Собрав весь свой огонь, я хотела направить его в Данна, а тот, неведомым мне способом, перенаправил поток в сторону господина.

— Нет! — взвизгнула я и отскочила, опрокидываясь на спину.

Коэна я тогда не задела, лишь слегка подпалив полог над его ложем.

— Четыре дня и он упокоится. Или ты образумишься, и Коэн проснëтся, — как ни в чëм не бывало, продолжал Того.

Тогда он заставил меня подчиниться, угрожая смертью господина. Подчинил заклинанием, запрещавшим кому-либо рассказывать о том, что мы с ним виделись в тот день и обо всëм, что на той встрече произошло. Но, что хуже всего, казалось, Данн искренне считал, что мы с ним на одной стороне. Он никак не соглашался понимать, отчего я противилась.

— Ты ведь тоже видишь, что Муроми не подходит на роль императора. Не он настоящий наследник.

— Рëмине младше. И вряд ли скажет вам спасибо за такое, — настаивала я, надеясь, что Того достаточно обезумел, чтобы не посоветоваться с принцем о своих методах.

— При чëм здесь этот шут? — отмахнулся Данн. — На троне должен сидеть старший из сыновей, а не младший.

Он смотрел на меня так пронзительно, так внимательно, будто ждал согласия, но я с трудом не впадала в истерику.

— Говорят, во времена смуты прошлый император не всегда ладил со своей женой. Зато он много времени провëл в северных землях. А кто родом из северных земель?

— Сагамия?

— Какая ты глупая, — Данн выпятил нижнюю губу. — Конечно, его семья тоже оттуда, но и моя тоже. И я как раз подхожу по возрасту. Я родился в года смуты. Моя семья всегда помогала семье Рюгамине. И я не сильно похож на своих родителей.

— На близнецов ты тоже непохож, — бросила я.

Рыкнув, Данн вмиг оказался возле меня и повторно натянул кожу на моëм затылке, с лëгкостью отрывая меня от земли.

— Мелкая сука, — процедил он так близко, что на щеку мне брызнула его слюна. — Ты сделаешь, что я скажу, или умрëт не только Коэн.

Тогда боль заставляла меня ныть, а страх сковывал как тело, так и огненную энергию. Я не знала, успел ли господин узнать, каким змеем оказался Того Данн, или впал в беспамятство прежде, но надеялась, что Коэн хотя бы теперь слышал его бред.

И я очень надеялась, что он не слышал, как я согласилась.

В любом случае я подвела не только Того Данна, но и господина тем, что не подлила яд в ужин императора. Всхлипнув, я взмолилась к богам, прося их о помощи. Не помня, как правильно, на холодном каменном полу я встала на колени, склонила голову и обхватила одной рукой вторую, сжатую в кулак. Я молила о спасении для господина, о наказании для Данна, о возможности вновь посмотреть как в синие, так и в пронзительно зелëные глаза.

Ночную стужу прерывали лишь мои всхлипывания и приближающиеся поцокивания каблучков.

— Отойди же, — раздался голос Дзюн из коридора.

— Не положено.

— Тебе не положено, а я невеста Его Высочества принца Рëмине, Хасели Дзюн. Пропусти немедленно!

Не веря своим ушам, я распахнула глаза. Уставилась на плотно закрытую дверь, из-за которой раздавался настойчивый голос Дзюн, звучавший непривычно, с повелительными нотками. Ей отвечал голос мужской, ровно, твёрдо, но так, будто извинялся за исполнение приказа.

Время шло, ночь сгущалась всё сильнее, а Дзюн продолжала ругаться, вызвав у меня улыбку. Теперь я не стояла на коленях, а выпрямилась в полный рост и подошла к двери, чтобы лучше слышать её попытки уговорить стражника впустить юную госпожу в мои комнаты. Увы, безрезультатно.

Подруга чуть не взвизгнула, шумно разворачиваясь на каблуках.

— Я ещё вернусь! — несвойственно гаркнула Дзюн, звонко отстукивая по каменному полу каблуками.

И я не сомневалась. Она не врала.

Так и вышло. Едва край неба окрасился в нежный розовый, а над травой сада, который хорошо просматривался с балкона, забелел полупрозрачный туман, за дверью снова раздались настойчивые, приближающиеся бряцания явно металлических каблучков о пол.

— Пропусти немедля! — скомандовала Дзюн, словно всю ночь тренировалась перенимать повадки Райи и своей матушки. — Или ты хочешь, чтобы я пожаловалась Рёмине на твоё непослушание?

— Госпожа, я выполняю приказ, — явно устав и едва не запинаясь отвечал стражник.

