Луиджи позвонил ей и попросил о помощи в одном деликатном деле. Розалия сразу согласилась, и уже на следующуу утро они выехали вместе в Ареццо.

— Куда мы едем? — поинтересовалась она.

— К моему другу. Он — ювелир. Хочу, чтобы ты помогла мне выбрать подарок для жены к сороколетию со дня свадьбы.

— Ого! Сорок лет! Поздравляю! Вот это дата! Мои не продержались и десяти лет...

Луиджи оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Розалию.

— Как дела с мамой?

— Все так же, — с наигранным безразличием девушка передернула плечами. — Она делает вид, что ничего не произошло, а я делаю вид, что меня это тоже не волнует.

— Но это же не так...

— А что я могу сделать?! Если человек не хочет понимать, что есть вещи, на которые просто нельзя, и я повторюсь, нельзя закрывать глаза, то что остается мне? Хочешь жить с предателем? Пожалуйста! А я не могу делать вид, что ничего не произошло! Меня тошнит от этого!

Розалия сложила руки на груди и насупилась.

— Так Джакомо все еще дома? — удивился Луиджи.

— Конечно! Он ведет себя как ни в чем не бывало. Никаких сожалений или угрызений совести по поводу того, что он обманывал жену пятнадцать лет. Создал параллельную семью на стороне и обзавелся мальчиками-близнецами.

— Мне жаль, — проговорил Луиджи и покачал головой.

Возможно, этой историей уже вряд ли кого-то можно было удивить. Параллельные семьи, внебрачные дети… Но у Розалии эта рана никак не затягивалась. Она и так с детства ощущала, что отец всегда хотел иметь сына, а появилась она. А потом еще и мать не смогла больше родить. И эта навязчивая идея о наследнике не просто не исчезла, а стала цвести буйным цветом. И как результат — родились два мальчика-близнеца, о которых стало известно лишь на их пятнадцатый день рождения, то есть несколько месяцев назад.

— Ты познакомилась с братьями? — снова заговорил Луиджи после некоторого молчания.

— Нет. И я не знаю, нужно ли мне это.

Розалия сжала губы и посмотрела в окно. В детстве ей хотелось иметь брата или сестру, но теперь она уже выросла.

— Я бы на твоем месте познакомился.

— Я не готова, — отрезала девушка. — Может быть, позже.

Луиджи не настаивал и даже не старался промывать ей мозги. Он увел разговор в другое безопасное русло — каратэ. У него были большие планы на новый учебный год: национальные соревнования в Червии, стажировка в Палермо, новые ученики, небольшое усовершенствование в зале. Слушать о новых делах, планах вселяло в Розалию оптимизм и желание действовать.

— А ты хотела бы преподавать младшей группе? Я перевожу Аугусто в филиал в Инфернетто, поэтому Адриано понадобится помощь.

— У нас не самые теплые отношения с Адриано…

— Я уверен, что вы сможете работать вместе. Он — отличный учитель и человек. И, Рози, ты должна сделать над собой усилие и начать устанавливать взрослые конструктивные отношения с людьми вокруг тебя. Ты понимаешь, о чем я?

Розалия кивнула. Она, конечно, знала, о чем шла речь. За последнее время ей удалось если и не разрушить, то ухудшить отношения со многими не только в школе, но и на работе. Ее нетерпимость к ошибкам других, желание быть правой, злость на отца и мать — все это сделало ее невыносимой.

— Это правда, что болтают в раздевалках, что ты унизила Мартину?

— Смотря что понимать под унижением, — пренебрежительно усмехнулась Розалия.

— Унизить значит задеть чье-либо достоинство, — спокойно по-учительски пояснил Луиджи.

— Спасибо, — недовольно буркнула Розалия, — я знаю значение этого слова. В свое оправдание скажу, что я застала ее в объятиях Давиде…

Луиджи ответил не сразу.

— И ты почувствовала себя лучше после?

— Нет…

— Рози, не делай людям того, после чего тебе становится плохо самой! Это саморазрушение!

Ей было с ним хорошо. Он успокаивал ей душу, залечивал раны. С ним она становилась такой, какой, наверное, всегда хотела быть. Луиджи был единственным человеком, который ничего от нее не хотел и не требовал. Про себя она называла его «соулкипер».

