Сначала Розалия намеревалась добиться своего во что бы то ни стало, но потом решила просто самоустраниться. Если Бенджамин не хотел показывать ей письмо, то у него должны были быть на то причины. Неубедительные для нее, конечно. Но они были важнее для него, чем спокойствие Розалии.

В последнее время у нее было легкое ощущение, что она что-то значила для него. Это чувство, бесспорно, возникло под воздействием заботы Бенджамина о ней. Это было так приятно! Участливый взгляд, реальные действия, а не просто слова! Но все это было не достаточно. Если бы он показал ей письмо, то это значило бы гораздо больше.

Розалии было плохо. Она прекрасно знала этот внутренний зуд, который часто приводил ее к поступкам, которыми она в последствии не могла гордиться. Но она отступила. Уходя из спортзала, она надеялась, что Бенджамин догонит ее и согласится дать прочитать послание от Луиджи, но это точно не было манипуляцией. Ей было бы противно давить на жалость. Почему-то рядом с Бенджамином цель не оправдывала средство.

Чтобы разгрузить голову, Розалия заняла руки. Нарезая белоснежный фенхель на тоненькие ломтики, она внимательно следила, чтобы они были почти прозрачными. Затем она очистила толстокожий апельсин и , выжав немного сока в чашку, нарезала его на небольшие куски и в конце добавила черные оливки. Она с такой тщательностью смешивала золотисто-зеленое оливковое масло с соком, солью и перцем, что под конец смесь почти начала пениться. Вылив ее в фенхель и перемешав его, Розалия замерла перед тарелкой и тяжело вздохнула. Это было нечестно — Луиджи не должен был говорить о ней с посторонним человеком и просить взять ее на работу.

Она злилась на него. За то, что его больше не было рядом с ней, что он оставил ее тогда, когда отношения в семье стали настолько невыносимыми, что она за пару дней оставила жилье, которое ей снимали родители, и уехала жить в квартиру вместе с чопорной восьмидесятилетней дамой с пепельно-серебристыми волосами и маленькими глазами. За то, что он позволил своей жене считать, что у них роман, за то, что так по-доброму относился к ней, и ей это отогревало душу. За все! Розалия злилась и взращивала внутри себя обиду.

После ужина она вышла на кухню, чтобы вымыть за собой посуду, но так и вернулась в комнату с тарелкой, потому что услышала сигнал о присланном сообщении. Оно было от Бенджамина.

«Рози, я у твоего подъезда. У меня с собой письмо Луиджи.»

Розалия не стала терять ни минуты. Она стянула домашнюю футболку, на которой красовались несколько масляных капель, упавших с фенхеля, надела чистую, натянула джинсы и толстовку и устремилась к двери. На улице она почти сразу заметила машину Бенджамина и тут же юркнула в нее.

— Спасибо, что приехал! — выпалила она, и сбившееся дыхание выдало ее.

Бенджамин уже протягивал ей сложенный в четыре раза листок. Он сразу отвернулся, вероятно, из-за чувства такта, чтобы не смотреть на девушку, пока она читает. Но Розалию его присутствие нисколько не смущало. Она уже разворачивала письмо.

«Бенджамин, — читала она, — у меня совсем мало времени и два нерешенных вопроса. Если со мной что-то случится, прошу тебя возглавить школу. Патриция не будет возражать, и Паола — тоже. Этот вопрос мы с ними обсуждали.

Второе дело является более деликатным. Я прошу тебя позаботиться об очень дорогом для меня человеке. Ее зовут Розалия Конте. Предложи ей работу с детьми в школе. Она очень талантлива, но у нее сложный характер. Прояви к ней терпение. Не позволяй поверхностному знакомству составить твое мнение о ней.

Не чувствуй себя обязанным делать то, чего не хочешь или не можешь.

Луиджи.»

Строчки уже закончились, а Розалия все еще смотрела в лист, исписанный крупными, неказистыми, печатными буквами. Ей казалось, что она что-то упустила. Что-то, из-за чего ей должно быть больно, но в письме чувствовалась забота и нежность.

— Можно я оставлю его себе? — попросила она и снова сложила лист бумаги.

— Конечно! — ответил Бенджамин. — Поехали прогуляемся…

Девушка коротко кивнула и пристегнула ремень безопасности.

