Но затем он очень уверенно говорит:

— Они лучшие. Добрые. Поддерживающие. Просто, типа, до смешного хорошие люди. Папа занимается биомедицинской инженерией — хирургическими имплантатами, протезированием и подобными штуками, а мама раньше преподавала в пятом классе, но несколько лет назад открыла студию керамики с друзьями, так что теперь они все занимаются гончарным делом полный рабочий день. У них целый бизнес.

Что-то сжимается в груди от того, как загораются его глаза.

— Как они познакомились?

— Баскетбол.

Я выгибаю бровь.

— Они оба чертовски высокие, не так ли?

Винсент кивает.

— Очень. Они тебе понравятся. И моя мама полюбит тебя — я имею в виду не только потому, что ты высокая. Ты просто более артистична, чем мы с папой. Она оценит, что в ее команде есть кто-то еще, — его взгляд скользит по мне. — Вообще-то, они приедут сюда на следующую домашнюю игру. Ты можешь с ними познакомиться, — мгновение спустя он добавляет: — Если хочешь. Нам не обязательно так скоро устраивать семейную встречу…

Я вмешиваюсь, прежде чем он успевает хорошенько подумать:

— Хочу.

Потому что я действительно этого хочу. Даже несмотря на то, что буду нервничать и, вероятно, унижу себя, пытаясь произвести впечатление на замечательных людей, которые подарили Винсенту жизнь, я хочу встретиться с ними и сказать в лицо, какую хорошую работу они проделали, воспитывая сына.

Винсент улыбается и тянется через консоль, чтобы схватить меня за руку.

Он держит ее, пока мы стоим в мокром от дождя потоке машин, и пока целую вечность кружим по кварталу, ожидая, когда откроется уличная парковка, и когда я вставляю ключ в замок и веду его в темную квартиру. Только когда я спотыкаюсь о рюкзак, который все еще стоит там, где я сбросила его в прихожей, прежде чем выбежать и совершить грандиозный жест, Винсент отпускает мою руку, чтобы я могла включить свет.

И вот мы стоим вдвоем.

В квартире.

Где я живу.

Какая бы секс-богиня ни вселилась в меня в книжном магазине, ее сменил дух ученицы средней школы на первом совместном танце.

— Могу я взять твою куртку? — спрашиваю я, потому что это похоже на то, что сделал бы хороший хозяин. До тех пор, пока я не вспоминаю, что шкаф в прихожей туго набит женской верхней одеждой и огромной коллекцией костюмов Нины, которые она украла из театральных постановок. Я некоторое время хожу взад-вперед, прежде чем повесить куртку Винсента на спинку одного из кухонных стульев. Губы Винсента дергаются, но он воздерживается от комментариев по поводу моего гостеприимства.

— Хочешь провести экскурсию? — предлагает он, когда мы скидываем мокрую обувь.

— Конечно. Это, эм, кухня, — указываю на то, что, очевидно, является кухней. — А это гостиная. Извини за беспорядок. Нина собирала вещи для фестиваля импровизации. Эм. Это ее комната. А вот и комната Харпер. А моя… моя здесь.

— Показывай дорогу, — кивает Винсент.

Жаль, что я немного не прибралась перед тем, как бежать в книжный магазин. Кровать застелена, а пол пропылесосили несколько дней, но письменный стол — настоящая катастрофа. Вся поверхность завалена стопками блокнотов, ручками, ароматическими свечами, средствами по уходу за кожей, косметикой и одним тампоном в индивидуальной упаковке, которую я хочу забросить на орбиту. Книжная полка ИКЕА, втиснутая в угол рядом, переполнена нечестивой смесью старой английской литературы всех веков и жанров, и любовных романов разной степени пошлости. Даже пробковая доска, висящая на стене, завалена фотографиями, корешками билетов и визитными карточками.

Естественно, Винсент направляется прямо в бардак.

Сразу становится неловко, но это справедливо, что он будет разглядывать все в моей комнате. Я пользовалась его ванной, а также испытала оргазм в постели.

Стоит прикусить язык и позволить парню рыться в моих вещах.

Я снимаю промокший от дождя кардиган, чтобы положить его в корзину для белья, бросаюсь к кровати, взбиваю подушки и разглаживаю комки на одеяле, затем, переминаясь с ноги на ногу, осматриваю комнату в поисках чего-нибудь еще, чтобы занять руки. Взгляд останавливается на Винсенте. Его широкие плечи согнуты, а голова склонена набок, чтобы читать корешки книг на полке. Вид его — в моей комнате, в мокром после дождя свитере, джинсах и носках — настолько домашний, что сжимается сердце. Я хочу завернуть его в одеяло и держать здесь вечно.

