Её лицо озарила такая честная улыбка, что я не поняла, надо ли отвечать на заданный вопрос. Лишь улыбнулась в ответ. Криво, должно быть, ведь сложно радоваться за девушку, которой предстояло жестоко ошибиться в своих представлениях о муже.

— Какая глупость, — вновь встряла Райя. — Конечно, важно. Что, если муж запретит учиться и работать? Или притащит в дом с десяток вей и станет всё свободное время проводить в постели с ними, позабыв о жене?

«И господин так хотел?» — чуть не спросила я, про учёбу с работой, разумеется.

Мы почти весь день просидели в выделенных Дзюн комнатах. К вечеру оказалось, что из всех сопровождающих её дев, во дворце с госпожой оставаться собирались лишь три. Одна из них — Райя. Остальные пожелали Дзюн благополучия в новом доме и уехали. Я видела, это заставило Дзюн понервничать. Она держалась поближе к низенькой и полноватой деве, оставшейся с ней, словно та оказалась единственной, с кем она познакомилась до отъезда из отчего дома.

Похоже, из оставшихся дев, включая меня, уверенно, как, находясь на положенном месте себя, ощущала лишь Райя. Дзюн, пошептавшись с полненькой знакомой, поправила пышную причёску и взглянула на высокую, кудрявую красавицу.

— Могу я обратиться к вам как к старшей? — с доброжелательной улыбкой начала она. — Вы знакомы с императорской семьёй и уже бывали здесь раньше, а мне бы понадобился ваш совет.

— Не её? — вздохнула Райя в мою сторону, под смешок своей спутницы. — Конечно, Дзюн, я о вас позабочусь, как того просила ваша матушка. Запоминайте: если кого-то под свою опеку взял мужчина, приближённый к императору, это ещё не значит, что она достойна вашей дружбы.

Не справившись, я выпустила огонь. Короткий всполох окутал мои руки до локтей. Борясь со злостью, я с трудом старалась затушить красные всполохи.

Дзюн встрепенулась. Райя лишь хмыкнула, не придав вспышке значения.

— Вот видите. Она даже не способна себя сдержать. Сразу видно простолюдинку.

— Прошу простить, — сквозь сжатые зубы процедила я. — Людям сон необходим чаще, чем тенери. Должно быть, я устала.

Склонив голову и присев, я не сразу обратила внимания на перемену вокруг. И лишь когда выпрямилась, заметила, что девы, включая Хасели, смотрели на моё запястье. Рукав обгорел, продемонстрировав помолвочную печать и им.

Райя среагировала первой. Издав не то рык, не то крик, она развернулась и стрелой покинула комнату. Девушка, которая весь день провела возле неё, извинившись, помчалась следом. Дева, которая сопровождала Дзюн, лишь тихонько охнула, упомянув богов. Обсидиановые глаза Дзюн загорелись детским восторгом.

— Это же символ правящей семьи! — повернулась она к своей личной деве. — Это он, верно?

— Да, моя госпожа, — тихонько просипела она.

— Так вы не фаворитка Сагамии, — развернулась Дзюн ко мне.

— Вообще-то, — всё ещё тихо продолжила дева, указывая пухлым пальчиком в сторону моего запястья. — Символ семьи Сагамия там тоже присутствует.

— Ну, да, — нехотя призналась я и ощутила, как жар расползается по щекам и шее. — Только давайте мы обсудим это завтра. Мне и правда надо бы прилечь.

Я вылетела из комнаты ни на миг не менее стремительно, чем Райя. Вот только сбежала не к себе, а в сад. В беседку, потому что других мест во дворце не знала.

Уселась в уголке так, чтобы снаружи остаться незаметной. Подобрала ноги и обняла руками, а лицо спрятала в коленях. Не хотелось ни двигаться, ни существовать вовсе. Ну разве плохо мне жилось в нашей деревне? С утра до ночи занятая ходила. И никогда не приходилось думать о том, что будет завтра? Мне всегда говорили, что и как делать. Да, ругали, бранили. Да, отгородились от меня, как от прокажённой, но как же там было тихо и спокойно.

Слёзы текли по моим щекам, а с ними уходили как горечь, так и оставшиеся силы. Когда мне на плечи лёг плед, я находилась на грани сна и яви, и не понимала, кто подхватил меня на руки и куда понёс.

