– Пауль прав, – подала голос Алисия, успевшая за это время прийти в себя. – Если об этом станет известно в городе, репутация Китти будет подмочена.

Иоганн Мельцер запыхтел. О чем это она? Что скандал еще можно предотвратить?

– Я поеду на вокзал и попытаюсь выяснить, куда они уехали, – продолжил Пауль. – Потом оповещу вокзальную полицию, чтобы они задержали парочку, если те все еще на территории Германии.

– Полиция? – в ужасе вскрикнула Алисия. – Ни в коем случае! Ты хочешь, чтобы твою сестру привезли на виллу в наручниках, как какую-то преступницу?

– По мне, так на нее смирительную рубаху надеть надо, – проворчал Иоганн Мельцер и снова посмотрел на часы. – Главное, чтобы она не сбежала с этим французом. Я сейчас пойду на фабрику и попрошу телефонный разговор с Лионом. Устрою ад старому Дюшану.

Кажется, ему полегчало, когда он отправился на фабрику, где его давно ждали. Пауль быстро отпил кофе, откусил от булочки и побежал в холл, где Эльза уже приготовила ему пальто и шляпу.

– Роберт, вы по поводу произошедшего храните абсолютное молчание, – приказала Алисия. – Мари, ты покажешь мне письма в комнате моей дочери.

– Хорошо, госпожа.

В дверях они столкнулись с Элизабет, та чувствовала вину за то, что проспала завтрак.

– Что-то случилось? Папа так громко разговаривал, что было слышно аж до четвертого этажа…

– Твоя сестра сбежала с месье Дюшаном!

Элизабет пришла в такой ужас, что даже присела. Мари уже была в коридоре и услышала гневное:

– Эта тупица хочет окончательно погубить мою репутацию!

Мари поднималась по лестнице; услышав позади себя затрудненное дыхание Алисии, она замедлила шаг: у госпожи была неподвижная лодыжка.

– Иди уже! Не надо меня ждать! – погнала ее Алисия.

Мари послушно поспешила наверх, прошла в комнату и раздвинула портьеры. Утренний свет не мог полностью осветить пространство, пришлось включить электричество.

– Где? В письменном столе?

– Да, госпожа. В папке для писем. Не в зеленой, которая с краю. А в той, что дальше, в светло-коричневой…

Мари надеялась, что Китти забрала с собой или хотя бы уничтожила письма, но Алисия легко выудила на свет нужную папку, полную писем.

– Непостижимо! – простонала Алисия. – Похоже, это длилось несколько месяцев. И ты ни слова не проронила!

– Всего несколько недель…

Мари почувствовала на себе уничтожающий взгляд и опустила глаза. И как она могла столь легкомысленно относиться к этому обмену словами на бумаге? Китти и француз, видимо, уже давно обсуждали план побега. И почему она ни разу тайком не заглянула в папку? Возможностей было предостаточно…

– Она действительно собрала чемодан… шубы нет. Бежевые сапожки, серый шерстяной костюм… Господи, она даже ночную рубашку не взяла…

Алисия стала перерывать гардеробную, вытаскивала ящики и вываливала из них белье, с комода упала на пол и разбилась стеклянная бутылочка. Оказалось – французские духи, подаренные ею дочери на день рождения.

– Собери и выброси в мусор. И ни слова прислуге, слышишь?

Мари покорно кивнула. Интересно, что себе думала госпожа? Ведь на вилле и у стен были уши.

– А что у тебя в руках? Да это же вещи, которые… ну, конечно – пальто и сапоги, которые ты получила на Рождество. Объяснись, Мари!

«Пришла беда – отворяй ворота», – подумала Мари. Во всеобщей неразберихе она забыла свои вещи в комнате фрейлейн.

– Я… я ходила к мессе, госпожа. И поскольку вернулась поздно, прошла разбудить фрейлейн прямо в верхней одежде.

Конечно, Алисия не поверила ни единому слову. Перед ней лучшие доказательства того, что камеристка в сговоре со своей хозяйкой. Разумеется, Мари планировала сопровождать Китти и была готова ехать, но та в последний момент передумала. Ведь в записке так и сказано.

– Нет, все было не так! Клянусь, я не была в курсе этого побега!

– Замолчи! А что у тебя в кармане?

Мари испугалась. Коробочка с даром ее матери.

– Это мое.

