И, вздыхая глубоко и жарко, терзаясь всей душой по красавице, он обратился к самому себе с такой речью:
«О, как идет ей это имя нежное, где каждый слог ласкает слух: «Унмадаянти!». Своей чудесною улыбкой она меня ума лишила!
Забыть ее хочу, и словно вижу сердцем! Ведь мое сердце у нее, или, вернее, в нем царит она!
Сколь малодушен я — любить жену другого! Что за безумец я! Покинул стыд меня и сон!
Меж тем как ум мой восхищенный в созерцанье погружен улыбки ясной, взоров, красоты ее, вдруг раздается звон{82} — тот дерзкий звук напоминает о теченье дел других. О, в сердце у меня лишь ненависть те звуки порождают».
Таким образом, стойкость царя была потрясена силою любви. И хотя он старался прийти в себя, однако же его бледность и худоба, задумчивость и частые вздохи, зевота и весь вид его показывали ясно, что царь влюблен.
Сердечная болезнь, хоть стойко он скрывал ее, наружу выступала ясно и на лице его, и в худобе, и в неподвижном взгляде, исполненном задумчивости.
Тогда его министр Абхипарага, который был весьма искусен в истолковании изменений во внешности и выражении лица, узнав, что случилось с царем, и поняв причину этого, и из-за своей любви к царю весьма озабоченный опасностью, которая ему угрожала, так как он знал поразительную силу бога любви, испросил у царя разрешение поговорить с ним наедине и, получив его позволение, обратился к царю с такими словами:
«Сегодня мне, о царь, людей владыка лотосоокий, когда я воссылал богам моления, явился якша{83} и, подойдя ко мне, промолвил так: «Как же не догадался ты, что сердце государя принадлежит Унмадаянти?»
Промолвив так, он вдруг исчез, а я, задумавшись об этом, к тебе явился, и если правда это, государь, то почему же ты молчишь, откуда у тебя такое недоверье к слугам?
Поэтому благоволи, о государь, оказать мне милость, приняв от меня мою супругу». Смущенный этим предложением, царь не мог поднять глаз от стыда, и хотя он находился во власти бога любви, однако благодаря знанию праведного закона, приобретенному долгим упражнением, его стойкость осталась непоколебленной, и он ясно и определенно отказался принять дар министра. «Этого не должно быть. И вот почему.
Я не бессмертен и своих заслуг лишусь; о грехе моем, кроме того, народ узнает; тебя ж в разлуке с нею любовь сожжет с такой же быстротой, с какой огонь сухой кустарник истребляет.
Такой поступок, что недоброе сулит в мирах обоих — том и этом — не совершит мудрец, хотя им наслаждается не мудрый».
Абхипарага сказал: «Не опасайся нарушить закон.
Ты мне поможешь щедрость проявить и тем закон исполнишь, а если от меня ее не примешь в дар, то, даянью помешав, закон нарушишь.
Я не вижу здесь ничего такого, что могло бы порочить добрую славу царя.
Ведь, кроме нас двоих, никто об этом знать не будет, и потому ты изгони из сердца страх людского порицанья!
Для меня же это будет милостью, а не мучением, потому что:
Какое зло возникнуть может в верном сердце от чувства удовлетворенья, что совершил что-либо ты на пользу господину? Поэтому спокойно наслаждайся ты любовью, о государь, и о моих страданьях не тревожься!»
Царь сказал: «Ни слова больше о подобном грехе.
Из-за любви великой ко мне ты, очевидно, забываешь, что не всякое даянье помогает исполненью долга.
Кто для меня в своей любви высокой не ценит даже жизнь свою, тот друг мне, лучший родственник, и я его супруге лишь друг.
Поэтому не следует вовлекать меня в неблаговидное дело. А если ты уверяешь, что никто другой не узнает об этом деле, то разве от этого оно станет безгрешным?
Хотя б невидимо творил кто злое дело, — как благоденствовать тот может? Ведь это словно яд принять незримо! Его увидят непорочными очами и небожители и святые йогины.{84}
Чего же больше?
Кто поверить может, что ты ее не любишь, что не постигнет гибель и тебя, когда разлучишься ты с нею?»
Абхипарага сказал:
«С супругой и детьми я раб твой, ты мой господин и божество мое. Какое может быть, о государь, закона нарушенье по отношению к рабе твоей?
Что же касается моей любви к ней, о которой говоришь ты, — что же из этого?
Да, ее люблю я, о радостей податель, и потому я добровольно, сам хочу отдать ее тебе: ведь человек, отдав здесь дорогое, в том мире получает еще дороже что-то.
Поэтому благоволи, о государь, принять ее».
Царь сказал: «Ни в коем случае! Это невозможно!
Скорее брошусь я на острый меч или в пылающий ужасным пламенем огонь, чем добродетель решусь попрать так, которой я обязан счастием великим!»
Абхипарага сказал:
«Если государю неугодно взять мою супругу, то я велю ей стать блудницей, любви которой может добиваться каждый, и тогда мой государь с ней сможет насладиться». Царь сказал: «Да что с тобою? Как обезумел ты!
Оставивши невинную супругу, ты, безумец, получил бы от меня возмездье и, сделавшись предметом поношений, ты стал бы мучиться и в этом мире и в ином.
Поэтому оставим эти бессмысленные речи. Образумься же».
Абхипарага сказал:
«Хотя бы то грозило нарушением закона, иль порицанием со стороны людей, или утратой счастья, всему навстречу я пойду с открытым сердцем: оно исполнено блаженства, доставив счастие тебе.
Не вижу в мире я огня великого,{85} тебя превыше, о земли великий повелитель! И Унмадаянти да будет вознаграждением моим жрецу; прими ее как жрец для усиления моих заслуг».
Царь сказал: «Несомненно, стремясь действовать мне на пользу, ты по своей великой любви к нам не замечаешь, что добро и что зло для тебя самого; и поэтому я с особенным вниманием должен наблюдать за тобой. Ни в коем случае не следует безразлично относиться к порицанию людей. Смотри:
Кто, к праведности безразлично относясь, заботиться не станет о порицании людском или награде в другом существованье, тому не станет доверять народ, и в мире том{86} он, без сомнения, лишен блаженства будет.
Поэтому я и говорю тебе:
Не соблазняйся преступить закон для жизни этой; великий грех здесь несомненен, — сомнителен и незначителен успех.
Чего же больше?
Ввергать ближних в несчастия такие, как порицанье и тому подобное, и этим для себя добиться счастья — для добрых неприятно; пусть лучше, зла другим не причиняя, один я понесу все бремя дел своих, ничем закона не нарушив!»
Абхипарага сказал: «Да разве это беззаконие, если я из преданности господину действую ему на пользу, а государь принимает ее от меня в дар? Ведь все шибийцы — горожане и селяне — могли бы сказать: «Какое же тут беззаконие?» Поэтому да благоволит государь принять ее!» Царь сказал: «Поистине, ты всей душой хочешь сделать мне приятное, но нужно подумать еще и вот о чем: из всех шибийцев — горожан и селян, тебя и меня — кто из нас самый сведущий в святом законе?» Тогда Абхипарага в смущении сказал:
«Благодаря почтенью к старшим, усилиям, затраченным на изучение священного писанья, и остроте ума смысл истинный науки о трех целях жизни{87} тебе открыт, о государь, как Брихаспати».{88}
