жадно заурчал. Видимо, садовник подмешивал к бальзаму валериану. И что-то еще, что содержится в конской моче. Фу!

– Ну-ка, покажи мне твое прекрасное плечико, девочка. Лучше, если мы закончим до того, как вернется Густав, а то у него глаза на лоб полезут…

Мари распахнула пальто, расстегнула блузу, стянула с плеча рубашку и увидела, что плечо действительно распухло.

– Ай!

– Нужно хорошо втереть, иначе не поможет. Ты храбрая девочка, потерпи немного, зато ночь проспишь спокойно, а назавтра уже ничего не почувствуешь.

Она уже ничего не чувствовала, кроме адской боли. Несколько раз порывалась вскочить и убежать, но не хотела опозориться, поэтому сидела тихо.

– Так, – наконец промурлыкал старик и отодвинулся от Мари, чтобы снять со стола кота. – Теперь быстро одевайся, чтобы плечо не остыло. Вот увидишь, это и правда чудодейственный бальзам. Все как рукой снимет.

Минка чихнул и сердито наблюдал, как хозяин закрывает бутылочку с вожделенным снадобьем. Мари оделась, плечо горело огнем. Что за чертово зелье? Как теперь объяснять обитателям виллы этот странный запах?

– Пахнет, как на конюшне, – нахмурилась Мари. – Почему так?

Садовник усмехнулся и постучал по пробке от бутылки. Он подтвердил, что из конюшни там тоже кое-что есть. Его старый знакомый держал лошадей. У господина Мельцера у самого четыре лошадки – гнедая кобыла и три мерина.

– До того, как купить автомобили, он всегда выезжал на коляске. В те времена так было быстрее, и потом, лошадь сговорчивее машины. Я часто его отвозил, директора-то.

Оказывается, Блиферт и кучером служил. Мари осторожно подвигала горящим плечом, и действительно – боли не было. Старик усадил кота на колени и чесал ему за ушами.

– Господин директор, бывало, много ездил, даже вечерами отправлялся в город, и мне часто подолгу приходилось его ждать…

Вероятно, мысли Мари были написаны у нее на лице, потому что Блиферт сразу же добавил, что было это до женитьбы директора Мельцера. После свадьбы Блиферт уже возил молодую жену за покупками или в гости к подругам.

– Как бывает у богатых дам, – сказал садовник. – Моя Эрна не больно разъезжала, все с детьми, в саду и в доме тоже дел было много.

Мари вежливо кивнула и уже хотела поблагодарить и распрощаться, но Блиферт заговорил снова:

– Вечером Мельцеров часто звали в гости, я их отвозил в разные благородные дома и сидел в пивной ждал. Помню пивную «Под зеленой кроной». Там было приятно, неплохое пиво, вот только хозяйка сволочь…

Что он сказал? «Под зеленой кроной»? Наверное, что-то перепутал, поскольку вблизи пивной не было благородных домов.

– Вы бывали в «Зеленой кроне»?

Он кивнул, сдвинул кепку на затылок, а затем снова на лоб. При этом говорил какую-то ерунду – видимо, потихоньку впадал в детство.

– Директор Мельцер навещал там женщину по имени Луиза Хофгартнер, не так ли? – допытывалась Мари.

Садовник посмотрел мутными глазами и кивнул. Да, мол, так ее и звали, эту художницу или что-то такое:

– Святой Франциск, что за дикая женщина, от нее сбежал бы сам Вельзевул.

– Почему же? – Мари задели его слова.

– Ну как… – проворчал Блиферт и основательно почесал себе затылок. – Ругались они, господин Мельцер и художница. Да так громко, что слышно было внизу, в кабаке. Мне перед людьми стыдно было, господин директор так орал, что все вокруг смеялись. Потом спустился и позвал меня, таким злым я его ни разу не видел. Весь красный, как будто его вот-вот удар хватит…