— Тебе так удобно? — чуть сдавленно спросил господин.

Я сжалась, но почти сразу ослабила хватку и слегка отстранилась.

— Если удобно, — заговорил он спокойней, — то хорошо. Только не души меня. Пришли.

Часовня находилась на возвышении. Вода ручьями стекала по каменным ступеням, ведущим к небольшому деревянному зданию с острой покатой крышей.

Господин поднялся, толкнул дверь и вошёл внутрь. Отпустил меня на пол.

Часовня пустовала. Было слышно, как усиленно бился дождь о крышу. Внутри казалось, что наступила ночь, такая темень стояла несмотря на зажжëные свечи. Маленькие оранжевые огоньки трещали и танцевали. Я вновь ощутила, как сильно замëрзла и устала. Никогда ещë мне не приходилось ощущать подобного даже после целого дня работы на скотном дворе отца. Ноги и руки буквально сковало холодом. Они одеревенели и не желали двигаться. Так, хромая и еле передвигаясь, я пошла к свечам, уверенная, что лишь они обогреют. Господин снял с себя промокшую рубашку и выжал прямо на пол. Он говорил что-то о побеждëнном змее, но я не слушала.

Огонь пел. Он подзывал, успокаивал и, казалось, желал обнять. Я понятия не имела, кому посвящена часовня. Никогда не интересовалась, кому поклоняются в Сааде. К чему, если оседать в планы не входило? Вот и странности не заметила вплоть до того самого мига, когда занесла ладонь над свечой, а из-за спины раздался предостерегающий оклик.

Открыв глаза, я обнаружила себя на твëрдом лежаке. Возле меня сидел уставший господин. Однако он глядел не на меня, а в какую-то книгу и хмурился. Его губы беззвучно двигались. Казалось, он не заметил, что я проснулась. Кашлянув и сев, я привлекла к себе внимание зелёных, чуть потемневших глаз.

— Что случилось? — прохрипела я.

— А что помнишь?

— Дождь, хищная ящерица, снова дождь?

— Ящерица? Кхм, сосредоточься, Летта. Что дальше?

— Ты решил, что я не умею ходить, — ответила, закрыв глаза и, ощутив жар на щеках вдруг, вспомнив его аромат, — и понёс меня в часовню. Это всё. Я заснула?

— Не совсем, — господин закатал левый рукав и во что-то вчитался на своей руке, сверяясь с книгой.

За напускным спокойствием мужчины я, приоткрывшая один глаз, не поняла его отношения к произошедшему. Лишь с интересом рассматривала мужскую руку от запястья до середины предплечья покрытую замысловатой вязью. Я села, наклонилась над исписанной рукой. Без стеснения взяла господина за ладонь и повертела. Непонятные завитушки, полосочки да кружочки напоминали саадскую вязь, но неуловимо отличались.

Перевела взгляд на мужское лицо, вновь на его руку, затем на свою. Задрала рукав — пусто.

— Правая, — подсказал господин.

Я так и сделала. И охнула, когда обнаружила на своей руке рисунок, повторяющий мужской. Возможно, где-то вязь и различалась, но мне было не разобрать.

— И что это? Здесь, — я напрягла глаза, силясь разобрать, — что-то про связь. Какая связь? С чем?

Господин хохотнул.

— Ты умеешь читать?

— Такое нет, — призналась честно, но попытки прочесть не оставляла.

— Это печать…

— Одной больше, одной меньше, — шепнула вслух устало.

— … помолвки. — докончил господин.

Последнее слово смутно заставило меня подивиться, вот только сил не осталось. Господин говорил ещё что-то про хозяина часовни. Он всё поглядывал в книгу.

Зевнув, я сомкнула веки, голова накренилась, а вслед за ней и тело. На краю сознания ощутила, как господин подхватил за плечи. Как же всё-таки приятно от него пахнет.

— Спасибо, — донеслось до меня так, словно говоривший посмеивался.

Мне снился странный сон.

Хозяин часовни, проказник Хиноко, любил страсти. Дух огня саламандрой перебегал с фитиля на фитиль, пока не обнаружил подле себя пламя иного рода. Оно бушевало, ища выход, но тщетно. Над пламенем сгустилась зеленоокая тень. Хиноко видел, как тень тянется к пламени и решил помочь. Он с удовольствием запрыгнул под цепи, удерживающие неизвестное пламя, питаясь и наполняя его сильнее. Проплыл по огненной реке и нырнул в тень. В спокойную снаружи, но пылающую жаром изнутри. Не соединить между собой такие энергии было бы ошибкой, решил Хиноко, вдоволь насладившись способностями обоих.

