После первого бокала Розалия нашла собеседников. После второго ей стало весело, а после третьего она вышла петь перед всеми, потому что поспорила с Давиде. Уже на следующий день она, вспоминая о прошедшем вечере, поняла, что целью бывшего было выставить ее на посмешище. Даже песню он выбрал сам. Она бы исполнила что-то энергичное, с вызовом, типа «Оставь меня бездыханной» от Corrs или “Последний танец” Бубле. А вместо этого нужно было тянуть песню Элизы, которую, кстати, она и слышала-то от силы раз пять.

Алкоголь, конечно, делал Розалию менее чувствительной к внешним раздражителям и совсем обнулял сомнения и неуверенность, но видеть прямо перед собой Бенджамина отрезвляло. Она не смотрела на него, устремив взгляд вдаль над его макушкой на большой телевизор на стене, где показывали текст. Только читая его, она вдумалась в слова. “Или, возможно, это ты”…

Это был он — Бенджамин. Ласковый, нежный, заботливый и добрый. Сильный, ироничный, требовательный, прямолинейный и... Розалия отчаяннно искала хотя бы одно отрицательное качество, но не находила. И на этом фоне очень ярко зияли все ее причуды, жертвой или свидетелем которых он был. Она вдруг осознала, что единственным способом избежать всех ее выходок стал разрыв. До этого она вообще не допускала мысль, что может быть не права, считая себя жертвой в этой истории. Что ее сопротивление всем изменениям извне могло восприниматься Бенджамином, как явное доказательство ее недоверия, ее отрицания возможности быть вместе. А что бы сделала она сама в подобной ситуации? Как долго бы терпела и давала шанс?

Когда Розалия застукала Давиде целующегося в раздевалке с Мартиной, она ни секунды не колебалась, как поступить: для нее все было кончено, а ведь она даже не была влюблена в него. Что же должен был испытывать Бенджамин, когда узнал про Аугусто!

С самого начала Розалия вела себя крайне эгоистично, преподнося себя как нечто ценное, не подлежащее ни осуждению, ни изменениям. А он позволял ей быть собой, настаивать, чудить... Он делал больно себе, чтобы не делать больно ей. Она же делала больно ему, чтобы сохранить свое хрупкое равновесие.

Когда Розалия едва лишь допустила мысль, что Бенджамин мог оказаться не таким уж неправым, ее потянула вниз бешенная лавина чувств. За выходные, что она не видела его, гнев ее сошел на нет, а место него появилось желание все вернуть.

В школе Розалия все еще не здоровалась с Бенджамином, но теперь не потому, что злилась на него за то, что он бросил ее, но потому, что едва она сталкивалась с ним взглядом, горло сжималось, не позволяя выдавить ни слова. Она испытывала не то страх, не то стыд, но при этом страстно желала, чтобы он сделал первый шаг. Бенджамин придерживался нейтрально-строгой линии поведения. И это, кажется, заметили все. Если раньше мало кто обращал внимание на холодность между ними, то теперь ни у кого не осталось сомнений в возникших разногласиях.

В любую свободную минуту Розалия теперь копалась в себе. Она это делала прежде не часто, предпочитая игнорировать неприятности. Теперь же ей хотелось найти способ, чтобы Бенджамин вернулся к ней. Его отсутствие тяготило ее. Она скучала не только по его объятиям, но и его присутствию, взгляду, полному невысказанных мыслей и чувств, его многозначительному “хм”.

Розалия вдруг поняла, что чувствует себя так же, как чувствовала, когда умер Луиджи. С той лишь разницей, что Бенджамина она могла видеть три раза в неделю, но он казался ей дальше, чем это можно было себе представить. Девушка ни разу не подошла к нему сама, даже если ей нужно было решить некоторые рабочие вопросы. Она шла к Марии Луизе, а та делала вид, что так и надо — быть посредником между ней и Бенджамином.

В тайне Розалия надеялась, что в обратную сторону общение будет идти напрямую, но Бенджамин, судя по всему, придерживался того же мнения, как и она сама. Это расстраивало. Возвращаясь домой, Розалия нередко пропускала ужин, не желая разговаривать с вечно крутящейся на кухне синьорой Пеллегри. Оставаясь одна, девушка начинала вариться в собственном соку, возвращаясь раз за разом к случившемуся и пытаясь найти выход.

