— Я принесла вам перекус, — дверь-ширма в комнату отъехала в сторону, показывая нам Наю, а домоправительнице нас.

Полноватая женщина держала в руках поднос с чайником, двумя чашками, поставленными одна в другую, и паровыми булочками. Губы домоправительницы доброжелательно улыбались, а правый глаз подёргивался от напряжения.

— Поздравляю, — заботливо проговорила она, справившись с волнением и быстро зашагала в кабинет. — Я так рада, что вы нашли себе избранницу!

Поднос опустился на чайный столик. Летта закашлялась и прикрыла правое запястье левой ладонью.

— Летта не моя избранница, — я вдохнул сквозь зубы и медленно провёл пятернёй ото лба к макушке. — Летта моя ученица. А это всего-то нелепая случайность. Знать о ней не должны.

— Понимаю, понимаю, — раскланялась Ная, поспешно оставляя нас наедине, но замерла в дверях. — Лишь недоразумение. Просто ученица. Простите, а чему вы обучаете столь юную особу?

— Искусству магии, — ответил я, не понимая: злиться мне или смеяться.

Летта хихикала, прикрываясь надкушенной булочкой. Ная поспешно закрыла дверь снаружи. Летта, отсмеявшись, посмотрела на меня серьёзно.

— Я не ребёнок. Я просто низенькая.

— Знаю, — я схватился за переносицу двумя пальцами. — Такие печати могут появиться лишь на достигших брачного возраста. Но твоя стихия, всё же, волнует меня больше твоих лет, так что придётся её распознать. Увы, это можешь сделать лишь ты сама. Зато я знаю как.

Откусив новый кусочек от булки, Летта подалась вперёд. Не уверен, что она ожидала получить книгу с советами для детей-полукровок, но, раз уж научилась читать на саадском, пусть изучает и не отвлекает меня денёк другой. А мне надо разузнать побольше про Хасели Ёши и его сестру.

Летта

Провозившись остаток дня с книгой в отведённой мне комнате, я и обиделась, и расстроилась и даже нашла для себя нечто интересное. В первую очередь книга оказалась наполнена такими фразами, как «делайте это под присмотром родителей или наставника», что раздражало. Я. Не. Ребёнок. В последующую очередь признавать это не хотелось, советы в книге казались дельными. Они советовали хорошенько устать, а после отправиться медитировать в разные места. Вырыть небольшую ямку, так, чтобы на земле не осталось травы и корешков, усесться в неё босиком и посидеть, досчитав до ста выдохов. Отметить свои ощущения и повторить медитацию на небольшом холмике, затем, здесь уже книга требовала присутствие взрослых, в водоёме, а после, здесь тоже требовалось присутствие посторонних, возле костра. И только если ничего из вышеперечисленного не поможет, книга советовала малышам мэо и полукровкам тенери обратиться к теням.

И всё вроде ничего, но я вдруг поняла, что комнату придётся покинуть. Страшно. Может, завтра, решила я и завалилась спать, предварительно повторно оглядевшись. Почему-то мне казалось, что дом господина окажется иным. Каким-то, ну, не таким. Если наружные стены и были из глины поверх камней, то внутренние казались бумажными и тканевыми. Даже двери раздвижные. Пол деревянный, а в комнате устлан циновкой. У меня прямо на полу лежал матрас, зато по центру потолка свисал круглый красный светильник. Возле стены покоилась крытая ваза с маслом для него и длинной палочкой, чтобы светильник поджигать. Убранство сильно отличалось от привычного мне. Да, одно дело слышать про особенности жизни в Сааде, и совсем другое — ощутить их на себе.

Утром солнце не сильно беспокоило меня, но я всё равно пряталась под одеялом. Я не спала уже некоторое время, но выползать из своего одеяльного убежища не намеревалась. Прислушивалась к звукам одноэтажного широкого дома. Где-то раздавались шаги. С другой стороны что-то упало, а после послышался недовольный голос Коэна.

Я высунулась из-под одеяла. Потянулась к закрытой двери, вслушиваясь тщательнее прежнего. Больше Коэна слышно не было. Вернее, до меня не доносился его голос. Я не могла с уверенностью сообщить, он шуршал и чем-то постукивал, или нет.

Убедившись, что вся одежда на месте, я оделась, натянула и на цыпочках подобралась к двери. Открыла. Выглянула в пустой от кого-либо коридор. Коэн точно находился в доме, но и один он там не был. Хотелось позвать, но не привлечь притом постороннего внимания.

