Я спохватилась в последний момент и схватила Ривален за руку, которая уже достала нож из-за пазухи. Лезвие холодного металла сверкнуло голодным блеском. Ривален окатила меня холодным взглядом, от такого взгляда душа уходит в пятки. И так стиснула зубы, что мне показалось, что те превратятся в крошку.

— Я должна убить его… — прошипела Ривален. Красные глаза блеснули, как осколки зеркала.

— Не сейчас, — твердо сказала я, надеясь, что шепот не выдаст нас. Затем потянула за руку в сторону Дизгарии, которая поспешно создавала дыру в следующем окне.

— Но… — Ривален прорычала что-то на незнакомом мне языке, и, ловко перепрыгнув через меня, бросилась в дыру. Она бежала, боясь передумать. Дизгария прыгнула следом за ней. Я понимала, что должна срочно последовать ее примеру. Наверняка они могли услышать нас, и тогда нам конец!

— Я… я никогда не жил под водой, Аквилегия, — услышала я откуда-то снизу, и прыгнула в темноту окошка.

Сердце сжалось. Я тяжело задышала, оглянувшись по сторонам. Нам повезло, очередная комната, которая служила маленькой аудиторией. Тут было темно, стояло несколько старых столов, один из них был перевернут.

Я повернулась к окну и прислушалась. Будут ли крики? Ищут ли нас? Заметили?

Но нет, все было тихо и спокойно. Можно было бы выдохнуть, но тут Ривален довольно громко сказала.

— Зря ты меня остановила, Айрин. Мой долг перед братом — убить того, кто оборвал его жизнь! — Она резко подошла ко мне, и я увидела, что кровью налились ее глаза. И без того жуткий взгляд стал невыносим, я вжалась в стену. В руках древней по-прежнему был нож.

— Да вы с ума сошли! — вскинула руки Дизгария, приложила палец к губам. — Ш-ш-ш! Нас чуть не засекли!

Ривален отступила от меня, пронзив своим убийственным взглядом. Наверное, я была на втором месте в списке людей, которых эта древняя ненавидит. Ведь из-за меня она потеряла брата.

Я злилась на Ривален, ведь она могла подставить нас. И за то, что она на мне срывала свою злость. Но при этом понимала ее.

— Ривален, пожалуйста, успокойся, — сказала я, глядя на спину отвернувшейся беловолосой древней.

— Не успокаивай меня, — прошипела Ривален. — Я должна убить этого ублюдка с недожабрами. И я убью его. Я готова на все пойти, чтобы сделать это!

— Убьешь, — кивнула я, — обязательно убьешь. Но еще представится возможность. Не нужно никого убивать, когда мы должны действовать тихо и аккуратно!

— Ты не понимаешь, — покачала головой Ривален. — Второго шанса может и не быть.

— Твой брат не хотел бы, чтобы ты рисковала жизнью ради этого, — подала голос Дизгария, и резко отступила. Видимо Ривален на нее посмотрела своим жутким взглядом.

— Не смей говорить за моей брата, Дизгария, — громким шепотом пробормотала она. Затем отошла в противоположную сторону комнаты и схватилась рукой за перевернутый стол. Одним легким движением она отломила край стола, ударив по нему коленом. Дизгария печально посмотрела на нее и покачала головой.

— Давайте передохнем и продолжим путь, — устало сказала она и села на пол. Я опустилась напротив древней. Мы все трое молчали некоторое время, затем Дизгария втянула воздух в легкие и пробормотала.

— Королева была здесь. Наверняка смотрела на таблички. Значит комната должна быть где-то рядом. Правильно?

Я кивнула. Звучало здраво. Мы уже совсем рядом с табличками. Но дойдем ли мы теперь до них с Ривален?

Глубоко вздохнув, я прислонилась к стене, вытащила шнурок с камнем из-под одежды. Камень излучал холодный тусклый свет, на который были приятно смотреть в этом полумраке. Интересно, как там Эшер?

Эшер готовился к дороге. Не успели они остановиться в лесу, как что-то снова звало в путь. Что это было? Долг перед Винсентом заставлял забыть про покой? Желание мести? Чувство справедливости? Любовь к Айрин? Или жажда найти себе новый дом?

Лигнеса могла бы быть его домом, если бы двадцать пять лет назад отец не отказался от него. Но Эшер гонит от себя грустные мысли. Возможно, что в лесу его жизнь была бы не лучше. Его бы растил мужчина, который обвинял бы сына в смерти его любимой жены. Остальные бы дети смеялись над ним, потому что он полукровка. Или все-таки все сложилось бы иначе? Отец простил бы его, а племя стало настоящей семьей, которой так не хватало маленькому Эшеру в детстве.