Тень вышвырнула его обратно к свечам. Хиноко обиженно искрился, но успел отделить новую саламандру и спрятаться в пульсирующем пламени.

Пламя затихло. Лишь мерно вздымалась грудь его носительницы, пока хозяин тени ругался себе под нос и читал о нём, о духе огня. И когда она, наконец, проснулась, то не ощущала в себе ничего нового. Вчитывалась в замысловатую вязь на своей руке и покорно слушала господина.

— Снять не очень сложно, — рассуждал господин вслух, выгоняя меня из дрёмы, — но необходимо приготовить зелье. Вот только, прости, придётся с этим подождать.

— Почему? — я с трудом осознавала, где нахожусь.

— Ты спала почти сутки. Зелье я сварю у себя, но туда надо добраться.

— Я уже в норме, — я резко поднялась с лежака, отчего голова закружилась. — Поехали, всё сделаем.

— Мне надо на охоту, — виновато признал господин, — но оставить тебя одну я не могу. У таких печатей всегда есть последствия. Они не просто так отсчитывают время.

— Время? — я вновь уткнулась в новую печать.

— Да, — его коготь лёг над запястьем на небольшую завитушку, испещрённую разной длины чёрточками. — Дух даёт нам полгода, чтобы успеть пожениться.

Я отшатнулась. Выдернула руку и прижала к груди.

— Я тоже не намерен жениться, — успокоил господин, — но чем дольше печать будет нас связывать, тем сильнее её действие.

— И какое оно?

— Разное, — он оглянулся на книгу. — Одни испытывают жар, другим его не хватает. Там и про голод есть… И всех запечатанных тянет друг к другу. Не волнуйся, у меня и без тебя забот хватает, — закончил он нахмурившись.

— И мы снимем эту печать, да?

Господин успокоил, что снимет. Обязательно. Это не сложно. К тому же, добавил он, пока на нас печать, моей энергии ему не получить. Я сощурилась.

— А она сама не сойдёт?

Господин удивлённо глянул на меня. Подумал. Подтвердил, что со временем сойдёт, но что случится за это время, он сказать не мог. Лучше не рисковать, говорил господин. Лучше не снимать, думала я, понимая, что под печатью буду неприкосновенна.

Мы помолчали. Местная послушница принесла две тарелки риса и ароматный ягодный чай. Для меня положила простые одежды, чистые и тёплые. Господин направился к двери, позволяя переодеться в тишине и одиночестве.

— Там, куда мы поедем, — задержавшись в проёме, проговорил он, — веди себя тихо и послушно. И никуда от меня не отходи. Всё ясно?

— Это что за охота такая, что отходить нельзя? Почему?

— Императорская. Убьют.

Перед выходом из часовни мы с господином ещё поговорили. Он поинтересовался, какая стихия мне ближе, а я потупилась и сообщила, что понятия не имею.

— Не скрывайся, не обижу. Мне просто интересно, — сказал господин.

Я пристыженно отвела взгляд. Ну откуда мне знать, если ещё в детстве силы запечатали? Сжав руки в кулаки и плотно сомкнув губы, я низко опустила голову, пряча лицо.

— Я не знаю… — голос подвёл, пришлось сделать паузу. — Не знаю ведьмовства. Никогда раньше не приходилось…

Я замолчала. Господин тоже не спешил говорить, вероятно, обдумывая услышанное. Наконец, он заговорил со мной медленно, спокойно, будто с ребёнком. Утешительно даже. И сказал, что, раз уж нам суждено провести вместе не неделю, а куда больше, то он может обучить основам.

Потом уже, когда я от неожиданности согласилась, мы покинули часовню духа огня.

Господин подвёл скакуна к изножью ступеней. Скакун был добротный. Сильный, широкий конь, осёдланный. Господин поторапливал, а я теперь уже не понимала, как сбежать. Опустила взгляд на свою руку, вспоминая слова господина о том, что такие печати не любят, когда их носители проводят много времени вдали друг от друга. Господин перебинтовал моё запястье, чтобы скрыть печать. На свои руки он натянул перчатки из тонкой изумрудной кожи с открытыми пальцами. Длиной до середины предплечья, они идеально подошли для сокрытия печати помолвки.