Бес тихо засмеялся.

– А ну и сыграю.

– Да ну тебя к черту, – улыбнулся Филипп.

– А еже тебя смущает, братец? Ты поминаю не худо отплясывал.

– Будешь потом сам им доказывать, что ты не настоящий бес. – Филипп вдруг нахмурился. – А где Тишка?

– Да вон же. – Бес указал на дальний двор, где у костра собрались отроки и все поглядывали в сторону соседнего двора, где у околицы на пеньках сидели близко друг к другу две фигурки.

– Хренов Ромео. – Проворчал Филипп.

Бес глядел в сторону – у другого костра собралась молодёжь постарше. Филипп обратил внимание на трех парней на границе света и тьмы, среди которых выделялся ростом долговязый. Ему было лет около двадцати навскидку. В полутьме сверкали его глаза, обращенные на Тишку и его новую подругу Анютку.

– Чаю, брат, Тишка нам доставит забот. – Сказал Бес, поворачивая лицо к Филиппу. – Ты бы поговорил с ним...

Еще затемно разбудил их вредный старик Антифей – ругался, грубо пинал ногами. Завадский потушил усилием воли закипавшую ярость и быстро поднялся. Через две минуты Антифей дал им факел, и они пошли в лес. Вся община спала, кругом царила темень – проклятый дед поднял их еще ночью. Невыспавшийся Филипп сердился, но не показывал виду, старался думать о смирении и великодушии, но злое противилось, бушевало и он сам себе был противен в этот момент – да неужели и такой пустяк требует борьбы? Неужели стоило только сделать шаг, чтобы оно отравило тебе кровь?

Пользуясь случаем он решил поговорить с Тишкой, однако тот опередил его, перейдя на какой-то новый решительно-отвязный тон, которого за ним прежде не водилось.

– Дядька Филипп! – заявил он. – Заберем Анютку с собой!

Завадский сперва даже растерялся.

– Да ты, бзыря, дал маху, – усмехнулся шедший рядом Антон.

– Чевой-то! – огрызнулся отрок.

Тут дело было понятное – против гормонов не попрешь, но Филипп попытался.

– Послушай, Тишка, ты себе как это представляешь? Мы коней-то не крадем, а ты хочешь утащить девку?

– Посем тащить! – запротестовал парень. – Она сама алкает с нами идти. Ей зде худо, брат!

Антон с Бесом засмеялись, а Завадский снова удивился – дело было даже не в том, что парень впервые назвал его «братом» – это не возбранялось, хотя звучало немного диковато, как будто сын назвал отца по имени. Дело было в том, что у парня даже и в мыслях не было, что в его же веке желания малолетних влюбленных имеют значение в самую последнюю очередь. Либо Тишка действительно сильно обгонял свое время, либо просто «Ромео» во все века одинаковы.

– А как же там сватовство, обряды или как тут у вас это принято?

– Да плищь еже бо! – Тишка зло пнул трухлявый пень на ходу.

– Думаешь этим людям понравится, что мы заберем их девку и потом… что скажут ее родители?

– Кто?

– Отец с матерью!

– Да сирота она, Филипп! – почти прокричал Тишка. – Худо ей зде, ин в граде Солнца буде ей годе. Я ей сказывал яко у нас. Заберем, а?

Тон у Тишки был явно нездоровый – возбужденный, сила и угрозы тут не помогут, как понял Филипп – парень может сгоряча сделать какую-нибудь глупость – например убежать с ней вдвоем, и чтобы только снять на время это напряжение и отвязаться от Тишки, Филипп сказал, что спросит у Шумилы, но ничего не обещает. В конце концов осталось им тут всего полтора дня и не хватало еще забивать голову всякой подростковой ерундой. У него и так куча забот.

У Тишки, видимо приободренного словами Филиппа мозги встали на место, и он за пять минут из вервия и куска кожи соорудил волокушу, с помощью которой тащить тяжелое бревно вдвоем стало легко и сподручно.

Так, попарно они быстро растащили вчерашнюю заготовку толстенных бревен и пошли на обед. Древорубы едва ли теперь будут их сильно опережать, а значит работы после обеда будет у них немного.

