Проклятые зайцы. Заговор грызунов! Завадский ощущал поразительное спокойствие. Словно оно всегда было свойственно его натуре, хотя в это никто бы никогда не поверил. Сознательно продлевая густеющую тишину, он дышал глубоко, и прекрасно понимал, что делать дальше. Он словно прозрел. Не нужно тратить нервы и повышать голоса. Больше не нужно. Разве Вернону Киру нужно было повышать голос, чтобы добиться уважения к себе? Или Пабло Эскобару?

Завадский уже приоткрыл рот, чтобы выпустить одно-единственное слово, пропитанное ядом, как стрела амазонского индейца, но в кармане завибрировал телефон, сигнализируя об окончании лекции. Вместе с вибрацией перед ним бесшумно вырос и строгий заяц.

– Напоминаю, – выдохнул Завадский, пытаясь совладать с накатившим замешательством (что это было?!), – групповые семинары по первым трем лекциям стартуют уже на следующей неделе.

Выйдя из лектория, Завадский зашаркал по коридору, сгибаясь под тяжестью бессонных ночей и многочасовой рутинной работы, обеспеченной дешевым быстроуглеводным топливом. Потоки студентов обходили его, скользя пустыми мимолетными взглядами, будто он был частью местного интерьера, вроде колонны или сломанного стула. Сегодня пятница, занятия закончились, можно уйти домой пораньше, тем более у него был повод, но Завадскому предстояло еще одно неприятное, но важное дело.

Он вошел в крошечную преподавательскую, достал из сумки купленный утром в «Магните» молочный коржик с жирной наклейкой на этикетке «Успей купить СКИДКА –30%», включил замызганный электрочайник, тяжело, как старик опустился на стул и закинул ногу, намереваясь осмотреть дыру в правом ботинке. Промокшие ноги он еще переживет, а вот показываться перед студентами в рваной обуви – повод заполучить новое прозвище.

В преподавательскую вместе с шумным коридорным гомоном заглянул похожий на головастика активный доцент Семенов.

– Филипп Андреич! – закричал он, вынудив Завадского поморщиться. – В понедельник дежурным от кафедры идете!

– Извините, не уловил вопросительной интонации, впрочем, в любом случае исключено. – Не оглядываясь среагировал Завадский.

– Филипп Андреич, – нараспев протянул Семенов, что означало: давайте без этих ритуалов, все равно деваться вам некуда, мы оба это знаем.

– Но у меня занятия!

– У всех занятия.

– Все благополучно уклонились от сектоведения. – Выбросил Завадский жульнический козырь.

Семенов хитро улыбнулся.

– Филипп Андреич, ну правда некому. У Густафсона региональная проверка.

– А Мартышкин?

На самом деле у походившего скорее на анекдотичного армейского прапорщика, чем на преподавателя политической социологии «Мартышкина» фамилия была Мартышин, но Завадский всегда называл его Мартышкиным и ничего не мог с собой поделать. Утешал он себя только тем, что делал это беззлобно. В отличие от настоящего момента.

– Он же теперь замзаведующего кафедры.

– Что?! – искренне изумился Завадский и даже привстал. – Нашей?

– А какой же еще! – фыркнул Семенов, презрительно обозначив незначительность этой новости. – В понедельник приказ. Так я запишу вас, Филипп?

Теперь Завадскому было не до Семенова, он отмахнулся от него, соглашаясь и, оставшись один, заходил по кабинету, то и дело глядя на часы.