Передо мной показался коридор, тянувшийся в две стороны. С одной падали солнечные лучи, в другой притаились тени. Стена напротив меня полностью состояла из бумажных ширм с оконцами во внутренний двор. Я двинулась в солнечную сторону. Добралась до внешней стены и разветвления коридора на ещё две стороны. Осмотрелась. Один путь был мне знаком, он вёл к входу, другой манил неизвестностью. Там внешняя стена оканчивалась, а за ней виднелась веранда, выходящая во внутренний двор. Я было пошла в сторону двора, но остановилась.

Из одной комнаты, помимо стука, раздался мужской голос. Коэн!

Без задней мысли я пошла на звук и распахнула дверь-ширму, готовая поприветствовать господина. Вот только слова застряли в глотке.

Коэн меня не заметил, или не обратил внимания. Он стоял перед деревянным манекеном и деревянным же шестом наносил ему удар за ударом. Правда, не тренировка лишила меня дара речи. На вспотевшем господине были надеты лишь свободного кроя брюки. Он стоял босиком и с открытой спиной. Широкой, мускулистой открытой спиной. Плечи и позвоночник блестели от капелек пота. Мышцы на руках напряглись, отчего просматривались особенно хорошо. Их контуры, словно изящные линии скульптора, выражали силу и грацию. Светло-золотистая кожа, будто поцелованная солнцем, притягивала взор, отчего мои щёки запылали. Я сглотнула собравшуюся во рту слюну, во все глаза уставившись на открывшуюся мне картину.

Коэн обернулся, продемонстрировав кубики пресса на твёрдом животе. Я невольно задышала глубже, ртом. Над верхним краем брюк виднелся слегка впалый пупок, а сразу под ним к брюкам вела полоска из светлых волос. Я сглотнула. Полоска приближалась.

Ладонь господина легла на мой лоб. Такая приятная, прохладная. От господина веяло чем-то цитрусовым. Я даже глаза прикрыла от удовольствия.

— Да ты горишь! — ужаснулся он, приведя меня в чувство.

— Я, нет… — я закашлялась и отвела взгляд в сторону. — Со мной всё хорошо. Только есть хочу.

— Не ври, — проговорил он строго. — Ты простудилась, а всё из-за дождя, и теперь горячая. Даже щёки раскраснелись.

Уж не знаю, как это произошло, но меня вернули в постель. Вместо завтрака выдали куриный бульон. На лоб опустили мокрую тряпицу. Я не находила в себе смелости объяснить господину причину своего румянца. Да и как? Вместо этого, дождавшись, когда Коэн, всё ещё одетый только в штаны, оставил меня в комнате одну, я развернулась лицом в плоскую подушку и простонала в неё. Какая же я глупая!

Пришлось пролежать так почти целый день. Это, конечно, не очень плохо. У меня появилась возможность перечитать тонкую книжку, а вечером я надеялась расспросить Коэна, как же мне заняться медитацией.

Я не спросила. Не посмела ни слова выговорить первой, когда он вошёл. Я только заметила, что глаза господина ещё потемнели. Теперь от зелёного в них был лишь оттенок. Черты лица господина слегка заострились, а сам он будто побледнел. И под глазами вновь залегли синяки, пока не яркие, но уже заметные.

После того как Коэн убедился, что жар прошёл, я выпалила, что он голодный. Господин замер на миг, хмыкнул, но ничего не ответил. Однако смотрел он на меня как-то странно. Его взгляд замирал то на запястьях, то на шее, то, просто, на мне.

— Ты хочешь моей крови? — догадалась я.

— Не люблю кровь. Она кислая.

— Но, ты же голоден.

— Магически истощён, — поправил господин. — Снова тыкаешь. Я предпочитаю другие способы восстановления энергии.

— Как в книге! — обрадовалась я возможности поговорить о медитации.

— Если другого способа нет.

Я нахмурилась. Он только что сказал, что кровь не любит, а потом почти сразу заявил, что хочет её. Окончательно запутавшись, я отложила разговор про медитацию и уточнила. Со вздохом Коэн напомнил, что я, вроде как, не ребёнок уже. Взгляд его стал тяжёлым. Во мне закрадывалось подозрение, что я сильно сглупила. Вот только, где я сглупила — понять не могла.