— Почему ты решил выполнить просьбу Луиджи и когда ты это решил: до того, как увидел, кто это, или после?

— Хм… почему решил? Потому что Луиджи был моим другом, наставником, и потому что он не просит о подобного рода одолжениях по пустякам, — Бенджамин повернул голову в сторону Розалии, как будто искал подтверждение своим словам. — Если он написал об этом, значит, его это действительно беспокоило. Поэтому решение было принято сразу, еще до того, как я узнал, что это ты. Поверь мне, когда я увидел тебя на татами, то захотел изменить его.

— Верю, — усмехнулась Розалия. — В тот вечер Давиде особенно раздражал меня.

— Мне было его почти жалко… — заметил Бенджамин и завел машину.

Они тронулись, Розалия отвернулась к окну. Она больше не злилась. Слов Луиджи о ее таланте вполне хватило для того, чтобы успокоиться и не считать, что ей сделали большое одолжение, когда взяли на работу.

— Луиджи прав, Рози, — неожиданно добавил Бенджамин, — ты талантлива. И не смотря на небольшие конфликты с родителями и коллегами, я не жалею, что взял тебя на работу.

— Небольшие?... Спасибо за добрые слова. Впрочем, сегодня ты сказал мне обратное…

— Нет, я всего лишь сказал, что не хотел брать тебя на работу, когда узнал, что это ты.

Розалия улыбнулась украдкой. Она вспомнила, как дубасила в тот день Давиде. Что должен был подумать про нее новый учитель, с которым, к тому же, она почти переспала!

— Понимаю, — лишь ответила она и была уверена, что Бенджамин думал про нее, что она все понимает не правильно. — Ты, кстати, совсем не удивился, увидев меня.

— Потому что я знал, что ты занимаешься у Луиджи. Я видел тебя на вручении поясов в кемпинге. Просто я не предполагал, что Оззи и Розалия Конте — одно лицо.

— Оззи тебе, я уверена, нравилась больше…

— Оззи была бы на один раз… — многозначительно заметил Бенджамин. — Рози — нет!

Розалия с трудом представляла, что бы это могло значить, и стоит ли на это обижаться или же чувствовать себя польщенной. Впрочем, она не забывала и о том, что Адриано и Бенджамин поспорили, поэтому все приятные слова могли быть лишь средством, чтобы приблизиться к ней. И хотя временами это казалось совершенно странным и маловероятным, все же Розалия держала эту мысль в голове и была готова подыграть. Любопытство, что будет дальше снова завладело ее мыслями. Но Бенджамин сегодня был сдержан, как в словах, так и в действиях. Вероятно, он все еще переваривал их ссору в спортзале и то, как он, сам того не желая, проговорился про письмо.

Они прогулялись в порту, чаще молчали, чем говорили. Важных или компрометирующих тем не затрагивали, избегая возможности нового столкновения. Она спросила его про семью — Бенджамин оказался, как и она, единственным ребенком. Родился в Греции, вырос в Лондоне. О родителях отзывался тепло.

Розалия напряглась, что и ей будут заданы те же самые вопросы, но Бенджамин вместо этого заговорил о предстоящем праздновании дня рождения Марии Луизы в следующую субботу. Она уже работала в школе почти двадцать лет и в этом году пригласила тех, с кем работала, на пикник. Розалия тоже получила электронное письмо. И хотя Мария Луиза приглашала и лично, все же решение идти или не идти еще не было принято.

— Поехали, — уговаривал Бенджамин. — У тебя будет возможность поближе познакомиться со всеми. Тем более и выбранное место, я уверен, ты никогда не видела.

— Всем будет гораздо лучше без меня, — не подумав, ляпнула Розалия, и только после поняла, как это прозвучало со сторооны.

— Ты ведь на самом деле так не думаешь… — ответил Бенджамин, пытаясь прочитать это на лице девушки.

— Если честно, я вообще об этом не думаю! Меня не интересует мнение остальных…

Розалия знала, что он ей не верил и именно поэтому промолчал. Тишина, повисшая между ними, стала как будто осязаемой. Она словно легкий прозрачный занавес опустилась между ними, разделяя их физически. Но тем сильнее хотелось Розалии, чтобы тишина эта закончилась, и чтобы закончил ее именно Бенджамин.