Они возвращались сразу после позднего обеда. Луиджи не поехал по автостраде, а выбрал живописную дорогу через холмы Тосканы. Он выглядел немного уставшим, и Розалия хотела сама сесть за руль, но ее не пустили. В какой-то момент она задремала, а очнулась от того, что машину резко дернуло в сторону. Розалия вздрогнула и посмотрела сначала в боковое окно, чтобы понять, на сколько близко они находились от края дороги. Но увидев, что машина ехала под углом, а не параллельно полю, она вскрикнула.

— Луиджи!

Она посмотрела в его сторону и увидела, как он обмяк над рулем, завалившись телом направо. Розалия впала в ступор и потеряла драгоценные секунды, которых ей как раз и не хватило, чтобы схватить руль и выровнять автомобиль на дороге. Машина свалилась в обочину и упала на правый бок. Что было потом, Розалия не помнила. Вряд ли она потеряла сознание, хотя и ударилась головой. Но то время, до приезда скорой помощи напрочь испарилось из ее сознания.

Из больницы домой ее забрала мать. Розалия почти все время молчала и набирала сообщения в телефоне своим подругам, умоляя их сделать все возможное, чтобы узнать о состоянии Луиджи. Сама она не смогла ничего добиться от персонала в больнице.

На следующий день стало известно, что Луиджи перевезли в Рим и он пришел в себя. Розалия выдохнула с облегчением. А три дня спустя в общем чате школы появилось сообщение от Адриано о смерти их любимого учителя.

Розалия ходила словно в тумане. Она не могла поверить в случившееся и, скорее всего, до конца не верила до тех пор, пока не увидела, как заносили лакированный гроб в церковь. Но даже тогда слез не было. Она знала, что настоящая боль появится позже, когда осознание потери, наконец, произойдет. А пока ее накрыло отчаянным страхом, подобным тому, что чувствует ребенок, которого бросили одного.

С Луиджи ее связывала дружба, которая бывает лишь с людьми, чей возраст превышает твой собственный минимум в два раза. Что давала ему она в этих отношениях, Розалия не знала, но он помогал устанавливать ей равновесие, которого у нее никогда не было. Она позволяла поучать себя. Хотя этого почти не требовалось — слова Луиджи часто доходили до ее сознания и производили свое действие. Именно он призывал ее остановиться и подумать, когда она была готова послать все к чертям. А теперь его больше не стало.

Розалия не слушала мессу, хотя священник с восточно-европейским акцентом говорил очень душевно. Возможно, он знал семью лично. Но его слова о новой жизни казались ей не более, чем россказнями, чтобы утешиться. Она же утешаться не хотела. Свое горе Розалия считала уникальным. И нет, ей не было больнее всех, просто она не была готова, не ожидала.

Когда настало время для выступления родственников и друзей, к микрофону поднялась жена Луиджи — Патриция. Тогда Розалия встала и вышла из церкви. Слушать слащавые речи казалось выше ее сил. Она не возвращалась внутрь до тех пор, пока к алтарю не потянулась длинная очередь для причастия. Ни у кого из тех, кто возвращались затем на свои места, не было заплаканное лицо.

А потом месса внезапно кончилась. К первому ряду скамеек, где стояла Патриция, потянулись все присутствующие, чтобы выразить свои соболезнования и попрощаться. Вот тогда Розалия решила улизнуть. Она вышла из церкви, словно воришка, словно чужой человек, который не имел никакого права там находиться и направилась к машине.

На улице на лестнице ее окликнула мать.

— Розалия, постой…

— Мама, сейчас не самый подходящий момент, — проговорила она и даже не обернулась и не остановилась.

— Какие у тебя были отношения с Луиджи? — голос следовал за ней.

— Я же сказала, — размеренно повторяла Розалия, — сейчас не подходящий момент.

— Когда ты перестанешь вести себя, как подросток?

— Когда ты перестанешь вести себя со мной, как с подростком. Какая тебе разница, что у меня было с ним? Я совершеннолетняя! Я даже больше не живу с тобой, и ты не содержишь меня. Я могу встречаться, с кем хочу. И ты не можешь требовать от меня откровений только потому, что у тебя у самой были отношения с Луиджи.