– Сумеешь организовать встречу?

– Да сие, братец, деяние вовсе несложное. Уж давно зазывает он меня в Енисейск.

– Зачем это?

– Яко зачем? Еже бо он самолично снял меня с воеводства. Да все тяну я под разными изветами… То дескать дороги размыло, то Енисей льдом не окреп… Ин стало быть едем?

В горницу вошла упитанная девица, поставила на стол кувшин квасу. Оба смотрели на нее, а потом Мартьемьян вдруг ухватил ее за задницу. Девица с визгом отскочила, а воевода захохотал.

– Да, едем, - сказал Филипп, - но сначала мы кое-что сделаем. Есть тут у тебя грамотные архитекторы?

Мартемьян Захарович округлил глаза.

– Хто?

***

Енисейский воевода Михаил Игнатьевич – не в пример бывшему Томскому коллеге был человеком по-настоящему влиятельным, причем не только в Сибири. Почти все Енисейские воеводы – самого крупного до петровских реформ сибирского разряда были наизнатнейшего происхождения и высочайше титулованы – бояре, окольничие, постельничие, происходили из древнейших родов какого-нибудь Аскольда или Венцеслава, который постирал онучи князю Владимиру в десятом веке или подал кружку молока и пряник в форме лошадки малолетнему сыну Рогнеды Рогволодовны. И имели за плечами серьезный послужной список – как правило, военное прошлое или активное участие в подавлении бунтов. Михаил Игнатьевич тоже обладал всеми этими титулами и заслугами, и роду был древнего и знатного – шедшего от брата какого-то чеха из Священной Римской империи, который привез в Москву невесту Василия Первого в четырнадцатом веке.

Михаил Игнатьевич был крупен, грузен, богат и умел скрывать ненавязчивым простодушием доброго правителя свой цепкий расчетливый ум. Если бы не Строгановы, его можно было назвать самым влиятельным человеком в Сибири. Он близко знал покойного царя и не стремился сближаться с новым, быстро смекнув какой он из себя и понимая, что для этого нужен более тонкий подход.

В сию минуту мрачного ноябрьского черностопа вальяжно вышел он из трехэтажных хором Енисейского острога, ступая золоченными сафьяновыми сапожками по обитым коврами подмостям, которые уложили перед ним чтобы воевода не ходил по лужам. Одной же с ним скоростью двигалась окружавшая его свита и рынды. Воевода то и дело останавливался, указывал на кого-нибудь пальцем – то на попа, вышедшего из духовенской избы, то на нижнего дьяка по хлебным делам, то на церковный купол, который мастерили длинноволосые шарлатаны, выписанные им из Суздали. И всех он знал по имени, и до всего имел дело, давал указания на ходу, тыча пальцем то в одно брюхо, то в другое. Утопая в лужах, сразу два писаря с подвесными чернильницами на боку, спешно скрипели перьями, записывая его устные наказы. Словом, настоящим начальником был Михаил Игнатьевич, да к тому же уважаемым. Умел иногда и пошутить и сыграть в правителя радеющего о простом люде, приказав, например выдать новые сапоги встреченному им босому крестьянину или потрепать за щеку супругу мелкого торговца-баранщика.

Особенно любил он расхаживать по острогу, без устали раздавая указания. Многих подчиненных это, однако, утомляло и они спешили по возможности укрыться с глаз долой от дотошного воеводы.

В минуту, когда Михаил Игнатьевич затеял беседу с матушкой Бедуньей, которая с послушницами попалась ему на пути, в острог через главные ворота громыхая стал втягиваться обоз из крупных подвод на больших окованных колесах.

Михаил Игнатьевич, разумеется тотчас обратил на это внимание. От обоза взгляд его переместился к ярко одетым людям шедшим к нему. Один, коренастый, одет был по-боярски, шел торопливо, неся под мышкой огромный рулон бумаги, другой, высокий, одет явно по-купечески, но как-то диковинно, будто по иноземному. Сопровождавшие эту парочку казаки – все статны как на подбор, хорошо вооружены, но уж больно зверолики.

Подошедший боярин поздоровался и представился воеводой Красноярского уезда.

– А! – широко улыбнулся Михаил Игнатьевич. – Ну убо заждалися мы тебя, братец Мартемьян Захарович! Ин да приходят от тебя одни сплошные изветы да фигуры. Я уж подумал было - не свиту ли за тобой из добрых стрельцов испослати?

