В феврале Завадский признался себе, что Фейзулла его обманул. Возможно, его ограбили и убили, но он в это не верил. Ситуация стремительно ухудшалась – староверы вырубали деревья под новые поля, готовили землю, подводили каналы для орошения, но посланцы за семенами раз за разом возвращались ни с чем. Последняя надежда рухнула, когда прибыла группа староверов с опытным следопытом из низовьев Уды, где по слухам, у остяков имелись какие-то связи с енисейскими киргизами и – снова ничего.

Услышав такую весть, сторонники партии хлеба, осмелели задавать через старцев вопросы Филиппу – готовить ли к посеву яровые?

Завадского и самого уже начали одолевать сомнения, но тут подоспела неожиданно хорошая весть – гонцы Мартемьяна Захаровича сообщили, что джунгарского купца по имени Фейзулла с наемными людьми на пяти розвальнях видели две недели назад на санном томском пути. Он искал дорогу, чтобы перебраться на Чулым.

Значит все же не обманул! Филипп обрадовался, разогнал нагонявших тоску старцев и на всякий случай направил навстречу по Чулыму своих людей, но те, добравшись до опасного сближения с землями киргизов вернулись через две недели ни с чем.

Между тем, наступила весна, пора уже было сеять, огромные поля были готовы, но пока начали сеять только пшеницу и рожь для обеспечения своих нужд.

В один из мартовских дней Филипп выехал на ближайшее поле. Он был впервые по-настоящему растерян, и не знал что делать. Его состояние будто почувствовали старцы и атаковали во главе с Серапионом.

– Не зачнем – потеряем все, брат! – решительно заявил он.

– Годе угробзу провороним. – Вторил другой.

И его верные Данила, Антон и даже Аким молчали на этот раз – их тоже одолевали сомнения, лица их были хмуры, и они явно понятия не имели что делать дальше.

В этот момент вдали на краю поля показались несущиеся во весь опор всадники. Данила схватился было за пистоль, но зоркий Антон развеял опасения:

– Сардак!

Всадники приближались и вот уже сам Филипп видел коренастую фигуру пятидесятника воеводы Красноярского острога летящего к ним с казаками.

– Мартемьян Захарович велел тебе, Филипп, донести! – вместо приветствия заявил Сардак, спрыгивая с коня.

– Что такое, Сардак? – спросил Филипп.

– Приказчик остолбень Игнатов сымал Фейзуллу и посадил на цепь. Зане же он под спудом в Кузнецком остроге. Токмо люди донесли – воевода сразу сшидал к тебе.

– Вот же мразь! – Филипп и обернулся к Даниле и Антону. – Готовьте коней!

– Не надо, брат. – Остановил его Сардак. – Мартемьян Захарович самолично выехал туда с седмицу назад с полсотней казаков да меня отправил к тебе, еже бы ты не смущался не дай бог разминутися. Он привезет тебе Фейзуллу с товаром онамо.

– Хорошо.

– Да паки едино деяние, братец. Просил тебя воевода об Истомке подумати покамест…

– Да пошел он к черту! – рассердился Филипп. – Почему я постоянно слышу про этого распетушившегося холопа? Вернем мы ему сраный долг.

Сардак покачал головой.

– Зело раздулся Истомка. Сумел прижать к ногтю нового томского воеводу ин дважды самолично ездил с малым обозом в Енисейск.

– В Енисейск? А там ему что нужно?

– Сый чужеяд, братец, разжирел пуще Карамацкого. Обложил всех виною, принял себе личную сотню самых разбойных казаков под набеги в совсельные разряды и все ему как с гуся вода.

Завадский задумался. Кажется, он недооценил этого «народного героя».

Мартемьян не обманул – понимая, что промах вороватого Кузнецкого приказчика, решившего поживиться за счет «нехристя» – часть и его вины, он прилагал усилия, чтобы скорей все исправить. Всего через десять дней обоз из десяти подвод прибыл в Храм Солнца.

Фейзулла сидел на первой телеге рядом с Мартемьяном Захаровичем. Филипп сразу заметил на лице татарина следы побоев – ссадины, гематомы и синяк под глазом. Мартемьян поспешил заверить, что все виновники наказаны – приказчику Игнатову расквасили нос, а стрельцов, избивших по его приказу Фейзуллу, отхлестали батогами.

Однако Завадский успокоился только когда увидел семена. Мешки с ними занимали три телеги. Вороватый приказчик их не тронул, посчитав какой-то восточной приправой, которую сложно будет продать.