— А по мне, так ты меня домогаешься.

— О чём вы? — непонимающе спросил бедолага.

Тоненько хмыкнула Дзюн. Я приложилась ухом к двери как раз вовремя, чтобы услышать шелест одежды, просьбы стража прекратить, а после — треск ткани и жалобное похныкивание юной госпожи Хасели.

— Как ты посмел меня коснуться! — тоненько, плаксиво начала она, с каждым словом всё повышая голос.

— Вы же сами!

— Я? Как смеешь ты порочить моё имя? Наглец! Ты ведь это уже не в первый раз, да? Я думала, ты меня тогда задел случайно, а на самом деле.

— Я вас тогда не видел, правда, — заплетаясь оправдывался стражник. — Вы ж на меня, госпожа, в коридоре налетели сами.

— И я почти в это поверила, — ткань вновь затрещала. — Да что ж ты делаешь? Я позову на помощь, слышишь? Кому поверят, невесте принца или… кто ты вообще такой?

— Я младший ле…

— Меня не заботит! — грубо и совсем не плаксиво перебила Дзюн, переходя на злобное шипение. — Пропусти сейчас же, или все услышат о том, что ты захотел прыгнуть выше головы. С дороги!

Я едва успела отпрянуть, когда Дзюн распахнула дверь. Сведённые брови над чёрными глазами не придавали ей грозного вида, ведь миловидный ротик растянулся в улыбке, демонстрируя светлые острые зубы.

Она медленно, стараясь не шуметь, затворила за собой дверь, а после, совсем не подобающе юной госпоже, кинулась ко мне обниматься. Её не смущало ничего. Ни то, что за дверью остался растерянный стражник. Ни то, что её юбка разорвана по шву. Ни то, что ко мне явно никому нельзя заходить.

— Летта, что происходит? Почему тебя держат взаперти? — посыпались на меня полные заботы и негодования вопросы.

А мне так хотелось выговориться, что я запросто этим воспользовалась. Держась за руки, мы уселись на подушки, лежащие по полу. Набрав полную грудь воздуха, я выложила Дзюн всё, что могла, что позволила мне рассказать сдерживающая клятва. И про то, что господин в опасности, и про то, что я никому не могу сказать, почему это происходит и где, и про то, что чуть ли не погубила императора. Почему-то мне казалось, что с ней всем этим поделиться можно. Что она не осудит и не побежит рассказывать об услышанном всем и каждому. Дзюн, как самая лучшая подруга, на которую я только могла надеяться, слушала меня внимательно, вздыхая и печалясь, поражаясь и злясь вместе со мной.

— И ты никак не можешь мне намекнуть? — после долгих раздумий спросила она.

Я устало замотала головой.

— А ты сама смогла бы ему помочь?

Я уставилась во внимательное личико Дзюн. Чёрные глаза смотрели на меня с надеждой и беспокойством. Отведя взгляд, я уставилась на нашу обувь. На её туфельки, украшенные металлическими цепочками, и на мои простые шлёпки. Закусив нижнюю губу, я боролась с желанием сказать, что не сумею и пониманием, что тогда никто другой тоже не поможет. Наконец, я вновь вернула взгляд на лицо подруги и расправила плечи.

— Я справлюсь. Но как мне выйти?

— О, — улыбнулась Дзюн, — это не самая большая проблема. У тебя же есть балкон, который никем не охраняется. И у тебя есть я, которая с удовольствием отвлечёт прислугу от несвоевременных прогулок по саду.

Никогда бы не подумала, что стану спускаться по простыне, сбегая из дворца. Как и обещала, Дзюн помогла. Для начала она вышла из моих комнат, повторно поругавшись со стражником и сообщив, что меня не докармливают.

— Она, между прочим, — давила Дзюн, — не кто-нибудь, а невеста самого императора. Почему ей всё ещё не принесли завтрак, когда утро уже наступило!

Затем госпожа Хасели притворилась, что ей резко стало плохо. Она опрокинулась в мнимый обморок на краю сада, чтобы к ней сбежалось как можно больше народа. Тогда-то, после того как позавтракала, я и перекинула связанные друг с другом простыни через перила балкона. Мне недостало нескольких сантиметров, чтобы спокойно спуститься до самого низа. Пришлось прыгнуть, но, на счастье, я всё ещё дотягивалась руками до висящих простыней. Прикрыв глаза и сосредоточив энергию в ладонях, я направила её на своей тряпичной замене лестницы. Ткань быстро вспыхнула и осыпалась незаметным пеплом. Мне удалось направить огонь так, чтобы больше он ни на что не перекинулся. Не зря тренировалась.