Просто хочу посмотреть, что он хочет сделать.

Хочу, чтобы его желание было неожиданным.

Но затем Винсент тяжело вздыхает, как будто собирается с силами и снова опускается на колени между моих ног.

— Думаю, следует тебя разогреть, — говорит он.

— Разогреть? — хриплю я.

И мой разжиженный маленький мозг работает слишком медленно, чтобы уловить суть — потому что даже когда Винсент низко приседает и обхватывает руками бедра, я не понимаю, что он имеет в виду. Нет, до тех пор, пока не наклоняет голову и не облизывает мою сердцевину, задевая языком клитор. Его рот такой горячий и влажный, а вид темных волос у меня между ног и ресниц на щеках настолько невероятно эротичен, что я задыхаюсь от шока.

Когда Винсент поднимает голову, в его глазах горделивый блеск.

— Вот так.

У меня не хватает духу отпустить остроумный комментарий или запустить ракету самосознания по поводу того, как, должно быть, выгляжу под этим углом или какова я на вкус. Мир сузился до одной маленькой точки света. Все мое лицо горит. Даже шея и грудь.

— Это твой день рождения, — говорю я, делая слабую попытку пошутить. — Разве не я должна сделать подарок?

— Поверь, Холидей. Ты и есть мой подарок.

А потом он наклоняет голову и прижимается ко мне ртом. Я судорожно выдыхаю и хватаю в охапку одеяло. Другой рукой вцепляюсь в волосы Винсента, пока он двигает челюстью, словно целуя. Или как будто пытается проглотить меня. Трудно сказать. Язык проводит круги вверх и вниз, а затем щёлкает по нервному пучку, который заставляет дрожать колени.

Винсент двигает языком и просовывает один палец внутрь, и клянусь, он входит чертовски легко.

Но этого недостаточно — даже близко нет, поэтому я приподнимаю бедра, добиваясь большего трения, большего давления, чего угодно.

Винсент хмыкает и отстраняется, чтобы вставить никому ненужный комментарий.

— Такая жадная.

— Перестань дразниться, — требую я, резко дергая его за волосы.

Ответный стон Винсента щекочет внутреннюю сторону бедра.

— Я просто хотел убедиться, что не причиняю тебе боль.

— Заткнись на хрен!

Это делает свое дело.

Винсент вводит в меня второй палец. Растяжка великолепна — ровно настолько, чтобы я действительно почувствовала это, когда он раздвигает пальцы внутри, надавливая на противоположные стенки и растягивая мышцы.

Я стону и позволяю голове упасть назад, веки закрываются.

— Хорошо? — спрашивает Винсент.

— Мхм…

— Хорошая девочка.

Сдавленный смех вырывается из горла.

— Что не так? — говорит Винсент. — Думал, ты хотела, чтобы я продолжал говорить.

Я поджимаю губы и определенно не собираюсь признаваться, что эти два слова… что-то делают со мной.

Хотя Винсент знает.

Чувствует.

И я слышу по голосу, что он дразнится.

— Я имела в виду, вести хорошие разговоры. Не грязные. Грязные разговоры — это… — он вынимает пальцы почти до конца, затем засовывает их обратно под новым, лучшим углом, — слишком, — хриплю я, потеряв нить разговора.

— Так значит не хочешь, чтобы я сказал, какая ты горячая и влажная? — спрашивает Винсент, изображая невинность. — Не хочешь, чтобы сказал, что с тебя капает? Что не могу дождаться, когда ты испортишь простыни? И я определенно не должен говорить, как крепко ты сжимаешь мои костяшки пальцев и какая чертовски сладкая на вкус, верно?

Я открываю рот, полная решимости послать его.

Вместо этого вырывается низкий горловой стон.

— Молодец, Холидей.

Винсент двигает пальцем медленными, изнуряющими движениями и прижимается лицом к внутренней стороне моего бедра, целуя кожу и бормоча слова похвалы, которые я едва улавливаю из-за звука колотящегося сердца и влажного хлюпанья, доносящегося оттуда, где мы соединены. Я упираюсь пятками в матрас и сжимаюсь.

Винсент стонет, движения замедляются, прежде чем он переносит вес и начинает давить сильнее, быстрее, а потом впивается зубами в нежную кожу на внутренней стороне бедра.