Но Эшер вскоре бросил гадать, как сложилась бы его жизнь. Все это было уже в прошлом.

За пару часов до отъезда Хеленикус подошел к Эшеру и попросил с ним поговорить. Молодой маг не мог отказаться от этой встречи. По правде сказать, ему о многом хотелось спросить шамана, но он не решался первым начать разговор.

Со стороны Эшер выглядел потерянным. Был похож на человека, прибывшим в гости к дальней родне, не решался с кем-либо заговорить. Поэтому и остальные с ним не начинали диалог. Стоило Эшеру пройти мимо говоривших древних, как те тут же умолкали и с интересом смотрели на молодого человека. Они ждали, что Эшер что-то скажет, но тот опускал глаза и шел дальше.

Хеленикуса встретил Эшер в том же зале, в котором они завтракали и обсуждали дальнейшие планы. Стол был пустым, а в комнате царил вечерний полумрак. Свечи бросали на стены длинные тени. Хеленикус стоял у окна, вырезанного прямо в огромном дереве, который служил удивительной конструкцией для построек Лигнесы.

Эшер знал, что древние пошли не от слова «древность», значение было ближе к слову «древо». Когда-то весь мир был полон деревьев, а потом появились люди, которые использовали лес для охоты и добычи ресурсов. Поля и степи были ближе этому народу, потому что он очень быстро разрастался. «Как лесной пожар» говорили древние, успевшие действительно познать подобную катастрофу. Нужно было засеивать поля, а это чрезвычайно неудобно делать в лесах. Каменные стены казались им безопаснее, потому что людей было слишком много, они становились разными, разобщенными. Если спросить древних, подобных Ривален, они в большинстве своем дадут одинаковый ответ на вопрос, что больше всего раздражает их в людской культуре. Камни. Серый булыжник. Зачем его столько много?

Эшер невольно подумал про это, когда увидел окно, вырезанное прямо в коре дерева. И все-таки, как бы презрительно не относились древние к людям, у них было много общего. Например, умение адаптировать природу под собственные нужды.

— Ты пришел, Эшер? — повернулся к магу Хеленикус, и Эшер заметил, что шаман выглядит более изможденным из-за местного освещения. Интересно, сколько ему лет? Древние живут чуть дольше людей. Ему семьдесят? Восемьдесят? А, может, и сто?

— Да, вы ведь звали меня, — кивнул Эшер и убрал руки за спину. — Вы что-то хотели сказать?

Маг обратил внимание на маленькую шкатулку в руках Хеленикуса. Она была деревянная, с искусными узорами.

— Со всей этой суетой я так и не успел сказать, что рад встретить тебя наконец. Я помню тебя крошечным младенцем. Это я положил в твою кроватку твой камень древних. Где, кстати, он?

Эшер почувствовал себя неловко. Как отреагирует шаман, если узнает, что Эшер отдал эту ценную реликвию человеку? Поймет его порыв, или решит, что Эшер полный глупец, который не ценит род древних, и никогда не сможет занять место в их семье.

— Я подарил его Айрин, — выдавил он из себя и осторожно посмотрел на Хеленикуса. Он ожидал увидеть злобу, но вместо этого заметил изумление и намек на улыбку.

— Вот как? Обсудим это как-нибудь в другой раз. Присядь.

Эшер послушно сел на стул, отодвинутый от стола. Хеленикус сел напротив. Поставил шкатулку на стол между ними. Эшер лучше мог разглядеть узоры. Они напоминали ветви деревьев и дубовые листья.

— Алинария уже поведала тебе правду о твоих родителях? — Эшер кивнул, и шаман продолжил. — Это хорошо. Надеюсь, ты не злишься на своего отца? Да, он поступил плохо по отношению к тебе. Даже то, что ты наполовину человек, не делает тебя хуже. В горе он сам забыл, что некогда любил человека. Но смерть Нессарии разбила сердце Алварикуса, — Хеленикус глубоко вздохнул и прикрыл глаза. — Он разочаровался в любви, был озлоблен на весь мир. А его отец еще подлил масла в огонь. И никто в племени не мог поговорить с Алварикусом, переубедить его, остудить его пыл. Даже я. Признаться, мне стыдно, что я не встал на твою сторону. Мне стоило решиться на то, что сделала Алинария. Только у нее одной хватило смелости пойти против вождя. А после мы все были расколоты.