Баба, которую, как выяснилось звали Омелфой накормила их щами в избе, вместе с шестерыми мужиками-древорубами. Мужики сидели за большим столом, а Филипп с братьями за маленьким в углу, где можно было тихо переговариваться не опасаясь, что тебя услышат. Бесу опять досталась самая большая порция. Кроме того, Олмефа дала ему пирог с капустой.

Филипп краем глаза следил за Тишкой – тот ел быстро, расплескивая щи, как ребенок, которому разрешили поиграть в приставку после того как он все съест. Угрюмые мужики ели молча, скупо переговаривались о работе, да нет-нет – косились на четверку в углу. Теперь как минимум трое из них проявляли странности. Быстро закончив с трапезой, Тишка вскочил из-за стола и рванул в сени – благо сидел с краю.

– Эй! – повернулся к нему Филипп. – Далеко собрался?

Он уже понял, куда юнец навострил лыжи – Тишка не будь дурак смекнул, что древорубы пока только сели за обед и значит, как минимум час еще не будет у них работы.

– Недалече, брат – к вешняку да обратно.

– Зачем?

Тишка замялся.

– Что, настолько одурел, что соврать толком не можешь? А ну сядь! – Филипп указал глазами на лавку.

Тишка нехотя вернулся, сел на лавку и промаялся на ней около минуты, а потом вдруг вскочил и буркнув на бегу «по нужде» вылетел из избы.

Антон с Бесом ухмыльнулись.

Филипп надул щеки от злости:

– Засранец…

***

Тишка пробежал по тропинке, распугав кур, обогнул колодец-журавля, миновал копны промокшего сена, и прыгнув с небольшого откоса, пересек по мостику речушку. Никто не обратил на него внимания – большая часть мужчин в общине занималась охотой и рыболовством, и пропадала в лесах да на речке, хлеб тут не выращивали, а сезон огородов закончился. Женщины же и девушки, не занятые в домашних делах, поздней осенью ходили за шишками, из которых лущили потом на зиму кедровые орехи. На небольшом выгоне в южной части поселения только двенадцатилетний отрок пас коров.

Тишка выбежал из поселения и нырнул в березовую рощу. Она должна было скоро смениться поляной, но парень заплутал, углубился в чащу, понял, что забрел не туда, вернулся назад к мостику и взял левее. Та, к которой он спешил говорила ему, что за мостом будет тропка – прямиком до недостроенной мельницы, но кругом все усеяно было листвой, из которой торчали голые прутья кустарников. Внезапно вдали Тишка увидел фигуру, спешно шагавшую навстречу и сразу понял, что под тропою имелась в виду едва заметная просека – человек шел прямо по ней.

По мере приближения Тишка узнал в человеке долговязого парня с дебильной улыбкой. У него одного из немногих в этой общине были добрые сапоги, а не лапти, хотя он нигде не работал – ни плотничал, ни охотничал, ни рыболовил, но Тишка знал причину – этот парень с клочкообразной бородой по имени Меркул был младшим братом местного вожака – Шумилы. У Шумилы было шесть братьев и все они здесь были определенной силой, властным костяком, мозговым центром которого был конечно сам Шумило.

Анютка зачем-то рассказала об этом Тишке накануне, хотя ему это все показалось скучным, он хотел, чтобы она смеялась, как обычно, но кажется ее как будто что-то тревожило.

Тишка пробежал мимо Меркула – тот всадил в него свой тупой бычий взгляд, умноженный этой дурацкой улыбкой. Тишка поморщился – не нравилось ему как пялился этот долговязый – пристально, будто хотел докопаться. В глаза бросился распахнутый ворот рубахи и бледная безволосая грудь – будто ныне, в ноябрьском предзимье ему сделалось жарко. Что он тут делает? Не место ему здесь, подумал бегущий себе дальше Тишка, не видя, что Меркул остановился и глядит ему в след.

А Тишка уже позабыл о нем – перед глазами его теперь пылал в огненной страсти будоражащий гибкий стан, сияли прекрасные глаза, в которых хотелось утонуть, звенел чудный голосок, переливающийся в тихий заразительный смех.

Лес наконец поредел и расступился. Впереди показался черный остов недостроенной восьмигранной мельницы. Нашли где мукомолку строить, остолбени, – фоном мелькнула мысль, – у самого леса! Тишка перешел на шаг, сердце его сильно колотилось, будто норовило выпрыгнуть.