На февральских соревнованиях ее не попросили как прежде присматривать за младшими учениками, вероятно потому, что ее считали ненадежной. Это было унизительно, но Розалия не пошла разбираться. Раньше бы она непременно потребовала объяснений и уж точно получила бы их. Но теперь она сделала шаг назад. Как так получилось, Розалия не могла объяснить. Из воинствующе настроенной она превратилась в ту, которая чувствовала себя не в своей тарелке рядом с Бенджамином.

Соревнования взрослых начинались после обеда. Как и всегда из-за разного рода промедлений и задержек, все сдвинулось и теперь проходило с опозданием в два с половиной часа. Розалия не хотела присоединяться к остальным одногруппникам, а разогрелась сама в боковой комнате с участниками из других школ. Потом она села на трибуну и оттуда некоторое время наблюдала за поединком кумитэ у подростков. Ее внимание было приковано к тому татами, где в роли судьи выступал Бенджамин.

У Розалии совсем не было настроения участвовать. Она бы с удовольствием уехала домой, но непонятно откуда взявшееся чувство ответственности заставляло остаться. Такой далекой от происходящего ее еще не видели. Но меж тем уровень нервозности был так высок, что болела голова. Девушка переживала, что среди судей окажется Бенджамин. Она будет нервничать еще больше под его взглядом. Вряд ли удастся абстрагироваться и сконцентрироваться.

Ката прошла так себе. Розалия заняла третье место и то лишь потому, что попадала в пару со спортсменками слабее себя. Никакого сожаления по этому поводу она не испытывала, только облегчение, что по крайней мере это состязание закончилось. Среди судей Бенджамина не было, но это едва ли помогло ей. В голове варилась такая каша, что сложно было выделить главное и полностью прислушаться к своему телу.

Во время кумитэ ей повезло гораздо меньше. Выстроившись с другими участницами на татами для приветствия, Розалия поторопилась обрадоваться, что и здесь не было Бенджамина. Но по неясной ей причине он сменил одного из коллег в последний момент. Более того вместе с ней стояла и Лаура, которая раньше не часто удостаивала своим присутствием бои по кумитэ. Но пару недель назад она перешла в группу Розалии и стала заниматься вместе с ней. Они нередко болтали и смеялись с Бенджамином. Розалия же и раньше редко подключалась к обсуждению чего-то с другими, а теперь вообще избегала всех. Она лишь молча злилась и ревновала к каждому его взгляду или обращению. Ее Бенджамин не удостаивал даже критикой — этим бычно одаривал ее Адриано — а если и обращался, то не иначе, как Конте. На ехидное замечание Давиде по этому поводу, Бенджамин парировал, что Розалии так нравится больше, а ему по большому счету все равно.

— Ты переспала с ним... — издевался бывший ухажер, когда в тот вечер они уходили домой.

— Завидно? — осклабилась Розалия. — С тобой мы до этого не дошли.

Молодой человек странно смотрел на Розалию. Было не понятно, верит он ей или нет. Но от нее можно было ожидать, чего угодно, поэтому он решил не развивать эту тему. Его самолюбие все еще было задето с тех пор, как Розалия отшила его всего лишь за поцелуй с Мартиной. Давиде уже собирался идти к машине, как снова заговорил, потакая своему эго:

— Скоро он трахнет и Лауру! — и заржал от собственного остроумия.

Розалия изменилась в лице — как раз этого она и опасалась в последнее время. Слышать об этом вслух имело разрушающий эффект: девушка внутренне сжалась и уже хотела ретироваться, но нашла в себе прежние силы.

— Опять завидуешь… Тебе давно уже ничего не перепадало! — усмехнулась она и только теперь пошла прочь.

Но Давиде был прав: что-то действительно происходило между Бенджамином и Лаурой. Розалия это видела и сегодня на соревнованиях. Его прикосновение к ее плечу при приветствии, ее улыбка и внимательный взгляд, прикованный к его лицу… Ощущение, что забрали принадлежащее только, ей не оставляло Розалию. И она внутренне сдалась.