Алисия открыла коробочку, вынула вату и осмотрела цепочку и подвеску. Нет, столь жалкое украшение не могло принадлежать Катарине. Кое-как закрыв крышку, она бросила коробку Мари.

– Ложь тебя не спасет, – проговорила Алисия с тихим презрением. – Если теперь с моей девочкой что-то случится, это целиком будет на твоей совести. Никогда тебе этого не забуду, Мари!

При всей вине, которую Мари за собой чувствовала, упреки госпожи были несправедливы. Почему она в одиночку должна отвечать за побег фрейлейн? Мари подумала было привлечь в качестве свидетеля его преподобие Лейтвина, он бы мог подтвердить ее присутствие в церкви. Однако отказалась от этой идеи. Ведь кто знает, возможно, у нее тогда отнимут мамин подарок. И получить она его сможет лишь через два года, после наступления совершеннолетия.

– Уйди с глаз долой! И если хоть словом с кем обмолвишься – берегись!

Мари присела в обязательном книксене и, взяв пальто и обувь, направилась к выходу. И чуть не зашибла Августу дверью: та припала ухом к замочной скважине. Ну конечно – она несла фрейлейн свежее белье и как раз хотела постучать.

Не терпелось привести в порядок хозяйские комнаты и Эльзе. Двери она, разумеется, оставила открытыми, чтобы ничто не ускользнуло от ее внимания.

Мари поднялась к себе на четвертый этаж убрать одежду. Обессиленная, она опустилась на неубранную постель и закрыла лицо руками. Мысли носились в голове, словно стая выпущенных на волю птиц. Бедная Китти, она определенно не будет счастлива с человеком, уговорившим ее пойти на такую глупость! Как же ей помочь? Но в данной ситуации Мари и сама себе помочь не могла. Ее определенно уволят. Бессрочно и с плохими рекомендациями. Придется покинуть виллу посреди зимы, без перспектив найти другое место и без денег – ведь свои сбережения она отдала за поминальную службу. Но, может, это и к лучшему, может, ее мать присматривает за ней таким образом с небес. Мари не будет видеться с Паулем. Никаких больше тоскливых взглядов, никаких шальных снов, никакого учащенного сердцебиения, когда он проходит мимо. Она будет свободна. Ее глупая, злополучная любовь принесла бы лишь несчастье.

Мари взяла коробочку и осторожно вынула цепочку. Пока никто не отнял, лучше побыстрее повесить ее на шею. Под платьем будет не видно. Она закрыла коробочку, поставила на белый комод, выдвинула ящик и достала из него платок. В нем почти пять месяцев назад она принесла весь свой скарб, вот и сейчас платок пригодится.

«Не буду ждать, пока меня с позором погонят отсюда», – думала Мари. Однако как бы там ни сложилось, у нее было право задать хозяевам вопросы. И прежде чем покинуть стены виллы, она их задаст! Они должны будут объяснить, почему утаили от нее факты о Якобе Буркарде. Об отце! Человеке, без которого не было бы фабрики Мельцеров!

Мари решительно вытащила из комода белье, носки, выглаженные платья, гребень, две резинки для волос, зубную щетку и пару обуви. Все завязала в платок на случай, если потом, покидая виллу, ей придется его развязать и предъявить содержимое. Но пока было рано.

Желудок урчал, и она решила спуститься в кухню еще раз и перед уходом поесть горячего. Ей было жаль расставаться с Брунненмайер, садовник Блиферт с внуком тоже милые люди. Эльза – та смотрела, куда ветер дует, по ней Мари грустить не станет, а уж по этой болтушке Августе и подавно. Скорее, по Шмальцлер: экономка всегда стояла за справедливость и с самого начала защищала Мари. Храп Йордан – тоже невелика потеря.

Мари медленно спустилась, прислушалась к звукам вокруг – к бою напольных часов в курительной, треску поленьев в печи, отдаленным голосам, скрипу паркета под чьими-то шагами. Как странно. Ее разом охватила тоска. Этот дом стал ей родным, каждая комната, каждый предмет мебели и обстановки были ей знакомы, и люди, которые здесь жили, стали близкими людьми.

«Может, Пауль настиг беглецов еще на вокзале, – тоскливо думала Мари. – Быть может, он привезет Китти домой, и все окажется лишь нелепым заблуждением». Однако она хорошо понимала, что этим надеждам исполниться не суждено.