В кухне пахло свежими булочками и кофе, на плите томилась говядина в овощном бульоне. К ужину снова ждали гостей.

За столом сидела Августа, красная и зареванная. Эльза пыталась ее утешить.

– Да ничего не будет, Густа. Он же не дурак. Побегает-побегает, охолонет и вернется.

– Они… они… его… рассчитают! – всхлипывала Августа. – Он отвез… отвез… эту ведьму!

– Не говори так о хозяевах! – возмутилась Брунненмайер. – Я не потерплю! Бедная фрейлейн и так несчастна.

Было слышно, как Августа вздохнула и то ли хихикнула, то ли всхлипнула.

– Эта? У нее все хорошо. Она в жарких объятиях своего француза. Вы слышали, что она не взяла с собой ни одной ночной рубашки? Правильно, они ей и не понадобятся…

– Кому как не тебе знать! – сухо заметила повариха и принялась шинковать на салат белокочанную капусту.

Мари без спроса подошла к плите налить себе кофе из светло-голубого эмалированного кофейника. С чашкой в руке она села к столу и с жадностью откусила от булочки.

– Что с Робертом? – спросила она.

Августа наградила ее ядовитым взглядом. Эльза сделала большой глоток из своей чашки. Ни одна из них не удостоила Мари ответом. Горничная Эльза была в смятении, ведь особое положение Мари на вилле, кажется, теперь под вопросом. То есть заранее нужно было переметнуться на другую сторону. На сторону Августы и Йордан – тех, что всегда были для Мари врагами.

– Сбежал он, – ответила Брунненмайер, которая никогда ни к какой группировке не примыкала. – Господин Мельцер был зол, поскольку Роберт должен был везти его на фабрику. Но тот исчез, таким образом господину директору пришлось самому сесть за руль.

Мари озадаченно молчала. Возможно, у Августы были все основания беспокоиться насчет Роберта. Из-за того, что невольно помог молодой госпоже совершить побег, он испытывал глубочайшее отчаяние. Мари живо представила себе, как Катарина запудрила ему мозги. Бедный парень был настолько влюблен, что исполнял любую ее прихоть, не слишком задумываясь. Со стороны Катарины это было некрасиво. В сущности, она была такая же эгоистка, как и Элизабет. Их обеих не заботило, причиняют ли они вред окружающим.

– Свои вещи он не забрал, – сообщила Эльза, надеясь обнадежить Августу. – Так что вернется.

– Или убьет себя, – сказала Августа и опять завыла.

У остальных тоже выступили на глазах слезы, но, скорее, от лука под ножом Брунненмайер. В кухне появилась Мария Йордан и принесла с собой кучу любопытных новостей.

– Эльза, налейте мне быстро кофе. Дева Мария, госпожа буквально заболела от отчаяния. Если бы не я, клянусь вам, она бы уже бросилась в Вертах[15]. «Моя дорогая Йордан, – сказала она мне. – Моя дорогая Йордан, я так рада, что хоть ты мне верна и не предашь меня, как другие…»

Говоря это, она смерила Мари долгим взглядом, презрительным и торжествующим одновременно. Ее соперница была повержена, ниже падать некуда, последняя собака хлеб не взяла бы из ее рук.

– Госпожа Алисия собралась в Лион, чтобы потребовать ответа у отца этого француза. Но мы с фрейлейн Элизабет ее отговорили. «Госпожа, – сказала я ей, – милостивая госпожа, такими делами должен заниматься мужчина, а не хрупкая женщина. И кто сказал, что Дюшан-старший в курсе махинаций своего сыночка? Вполне возможно, он ошеломлен не меньше вас».

– А все-таки как романтично, – вздохнула Эльза. – Двое влюбленных людей вместе путешествуют по Европе, едут в Барселону, Венецию, Лондон или Эдинбург. В нескончаемых бегах от родителей, которые не хотят их любви и их союза…

– Начиталась дешевых романов, что ли? – рыкнула на нее Августа.

– Мне кажется, это не столько романтично, сколько бездумно, – вынесла вердикт Йордан и дернула своим острым подбородком.

– Романтика закончится, когда закончатся деньги, – сухо добавила повариха.