Проснулась я в просторных и светлых покоях. Над широкой, мягкой постелью стелился полупрозрачный балдахин. Потянувшись, я почти позабыла о том, что произошло за вчера. В комнате пахло благовониями, терпкими, но приятными. Лёгкий ветерок скользил по тканям, внося свежий воздух. Я ощущала себя невероятно выспавшейся и бодрой. Давно такого не бывало. С довольной улыбкой я перекатилась с боку на бок и замерла.

С улыбкой за мной наблюдал император, который, как оказалось, тоже лежал со мной в этой уютной постели.

— Доброе утро, ведьма.

Шурша тканью, я натянула одеяло до подбородка.

— Что заставило тебя заснуть в беседке? Ждала меня?

Невнятно промычав в ответ, я подтянула одеяло повыше.

— Ты вольна приходить ко мне и сюда. Ни к чему делать вид, что наши встречи случайны. Сегодня я объявлю о нашей помолвке. Так что не беспокойся о своём статусе в моём доме.

— И не думала, — шепнула в ответ я и закусила губу.

— Я опробовал твою силу. Её так много, что удивительно. Ты знала, что, обычно, вее нужно дня два на восстановление после? Ты же на ногах всего спустя ночь, — Муроми задумчиво глядел на меня. — Вместе мы смогли бы обладать такой силой, о которой другие и мечтать не смеют. Ты помогла бы мне укрепить власть.

— Кто может сомневаться в вашей власти? — с сомнением спросила я. Не думаю, что я подхожу вам. Понимаете?

— Мы слишком разные, в этом вся прелесть, — голос императора звучал убедительно, а синие глаза сверкали решимостью. — Именно поэтому наши энергии прекрасно дополнят друг друга.

Он коснулся моего лба. С нежностью и деликатностью сместил волосы с моих глаз. Придвинулся, нависая надо мной, и коснулся моего лба своим.

— Летта, — моё имя, прозвучавшее из его уст, наполнилось удивительной нежностью, — Ты— уникальная и могущественная ведьма. Драгоценный камень, которому не хватает всего-то огранки. Вместе мы достигнем небывалых высот.

Казалось, Муроми говорил лишь о власти, но в его словах проскальзывало нечто большее. Я смотрела в его удивительные по своей яркости узковатые синие глаза, и мне чудилось в них что-то глубокое и тёплое. Мне захотелось придвинуться ближе. Сбросить одеяло, чтобы высвободить руки и обнять мужчину.

Да, он меня не любил. Я это понимала. Да, говорил обо мне, как любой тенери, как о способе подпитки. Однако я чувствовала, что о таком источнике император готов заботиться со всей щедростью и нежностью, на которую он только способен. И ещё мне показалось, что он просто не встречал любви. Не знал этого чувства. Уж не знаю, какой смелостью я наполнилась рядом с ним, но так об этом и спросила. В лоб.

Глаза Муроми на миг расширились. На лице его отразилась растерянность, которая, правда, вскоре сменилась привычным спокойствием.

— Мои родители женились по любви, но их любовь жила недолго. Я слышал, как часто они ругались, пусть перед подданными всегда вели себя подобно возлюбленным. Матушка обвиняла отца во многом, но никогда в связях с другими женщинами. Только этот разговор вряд ли понравится тебе.

— Мне интересно, очень, — подбодрила я, обращаясь вслух.

Улыбнувшись Муроми продолжил. Он рассказал, что, пусть его отец всегда был верен его матушке, пусть привёз её из дальних земель и по любви сделал своей женой, их чувства угасли слишком быстро. Его мать находила отраду в заботе о своих сыновьях и Коэне, которого они приняли в дом на воспитание ещё до их рождения. Муроми отзывался о своих родителях с теплотой. Вспоминал, как любил проводить время с ними, как Рёмине в детстве закатил истерику, когда назвал Коэна братом, а его за это отругали и разъяснили, что Коэн жил с ними лишь для того, чтобы Сагамия оставались верны императорской семье. Лишь раз в рассказе Муроми проскользнула горечь. Тогда он подходил к самому концу своего повествования.

— Когда мы думали, что любовь между матушкой и отцом возродилась, когда матушка огорошила нас о том, что вскоре у нас появится ещё один брат или сестра, они уехали в северные земли. Там зимы суровые, а города и сёла вырастают в тени высоких гор, и дороги, порой, пролегают на невероятной высоте между снежными пиками. С такого моста и сорвался их экипаж. Отца и матушку отыскали лишь спустя две недели после схода лавины и разрушения моста. Матушка была обычным человеком, без капли магии. Отец собрал все тени, которыми только был способен управлять, но спасти не сумел ни себя, ни её.