Среди сопроводителей воеводы раздались смешки.

– Прости, Михаил Игнатьевич, зело блазненно [виноват] пред тобою, обаче стремглав примчали, яко годе мочно. – Ответил Мартемьян Захарович еще раз кланяясь.

Продолжавшееся громыхание телег отвлекло внимание Михаила Игнатьевича, он повернул голову к главным воротам – через них въезжала уже как будто десятая повозка.

– Это с тобою? – кивнул он на обоз.

– Истинно сице, любезный Михаил Игнатьевич, ясак привезли с добором, да подарочков вмале от купечества нашего уезда вашему острогу.

Говоря о купечестве Мартемьян Захарович, не оборачиваясь указал большим пальцем за спину, где стоял Завадский.

Михаил Игнатьевич перевел взгляд на него.

– Хм. А это что у тебя? – кивнул он на большой рулон под мышкой Мартемьяна.

– Ох! – спохватился Мартемьян, спешно разворачивая рулон. – Сие, дорогой Михаил Игнатьевич, прожект Храма Христа Спасителя, овый алкаем сурядить весною у нас в Красноярске. Во-то привезли тебе показать на одобрение.

Перед глазами енисейского воеводы возникло гигантское изображение копии московского Храма Христа Спасителя, которое по указке Филиппа начертили красноярские подьячие.

Михаил Игнатьевич приподнял брови от удивления и с полминуты вместе с другими чиновниками не мог оторвать взгляда от чертежа, затем с не меньшим удивлением посмотрел на Мартемьяна.

– Да на якие же деньги сему вседетельному благолепию бысти? Али подумал ты еже зде у нас райские куцы?

Снова раздались смешки.

– Не смеем докучати, дорогой Михаил Игнатьевич. Денги паки же, наше купечество по своея воле да божиим наставлением изъявилось вскладчину на велелепоту [красоту] сию передати.

Нескончаемый обоз тем временем продолжал громыхать.

Михаил Игнатьевич снова поглядел на него – въезжала уже кажется двадцатая подвода, он прищурился, второй раз поглядел на Завадского и, как бы обращаясь к нему, спросил:

– Ино отнележе [откуда] якие деньги у купечества? Таких храмов даже в Москве нету, убо одних токмо куполов и логофету не перечесть.

– От цинов, – простодушно пояснил Завадский.

Воевода приподнял брови.

– От цинов?

– Зело богатое государство и охочий интерес имеет до наших товаров. – Косил под дурака Филипп, одновременно пытаясь имитировать местный говор.

– Сице же торговля внеказенная с ними под запретом.

– Верно, Михаил Игнатьевич, так ведь мы не торгуем с ними напрямую. А торгуем через джунгарских купцов. Пока иные с ними враждовали, мы ради общей пользы наладили связи и теперь во благо нашего уезда и разряда джунгары возят цинам наш товар за разумные барыши.

Филипп по глазам воеводы понял, что тот ни черта ему не поверил, но этот мимолетный проблеск мигом скрыло напускное простодушие.

– Молодцы коли так, хватка да смекалка у вас, красноярцев зело вижу на зависть имеется. Видать совсельство [соседство] с лютыми кочевниками кой-чему вас наустило. Не стужаетесь. Верно говорю, братия? Мы смеемся, ин во-то якой у нас уездный воевода, нешто иные. Признаться удивил ты меня, Мартемьян, – воевода снова повернул голову на громыхание телег, – да что же вы там все везете-то!

– Да во-ся, разве нашего, малость и цинского товару привезли, батюшка. – Сказал Мартемьян, простодушно хлопая глазами. – Чаю, риса, тканей, трав, фарфору – ин да всего в мале.

Воевода приподнял брови и переглянулся со своими подчиненными. Обоз тем временем, наконец, заехал, растянувшись от въездных ворот до самой церкви.

– Цинского товару?

– Да ты сам погляди, Михаил Игнатьевич, – сказал Филипп, а Мартемьян Захарович, сделал два шага к воеводе и добавил тихо, так что услышал только он:

– Особливо в предопоследнюю тележицу.

Воевода переводил подозрительный взгляд то на одного то на другого, а затем вдруг зашагал к обозу, взмахнув на ходу рукой — чтобы другие оставались на месте. За ним лишь устремился коренастый служилый в дорогом бархатном кафтане и с черной повязкой на глазу.