Мари мысленно с ней согласилась. Эльза упрямо говорила, что молодой человек мог бы работать и зарабатывать на жизнь. Если он и впрямь любит фрейлейн, так и сделает. Йордан подняла ее на смех. Добавив, что, вероятнее всего, молодой француз однажды пресытится фрейлейн и бросит ее.

– Они такие, эти французы, – припечатала она и взялась за булочку с маслом. – Любому известно, что французу доверять нельзя. Однажды опозоренная и несчастная фрейлейн вернется, и тогда уж не будет ни почитателей, ни репутации, никому она будет не нужна. А если еще беременная…

– Фрейлейн Йордан!

Йордан осеклась, услышав окрик домоправительницы. Элеонора Шмальцлер подошла к столу и проигнорировала поспешно поданный Эльзой кофе.

– Как я успела услышать, сплетни цветут пышным цветом, – с осуждением констатировала она. – От вас, фрейлейн Йордан, я бы в первую очередь ждала куда большей выдержанности. Положение камеристки предполагает высокую степень близости к хозяевам, Вам известны интимнейшие подробности, которые следует держать в тайне. Подумайте об этом.

Бледные щеки и шея Марии Йордан пошли красными пятнами. В сложных ситуациях Шмальцлер все еще была ближе к своей госпоже, поскольку они знали друг друга уже несколько десятилетий.

– Да, конечно, фрейлейн Шмальцлер…

– Роберт вернулся?

На вопрос экономки ответили отрицательно. Добавив, что садовник с внуком в парке: там под снегом обломился тис, его нужно опилить и вывезти.

– Тогда всем присутствующим я хочу объяснить некоторые вещи, которые мы обговорили совместно с госпожой Мельцер. Во-первых, об отъезде фрейлейн и обо всем, что с этим связано, знать никто не должен. Во-вторых, сегодня на ужин приглашены чета Бройеров, господин доктор Шляйхер с супругой и супруги Манцингеры с двумя дочерьми. Все должно быть, как всегда, в лучшем виде. Ни слова о ночном происшествии. Фрейлейн Катарина якобы отсутствует из-за сильных мигреней – это должны уяснить себе все.

Все с готовностью закивали, в том числе и Мари. Девушка хоть и решила покинуть виллу, все же выразила готовность поучаствовать в этом спектакле.

– Что будем делать, если Роберт так и не появится? – спросила она.

– Я уже наняла на сегодня официанта, – с готовностью ответила Шмальцлер. – Мари, вы займетесь сейчас гардеробной фрейлейн Катарины. Около пяти поможете одеться фрейлейн Элизабет.

У Йордан вытянулось лицо, она надеялась, что теперь будет прислуживать и фрейлейн Элизабет. Но для молодой госпожи, очевидно, так называемый «современный шик» стоял выше лояльности и честности прислуги. К большому сожалению.

Мари металась. С одной стороны, гордость не позволяла ей больше оставаться в этих стенах, но требовала серьезного разговора с директором Мельцером. С другой стороны, в теперешней тяжелой для хозяев ситуации она не хотела усложнять ее еще больше. И если именно фрейлейн Элизабет приняла ее сторону, значит, не все считают ее виновной в побеге Катарины.

В раздумьях Мари поднималась на третий этаж для уборки гардеробной Китти. Уже взявшись за дверную ручку, она услышала такой знакомый голос и вся сжалась:

– Мари! Да подожди же! Мари! – Молодой господин шагал по коридору в распахнутом пальто и шляпой в руке. – Мари. – Он остановился перед ней. – Рад встретить тебя здесь. Я боялся уже не застать тебя в этом доме.

Она молчала, потому что его опасения не были безосновательны.

– Ты ведь не уйдешь, правда?

– А что меня удержит, господин?

Он рассерженно засопел. Она должна наконец перестать называть его «господином». Но он взял себя в руки, провел рукой по взъерошенным волосам и объяснил, что последние события совершенно выбили его из колеи.

– У вас получилось что-нибудь на вокзале?

– Да как сказать, – недовольно буркнул Пауль. – По крайней мере, я выяснил, что они уехали в Париж. Они больше не в Германии, и задержать их невозможно. А чтобы добиться их задержания на какой-нибудь французской станции, нужно заполнить кучу бумажек.

– И что теперь? Что вы намерены делать?

Он тяжело вздохнул, разглядывая свою мокрую шляпу. Дальнейшие действия будут обсуждаться в семейном кругу.