Я издаю что-то вроде сдавленного полу-стона, полу-хрипа, потому что это просто несправедливо. В тех немногих случаях, когда я пробовала трогать себя пальцами, это было пустой тратой усилий. По итогу просто вспотела и была не в восторге, руку свело судорогой, а спина болела от того, что я извивалась в печальной попытке дотянуться до чего-то.

Чтобы почувствовать то, о чем рассказывали в любовных романах. Просто подумала, что я одна из многих женщин, которые предпочитают стимуляцию клитора проникновению.

Я думала, что знаю себя.

Но, похоже, ошибалась, потому что, когда пальцы Винсента снова сгибаются и задевают нежное местечко внутри вдоль передней стенки, я чуть не кончаю.

— Это, — выдыхаю я. — Сделай это еще раз…

Слова едва слетают с губ, как пальцы Винсента снова прижимаются к передней стенке. Но на этот раз его другая рука обхватывает бедро, прижимая меня к себе и тыльной стороной ладони он касается нежной кожи между лобковой костью и пупком. Надавливает.

Мои мышцы трепещут, пресс сокращается, а бедра выгибаются под руками Винсента. Но он держится стойко, как непоколебимая стена из мышц и костей.

Я прижата.

Некуда идти.

И веутри поднимается волна, угрожающая смыть меня прямо за край чего-то огромного и немного пугающего. Я хватаю Винсента за запястье, не уверенная, пытаюсь ли убрать его руку, чтобы сказать, что что-то назревает и что масштабы этого пугают, или пытаюсь прижать его ближе, потому что думаю, что действительно могу убить его, если Винсент прекратит то, что делает.

— Не сопротивляйся, — бормочет он.

— Винсент, — говорю я, и это предупреждение — или, может быть, мольба. Не могу сказать.

— Я рядом, Кендалл, — говорит он. — Кончай.

Он снова прижимается ртом к моему центру и сильно сосет.

Узел внутри затягивается и одним рывком развязывается.

Веки трепещут. Рот приоткрывается. Я впиваюсь ногтями в кожу и волосы Винсента, непроизвольно напрягаясь, хватая ртом воздух. И затем давление проходит сквозь меня, как волна во время шторма, оставляя после себя вялые мышцы и сверхчувствительные нервы. Я дрожу и всхлипываю под ним, но Винсент не унимается. Он продолжает давить, сжимать, посасывать, пока я не прижимаюсь к его голове и умоляю, в путанице слов, которые даже не могу разобрать, о пощаде.

Матрас прогибается и подпрыгивает, а затем Винсент снова оказывается надо мной и прижимается поцелуем к губам. Я слишком ошеломлена, чтобы делать что-либо, кроме как подражать. Язык неуклюж, а дыхание все еще учащенное. Когда Винсент отстраняется, чтобы посмотреть на меня, его глаза — самого теплого оттенка карего — сверкают чем-то вроде триумфа и удивления.

Я чувствую себя более чем красивой.

Чувствую себя гребаной главной героиней.

И теперь во мне растет новый голод, вызванный этим приливом уверенности.

— Моя очередь, — шепчу я, все еще отходя от сильнейшего оргазма.

Винсент разражается смехом.

— Только что была твоя очередь.

— Я не это имела в виду, — качаю головой. — Теперь я хочу прикоснуться к тебе.

Винсент приподнимается на одной руке, а другой убирает волосы с моего влажного от пота лба.

— Это не услуга за услугу, Холидей.

— Не уверена, что ты слушаешь, Найт, — протягиваю руку между нами и хватаюсь за пояс его джинсов. — Я. Хочу. Прикоснуться. К тебе.

Он с трудом сглатывает.

— Ну, раз уж ты просишь…

Я позволяю тыльной стороне ладони погладить его эрекцию через брюки, отчего самодовольная улыбка Винсента исчезает, а подбородок откидывается назад, низкий стон вырывается из горла. Мне доставляет глубокое удовлетворение знать, что я способна стереть эту ухмылку с его лица. Я тоже хочу заставить Винсента кончить.

— И кто теперь будет просить? — спрашиваю я, ухмыляясь и наблюдая за покрасневшими щеками Винса.

И сейчас немного кружится голова от власти, потому что я могу это сделать. Могу быть девушкой из любовного романа, только это реально, и я — это я, и все это не в голове.