– На север, брат, сыскать нам надобе тунгусов, зане же токмо в том едино спасение наше.

От бесконечных скитаний по еловым чащам и черностопным холмам, Завадскому казалось, что он дичает с каждым часом. За четыре дня они не встретили даже следов человека. Их редкими спутниками были только улары, ночные совы, да изредка мелькал в лесной дали упитанный зад косули. Природа вытесняла прежние заботы – размывала разум, вколачивала сомнения, подчиняла с неспешностью, непостижимой сгорающим в своих скоротечных жизнях людишкам.

Антон уверял, что они уже «под брюхом Байкала», хотя Завадский не понимал, как им удалось миновать путь на Ургу, никого не встретив. Тем не менее, давно уже пора было поворачивать на север. Путь не такой уж далекий – имея лошадей можно до Селенгинска добраться за день-два, а там и до Итанцинского острога рукой подать.

Проведя очередной день в дороге, они оказались на опушке кедрача у большого поля. Место как будто даже уютное – зеленое, солнечно-тенистое, будь лето – здесь бы повесить гамак и покачиваться, уложив на живот журнал и погружаясь в дремоту, ловить порывы тёплого ветра и слушать споры любителей возиться с шашлыком.

Филипп чувствовал, что неплохо натренировался ходить пешком на большие расстояния и достиг уже уровня, когда несмотря на добрую усталость, можно было прошагать еще километров двадцать. Здравый смысл подсказывал, что состояние это обманчивое и Филипп не стал тратить время – велел Тишке натаскать кедровых веток.

– Нам нужны лошади, Антон. – Сказал он, укладываясь на лежанку из лапника.

– Зело осторожно [опасно], брат. – Покосился на него Антон.

– Мы не можем вечно скитаться по лесам. Завтра мы должны повернуть на север.

Антон нехотя кивнул и вынув из чехла ружье, пошел за зверем.

Завадский не стал его дожидаться и лег спать, а утром проснулся раньше всех, огляделся – Антон спал, свернувшись под шубой калачиком, а Бес по своему обыкновению дремал облокотившись спиной о кедр, скрестив на груди руки и наклонив голову. Несмотря на холод, он ничем не укрывался. Лицо его во сне не искажалось гримасами и в таком состоянии Филипп снова обратил внимание на его неславянские черты. Он не был азиатом или арабом – скорее походил на южного европейца вроде итальянца или корсиканца, или может латиноамериканца, но без смуглости. Лицо у него было бледным, только длинные волнистые волосы черны.

А вот Тишки нигде не было. Завадский обошел округу и вдруг услышал голоса: один ломающийся, другой непривычно звонкий, смешливый. Филипп вышел к полю. На самом краю под раскидистой кедровой кроной сидели на коряге двое: смущенный Тишка и девчонка в сарафане с коротким золотистым хвостом волос. Филипп впервые увидел здесь девушку с хвостом вместо косы, причем в том симпатичном виде – стягивающим волосы к затылку. На коленях у нее располагалась большая корзина с шишками. Тишка и девчонка были примерно одного возраста, они сидели спинами к Филиппу, повернув друг к другу свои юные лица, за их профилями простиралось тронутое инеем поле, уходящее в облачную синь.

По горящим глазам нетрудно было угадать взаимную заинтересованность. Филипп заметил, что Тишка держал в своих грязных ладонях наполовину облущенную кедровую шишку и стараясь не шуметь подошел чуть ближе – он понимал, что девчонка в такой глуши не одна. Встав осторожно у кедра, Завадский поглядел вдоль опушки. Справа вдалеке на поле он увидел несколько женщин с корзинами. Одна из них повернувшись к ним закричала с неожиданно знакомой Филиппу интонацией:

– Анютка-а-а-а!

– Ну?! – крикнула в ответ девчонка. Несмотря на юность и нежный облик, голос у нее звучал сильно.

Услышав с удивлением родной уральский говор (глотание первых гласных и сование всюду «ну» вместо «да» и «чего») на Завадского нахлынула ностальгия. Да неужели и триста лет назад уже так говорили?

– Ристай сюды!

Девчонка поднялась и заметив Филиппа, испугалась, но взяла себя в руки, увидев, что Тишка спокойно поздоровался с ним. Девка была симпатичной и очень молодой – может лет шестнадцать всего. Руки и шея крепкие, загорелые, глаза большие, наивные, юные, любопытные. Губы слегка полноватые, щеки упругие, приятно округлые – того типа, за которые хочется ущипнуть.