Филипп подошел к телеге, сунул руку в один из мешков. Семена на ладони точь-в-точь как обычный мак, которым посыпали бублики и улитки в «Пятерочке». Аким уже кричал над ухом – давал первые распоряжения.

Завадский подошел к Фейзулле.

– Сильно досталось? – спросил он с сочувствием.

Татарин изогнул бровь с кровоподтеком.

– Врать не стану. Удовольствия в мале.

– Мы все компенсируем. – Завадский махнул двум слугам из бывших холопов. – Тебе приготовили избу с баней.

– Зде и мои люди, – Фейзулла указал на четырех джунгаров топтавшихся у телеги позади него.

– О них тоже позаботятся.

Умный взгляд сверкнул из-под полуприкрытых век.

– Рад, что ты здесь. – Филипп протянул руку.

Татарин посмотрел на нее и пожал, чуть наклонившись и коснувшись при этом другой рукой плеча Завадского. Видимо, у них так было принято. Слегка прихрамывая он пошел за слугами, Завадский смотрел ему в след.

***

Семена засеяли за два дня. Места для посева еще оставалось много, но до окончания посевной новых уже не раздобыть. В будущем надо будет это учесть, подумал Филипп и разрешил сеять хлеб.

Через три недели Фейзулла оклемался и его отправили к енисейскими киргизам с новым заданием – попытаться отыскать мастеров в искусстве ращения мака – эдаких средневековых агрономов, а также толмачей понимавших китайский язык. Филипп нашел одного охочего до хлебного вина иеромонаха, знавшего латынь, но не был уверен, что китайцы тоже знают ее.

В начале августа ранним утром Завадский вышел с тремя киргизами в маковое поле. Знакомые шарообразные плоды зеленого цвета покачивались от слабого ветра на высоких стеблях, вымахавших ему по грудь. На бескрайнем поле только-только появились редкие брызги розовых и даже бордовых цветков. Киргиз достал острый сапожный нож и сделал аккуратный надрез. На месте надреза тотчас выступила густая белесая масса, похожая на зубную пасту и начала темнеть. Киргиз коснулся ее мизинцем, сунул в рот и одобрительно кивнул.

Филипп хлопнул его по плечу.

Сырец собирали прошедшие специальный инструктаж работники, в основном женщины и подростки из числа недавно прибывших. В целом работа была несложной. Тут же под навесами они аккуратно наполняли пастообразной массой бочонки, которые под охраной отправляли на закрытые дворы для сушки.

К моменту, когда первая партия опиума была сложена в небольшие пятифунтовые мешки на десяти подводах и полностью готова к отправке, Завадский с братьями уже протестировали выращенный ими опий и знали, что он не идеален, но дает то, что нужно. Его смешали с табаком, дали попробовать Бесу и Антону. Остальным Филипп запретил употреблять наркотик под страхом наказания. Накануне прибыл Фейзулла, который привез с собой двух тонкоусых киргизов – одного звали Урынбеком, а второго Арамисом. Они были двоюродными братьями из рода потомственных маковедов, которых выгнали из семьи из-за распрей в борьбе за наследство – эти двое изрубили ятаганами какого-то важного родственника – не то дядю, не то деда. Один утверждал, что способен добиться нужной стадии созревания уже в июле, а второй заявлял, что владеет особыми приемами ухода, от чего «чудные сны ярче внемлют». Филипп не особенно им верил. Куда больше его обрадовало, что с этой парочкой Фейзулла привез старого киргиза со странным именем Боря, который десять лет провел в цинском рабстве на западе Китая. Когда-то его пленили джунгары и около года держали в клетке, а потом за полчашки соли продали его цинам. Китайцы заставляли его полоть рис стоя по щиколотку в воде и убирать загоны со свиньями и индюками. Он жил в зиндане, куда ему бросали лепешки с сыром и иногда гедза, которые он выучился ловить на лету. Иногда к нему приходил сумасшедший старик и сидя на пне на краю зиндана читал стихи на ханьском наречии – так Боря постепенно выучил китайский язык. Однажды началось сильное землетрясение, крышку унесло ветром, зиндан стремительно затопило и Боре удалось выплыть наверх. Сбежав таким образом, он три года добирался через Сибирь до родины, выучив за это время немного и русский язык. Было это правда очень давно. У старика не осталось родственников, сами киргизы его не помнили и относились с недоверием, считая что он у китайцев заразился чем-то, пропитание из-за преклонных лет доставалось ему тяжело, поэтому он был даже рад предложению Фейзуллы поработать для русских переводчиком, при условии, что ему будут давать на обед гороховую кашу с мясом.