Нет, плевать ему было на глупого как валенок Мартышкина, неспособного лекцию даже по бумажке прочитать, и плевать на несправедливость, к которой он привык. Должность и впрямь незначительная. По большому счету на эту должность Завадскому тоже было плевать. Но не плевать было на Викторию, которую разогнавшийся на электросамокате безработный лихач из Елабуги посадил на инвалидное кресло минувшей осенью. Не стоит унывать это лечится, успокаивали себя Завадские. Дело в деньгах, в конкретной сумме – восемьсот девяносто тысяч рублей. Операция на позвоночнике в Москве, и она встанет на ноги уже через пару недель. Но надо торопиться, а то… Ребенок растет, болезнь прогрессирует, а очередь на квоту длинная. Восемьсот девяносто тысяч рублей не такая уж большая сумма. Ее можно накопить, правда с зарплатой Завадского, даже с учетом питания молочными коржиками требовалось пару лет, можно было что-то продать – машину или квартиру, например, но у Завадских ничего этого не было. Только двести тысяч, отложенных на первый взнос для ипотеки. Можно было отсудить у виновника из Елабуги, но как оказалось, у него имелись только долги. Можно было самим попросить в долг – у друзей (тут, правда, выяснилось, что у них не было друзей), у родственников (жена Завадского была круглой сиротой, а он…). Да, оставался еще кредит, но без залога и поручителей никто не шел им навстречу. Все крупные и средние банки отказали. Только, когда они уже совсем отчаялись менеджер местного «Речфлотбанка» девушка по имени Ираида со строгим лицом, и как оказалось добрым сердцем явила им свет в конце туннеля. Можно попробовать утвердить заявку на кредит в семьсот пятьдесят тысяч, неожиданно объявила она, если Завадские подтвердят ее чем-то серьезным по работе. Все остальные варианты намного сложнее – об этом даже не думайте. Трясите работодателей, вы ведь работаете в крупном учреждении больше десяти лет, верно?

– Я четырнадцать лет работаю преподавателем в ВУЗе, – подтвердил Завадский.

– Просто преподавателем?

Завадский кивнул.

– Можете попросить о повышении? Хотя бы формально… – добавила она, видя, что Завадский задумался.

– Старший преподаватель подойдет?

Ираида покачала головой.

Завадский стал перебирать должности, на которые мог рассчитывать хотя бы теоретически.

Кивнула она только, когда Завадский дошел до замначальника кафедры. Она уточнила у руководства и подтвердила.

– Эта должность подойдет. Нам понадобится копия приказа, трудовая, документы из бухгалтерии и справка из отдела кадров.

Прогнав «длинного зайца», Завадский ринулся в бой. В своем поношенном костюме и истоптанных ботинках, он стал мозолить глаза у дверей ректората, пока его не заметили.

Начальник учебной части проректор Лягушенко после утомительного натиска в конце концов сдался и согласился назначить Завадского заместителем заведующего кафедры на никем не занятое место с одним незначительным условием – взять на себя новый курс по сектоведению.

– Ваш отец был деканом истфака в Южноуральском… – не то спросил, не то констатировал Лягушенко без энтузиазма глядя на Завадского. – Талант от бога.

Завадский кивнул. Пускай хотя бы так проректор обосновал для себя его назначение.

– В мартовский приказ включим.

– А раньше не получится?

Лягушенко покачал головой и в этот момент Завадскому захотелось вцепиться в его тощую дряблую шею, но это желание, разумеется, было тотчас подавлено.

Оставалось только купить «Courvoisier» – желательно найти подешевле и минимально приемлемого объема, скажем «0,5» и с усердием углубиться в небогатый на метпособия мир деструктивных сект.

Сегодняшняя беседа – всего лишь формальное подтверждение исполненных обязательств, но видимо так считал только Завадский… Лягушенко назначил Мартышина. Что это? – сердился он. – Заговор носителей идиотских фамилий? Или может они тайно друг друга поддерживают из сочувствия? Впрочем, Завадскому было не до смеха. Тайный сговор это – да! Тайный сговор проклятых зайцев. Завадский сжал пластиковую кружку так, что она затрещала. Он вдруг осознал, что ненавидит не только эту работу, но и саму эту профессию со всеми типами ее представителей – от надменных профессоров до планктона профнепригодных приспособленцев, присосавшихся к скудеющим ручейкам, вытекающим из бочки бюджетного финансирования образования, а также прилагающиеся к ним бесконечные интриги, пересуды и насмешки за дверями отделов кадров, ректоратов, бухгалтерий и прочих мест обитания бездельников монструозных учреждений советского типа. Но главным объектом ненависти, конечно, оставался длинный заяц, который заставил Завадского ненавидеть себя за то, что он пришел в этот чуждый ему мир только ради того, чтобы ему угодить. Он даже теперь пытался ему угодить, и от этого еще сильнее ненавидел себя. Это какая-то изощренная форма садизма. Или мазохизма?