Но миг этой встречи был подобен секунде, в которой умещается короткий блик утреннего солнца. Этот блик отразился в медальоне и ослепил глаза Эшера, и он вернулся в реальность. Понял, что плачет, и поспешил вытереть слезы с лица. Он подумал: «Как хорошо, что в этой комнате никого больше не было, и я не открыл эту шкатулку при Хеленикусе!».

Он отложил в сторону брошь и заколку, взял медальон. Простой медальон на цепочке, который открывался. Внутри ничего не было — ни портретов, ни записок. Похожий медальон носила Агата в обычные дни, но на ее медальоне был красный рубин. А этот же был совсем прост. Наверное, в этом была вся Несса. Простая и веселая девушка, которая ушла за Черту слишком рано, не успев познать всего вкуса жизни — горькой и печальной. Эту боль вынес Алварикус за них двоих.

Эшер покачал головой. Довольно грустить. Жизнь — не только страдания, в них есть и место надежде. Он встал с кровати, взял плащ, висевший на ручке двери, и достал прядь волос Айрин, заботливо перевязанной лентой. Маг так уверено действовал, словно мысли его бежали впереди него самого. Он положил прядь волос Айрин в медальон матери, а сам медальон убрал назад в карман плаща. Заколку и брошь он оставил в шкатулке.

Проделав все это, он вдруг почувствовал, что ему стало заметно легче дышать. Словно какой-то груз свалился с плеч. Он лег назад на кровать и проспал еще полчаса, прежде чем его разбудили, напоминая о том, что пора двигаться в путь.

***

В Лойран они отправились небольшой группой. Возглавлял всех Риливикус, который казался Эшеру суровым. При первом же разговоре с глазу на глаз древний окатил его таким холодным взглядом, что у молодого мага отбило всякое желание общаться с ним. Еще с ними отправилось несколько древних: темноволосая и темноглазая Ренефрия, рыжеволосый Ходжекус и высокий, но слишком уж худой и мрачный Мортекус. А еще к ним присоединился Адам.

Древних, которые занимались подобными вылазками, было немного, потому что в основном жители Лигнесы жили спокойной мирной жизнью. Только лишь тени, некогда состоящие из десяти древних, подвергали свою жизнь риску, занимаясь шпионажем в соседних городах. Их роль для жизни племени нельзя недооценивать. Больше всего Эшера поразил рассказ о тайных сделках с купцами, о которых поведала Ренефрия, древняя, которая первая завела с ним разговор.

— Оказывается, наши магические штучки пользуются огромным спросом на рынках. На черных, в основном. Но меня ничуть не заботит, в каких целях используют наши артефакты люди, — черные глаза древней блеснули. — Зато на них мы вымениваем еду, шерсть, инструменты и другие необходимые вещи.

Она все время жевала древесную жвачку, и из ее рта пахло лесом. Эшер был рад, что она завела с ним разговор, потому что провести всю дорогу в молчании оказалось бы невыносимо. Маг даже рискнул поспрашивать ее побольше о делах, которые занимались древние шпионы. Ренефрия с радостью поведала ему обо всем.

— Обычно эта профессия передается по наследству. Моя мать и отец были тенями, и мои дети ими будут, — уверено говорила она, вытаскивая из волос упавший на голову осенний лист. — Мать Дизгарии, Катария, тоже была шпионкой, но после рождения дочери решила оставить опасную работу. Я была в том же возрасте, что и Дизгария сейчас, когда та появилась на свет.

Эшер изумился. Сколько же Ренефрии лет? Тридцать? Сорок? Выглядит юной.

— Что, правда? Мне казалось, вы с Дизгарией ровесницы.

Ренефрия голосисто засмеялась, ее смех походил на гогот. Смех менее прекрасный, чем ее внешность.

— Очень мило с твоей стороны. Почту за комплимент. Но нет, Дизгария мне самой почти что годится в дочери. Если бы у меня была такая дочь, я бы очень гордилась. В ее возрасте она уже возглавила теней, несмотря на то, что были древние старше и опытнее. Знаешь, почему мы выбрали именно ее?

Эшер покачал головой.