Интересно, чувствовал ли он то же самое, когда я была у него в комнате?

— Хватит прыгать по всей комнате, присядь, Холидей, — говорит Винсент. — Ты вызываешь пассивное беспокойство.

Я фыркаю и опускаюсь в рабочее кресло, складывая руки под бедра, чтобы больше не ерзать. Винсент приподнимает бровь, как бы спрашивая «ты в порядке?»

— У меня никогда раньше не было парня в комнате, — признаюсь я. — Ну, Перри Янг приходи, но это был первый год в старшей школе, и мои родители были там все это время, так что на самом деле не считается.

Винсент фыркает.

— Они сопровождали тебя на свидании? Жестоко.

— Это было не свидание. Мы были партнерами по проекту для отличников английского языка. И я была на целых десять дюймов выше его, так что романтического интереса с обеих сторон не возникало. Там есть наша фотография на выпускном вечере — в верхнем левом углу, — я снова вскакиваю на ноги и указываю на фотографию на пробковой доске. — Мы не ходили туда вместе. Это была групповая фотография. Но, смотри, я даже не надела каблуки.

Винсент проводит кончиком пальца по носку моей балетки, выглядывающему из-под темно-синего платья, затем постукивает по фотографии с мальчиками.

— С кем из них ты встречалась? — спрашивает он.

Я ковыряю воображаемый заусенец на большом пальце.

— У меня никого не было в старших классах.

Это как потрогать старый синяк, который, как я была уверена, зажил. Девушка на фотографии, возможно, улыбается, но я знаю, какой несчастной она была в тот вечер. Знаю, что ее сутулые плечи, балетки, простое темно-синее платье — длиной в пол, без рукавов, без блесток — все это было сделано для того, чтобы не привлекать внимание. Чтобы стать меньше. И я знаю, что колледж изменил ситуацию к лучшему, но мне все еще больно, когда смотрю на фотографии этой девушки и задаюсь вопросом, сколько ее страха и боли все еще живет во мне. Иногда задаюсь вопросом, смогу ли когда-нибудь преодолеть потребность отойти на второй план.

— Жаль, что мы не ходили вместе в старшую школу, — внезапно говорит Винсент.

Не знаю, почему сжимается грудь и щиплет глаза. Я тоже так думаю. Но потом пытаюсь вызвать в воображении образ подростка Винсента, и все, что у меня получается, — это Трой Болтон²⁹, разгуливающий по коридорам Ист-Хай в хорошо поставленном музыкальном номере с баскетбольным мячом под мышкой.

— Бьюсь об заклад, ты бы издевался надо мной, — выпаливаю я. Винсент выглядит искренне обиженным, поэтому добавляю: — Не потому, что ты был тупоголовым спортсменом или что-то в этом роде. Я была невыносимым ботаником с двумя друзьями.

— Ты все еще такая, но я не издеваюсь из-за этого, не так ли?

Он уворачивается от моего удара в плечо.

— Ладно, ладно, — говорит он. — Держи. Сравняем счет.

Он лезет в карман джинсов и достает телефон. Немного прокрутки и несколько нажатий и вот он уже держит экран у меня перед носом. Это Винсент-подросток, у него волосы длиннее, а телосложение на тридцать фунтов стройнее. Смокинг тоже немного маловат. Но парень на фото определенно сердцеед.

— Отвали, — ворчу я. — От этого не легче.

— Что ты имеешь в виду? Посмотри на рукава, Холидей. Они даже не доходят до запястий.

Он прав. Это странно мило.

— Это с выпускного бала? — я спрашиваю.

— Вообще-то, я был второкурсником. Меня попросила сестра товарища по команде.

У девушки на фотографии рядом брекеты и завитые волосы, которые выглядят так, будто на них было слишком много лака для волос, но у нее уверенная осанка и красивая фигура девушки, которой, вероятно, нравилось учиться в старших классах. Я вроде как ненавижу ее за это. А потом мне становится плохо, потому что она в буквальном смысле ребенок. Несмотря на определенно позаимствованные у мамы туфли на шпильках, которые носит на фотографии, она едва достает Винсенту до подмышки.