– Анютка! – снова заорала баба тоном продавщицы, заприметившей покупателя, сующего в карман неоплаченный шкалик водки.

Завадский понял уже в чем причина нервозности.

Филипп подошел к девчонке. Глаза у нее тоже были синие, но бледноватые, не такие насыщенно-небесные, как у него.

– Здравствуй, Аня.

Она смотрела ему прямо в глаза, как обычно смотрят красивые девушки.

– Здравствуй…

Тишка нервно почесал локоть. Женщины вдоль опушки спешили к ним. У одной на плече была гротескно здоровая колотушка – видимо, чтобы сбивать шишки с кедра.

– Где вы живете?

– У них зде слобода, Филипп, – ответил вместо нее Тишка, поглядывая на торопливо приближающихся баб, – сто человеков живучи на отоке.

– Слобода?

– Втайная.

– То есть община?

Тишка пожал плечами.

– У вас есть лошади?

– Есть кобылы… – Ответила Аня, не отводя взгляда от небесной синевы.

– Филипп, – Тишка обеспокоенно кивнул на женщин, которые уже были совсем рядом – примерно в тридцати метрах. Судя по активным движениям рук и плеч, настроены они были воинственно. Было их около дюжины и помимо колотушки вооружены они были крепкими палками и серпами.

Филипп развел руки в стороны и вышел им навстречу.

– Дамы. – Поклонился он с улыбкой.

На лицах женщин воинственность сменялась разнообразными эмоциями – от удивления и заинтересованности до равнодушия.

– Анька! – позвала командным голосом крупная баба с колотушкой на плече.

Девчонка покорно перешла к своим, тотчас потерявшись за спинами соплеменниц.

– Вы кто такие и еже вам надобе? – вопросила баба.

– Мы путники и хотим купить у вас лошадей.

Баба оглядела грязную изодранную одежду Филиппа и выразительное лицо ее перекосило гримасой.

– Купить? – спросила она саркастически, очевидно приняв их за бродяг.

– Ну. – Ответил Филипп и понял по лицам, что пароль «свой-чужой» работает и в обратную сторону.

***

Спустя час женщины оставили их на толоке у засохшей речушки и велели дожидаться здесь, а сами скрылись в березовой роще. Тишка щенячьим взглядом глядел на удаляющуюся девчонку с хвостиком и перед тем, как скрыться в лесу к его великой радости она обернулась и тоже поглядела на него.

Филипп посмотрел на Антона. Вид, конечно, разбойный – кинжал за поясом, ружье за плечом, которое он, правда, носил в чехле. Женщины его как будто не заметили.

– Спрячьте оружие.

– Уверен, брат? – спросил Антон.

Филипп указал на Беса.

– Лук он, допустим, сам сделал, а как ты объяснишь откуда у тебя ружье?

– Неча сказывать. Они и не спросят.

– Они может и не спросят, но сообщат кому следует. Спрячьте оружие. Только не здесь.

Антон с Бесом направились в лес.

– Подождите! – Филипп достал пистолеты.

– Это тоже спрячь. – Протянул он пистоли.

Антон забрал оружие.

Филипп тем временем достал кошелек и заглянул – не считая медяков-овалов, лежало там двенадцать серебряных рублей и двадцать талеров – немалые деньги по тем временам. На лошадей и повозку с лихвой должно хватить одного рубля.

Убрав кошелек, он посмотрел на Тишку. Тот кусал губы, расхаживая вдоль опушки – томился.

– Понравилась девка? – спросил Завадский.

– Оченно. – Смущенно улыбнулся Тишка.

Филипп понимающе кивнул.

Минут через пятнадцать из березовой рощи якобы неслышно вышли шестеро мужиков чем-то смутно похожих друг на друга, будто были родными братьями. На самом деле, Антон давно их заметил.

По первому виду и простой домотканой одежде – крестьяне. Глядели они настороженно, некоторые были с топорами и палками – явно не для работных дел. Главным среди них оказался говорливый мужик среднего роста по имени Шумило. Хотя возможно это было прозвище. Завадский уже привык, что в семнадцатом веке прозвища часто заменяли имена – предтеча будущих фамилий.