— Потому что она подает нам пример. Она любознательная и энергичная. Дизгария не боится пойти на самые опасные операции сама. Она и Ривален лучше всех знают столицу. Когда Поллинрикус, ее предшественник, умирал прямо у нее на руках после неудачной вылазки, он сказал, что именно она должна стать главной, — Ренефрия улыбнулась. — Прости, я не очень умею рассказывать. Риливикус там был, и описал бы все гораздо красивее. А Фаталирия добавила бы мрачных красок. Может, они тебе сами расскажут эту историю как-нибудь.

— Вот как…, — протянул Эшер.

— Да. Мой сын только учиться, чтобы вступить в тени, и я очень надеюсь, что Дизгария станет для него хорошим примером, каким она стала для всех нас.

Эшер понимающе улыбнулся, но сам он думал про тех, кто погиб, потому что быть тенью — это не выращивать плоды и не чинить крышу.

— Вся жизнь — это борьба. Охотники скажут то же самое, — сказала Ренефрия, видно прочитав сомнения на его лице. — А мы боремся не только за нашу жизнь, но и за жизни наших братьев, сестер и детей. Мне очень жаль Рювоникуса, а еще Минтарию и Омарикуса. Ты знаешь о них?

Эшер смущенно покачал головой. Обратил внимание, как все в отряде прислушались к их разговору. Риливикус тяжело вздохнул, но промолчал.

— Минтария и Омарикус проникли в лагерь Аквилегии во время осады. Вообще им нужно было проникнуть в замок лорда Лойрана и передать новости от Хеленикуса, но люди королевы схватили их, убили, а головы насадили на пики, — Ренефрия помрачнела, сжала кулаки, но голос оставался спокойным. — Сейчас, отправляясь в город, мы рискуем своими жизнями. Не так, как Дизгария, Ривален и твоя подруга. И все-таки мы все понимаем, что вышли не на прогулку и готовы ко всему.

— Не хочешь повернуть назад, пока не поздно? — усмехнулся Риливикус, увидев, как побледнел Эшер. Он увидел на лице молодого мага испуг, но не знал, что он боится не за себя, а за Айрин.

«Если она не вернется живой, я… не знаю, что буду делать» — сглотнул в ужасе Эшер, представляя голову любимой на пике. О чем он думал! Отпустить ее в столицу одну!

Рука опустилась в карман и машинально нащупала медальон. Холодный металл рассеял панику. Нет, она умеет постоять за себя. Все будет хорошо.

— Все в порядке, — покачал головой Эшер и взглянул в глаза Риливикусу, с лица которого не сходила холодная усмешка, направленная в сторону потерянного собрата.

— Знаю, такая жизнь тебе не привычна. Куда лучше было бы, если бы ты остался в Лигнесе и проводил эксперименты. Самое достойное дело для тебя. Знаешь, почему?

Все замерли, глядя на Риливикуса. Фраза всем показалась какой-то уж слишком грубой. Ренефрия во все глаза смотрела на брата, в очах плескалось осуждение. Но Эшер вдруг сделал шаг навстречу крупному древнему, его губы растянулись в улыбке, и он выдал.

— Да, потому что я полукровка. Но вы молодцы, что взяли меня собой, а то останься я в Лигнесе, всех ваших потравил бы, — он горько усмехнулся.

Черты лица древнего вдруг изменились, он засмеялся, а затем хлопнув по плечу Эшера.

— Ладно, я шучу. На самом деле хотел сказать, что рад, что ты с нами, — сказал Риливикус бодрым голосом и протянул руку. Эшер не ожидал увидеть такой резкой перемены в лице мужчины. И все-таки понял, что тот говорит искренне, и протянул ему руку в ответ. После рукопожатия, оба почувствовали, что напряжение между ними развеялось. Остальные лишь недоуменно переглянулись, а затем выдохнули, понимая, что все хорошо.

Исследование пещер ничего не дало. Судя по оставленным то тут, то там инструментам, тут уже побывали археологи, но быстро покинули место. Либо они отправились исследовать остальные пещеры, либо вовсе вернулись в столицу. Однако древние все равно изучили вдоль и поперек пещеру, но из интересного им нашлось только разоренное гнездо размягчителей. Зал, в котором Эшер нашел камни, стал больше, потому что из него вывезли все таблички, и теперь это место напоминало просто обычную большую пещеру. От этого места веяло холодом, и Эшеру было сильно не по себе, когда он разглядывал этот зал. Остальные чувствовали что-то подобное. Когда-то это место содержало в себе что-то невероятно важное и ценное, а теперь стояло пустое, разграбленное, как старый дом, из которого вынесли всю мебель.