Тем временем, Эйден, рассказывающий хозяину что-то захватывающее, ярко жестикулируя и иногда переходя на зловещий шёпот, поднялся и направился к выходу. Дорогу ему тут же преградил один из лайонелитов, молча встав в проёме.

— Я прошу прощения, мастер. — Проговорил пожилой рыцарь, не вставая, интересным образом сочетая почтительность с беспрекословностью, объединяя мягкую просьбу и твёрдый приказ. — И вынужден просить вас остаться. Задержаться, буквально на полчаса. Может час. Моему господину уже направили весточку, и он надеется застать вас здесь. Мы все подождём его. Если вам будет угодно.

Эйдену может и не было бы угодно, но не угодить таким людям и такой просьбе он бы не мог. Держа уверенную мину, насколько получалось и хватало хладнокровия, он кивнул седому, приказал сидеть поднявшемуся было кабелю.

— Это я собаке. — Уточнил он несколько двусмысленно, резковато, но искренне не желая никого провоцировать. Чувство опасности снова накатило и схлынуло, будто призывая к спокойствию псов он убеждал не дёргаться и себя. — Уходить и не собирался. На телеге нужная мне вещь. Хвастаюсь перед хозяином заведения.

Седой кивнул молодцу у входа, тот посторонился, но не садился на место, пока Эйден не вернулся к своему столу. Чувствовалось понятное напряжение. Тилхамин выглядел сконфуженно, алхимик не понимал и не замечал его намёков, а говорить прямо и открыто не стоило.

— Мне плохо от того, что нас стеснили. — Сказал он, не понижая голоса, не пытаясь таиться. — Меня, как хозяина, это ставит в неловкое положение. Но поверь, люди ордена — люди почтенные. Я ценю их дружбу и покровительство и уверен, моим гостям никогда не причинили бы лишних неудобств.

— Полчаса-час. — Повторил пожилой рыцарь, как бы отвечая на незаданный вопрос, поглядывая на редкие карманные часы. — И никаких неудобств.

Девушка принесла ещё пива в красивых оловянных кружках с густой, сложной чеканкой. Не желая выдавать волнения, Эйден хвалил напиток и посуду. И то, и другое действительно заслуживало похвалы. Пивовар легко подхватил излюбленную тему и долго расписывал преимущества разных способов подачи. В жаркие летние вечера такие кружки, предварительно охлаждённые на леднике в подвале, наилучшим образом подчеркивали холодное же пиво, подмораживая руку, потея на столе почти эротично, прогоняя испарину жара со лбов страждущих посетителей. А прохладным свежим утром, таким, как теперь, можно было попросту любоваться. Рассматривать сюжеты, оттиски парусников, завитки волн и стилизованные громады скал, выполненные искусным мастером в металле. Принесли и закуску, традиционное блюдо маринованной телятины. Ровные, аккуратные кубики мяса в виноградном уксусе с пряностями. Выглядело вкусно, пахло божественно, собаки у стола ёрзали и исходили слюной. Наконец, скрипнув ступенями, на веранду зашёл молодой мужчина. Входя чуть пригнулся, так как головой почти доставал до стропил невысокой черепичной крыши. Все присутствующие, рыцари и Тилхамин, поднялись и кланялись, также неглубоко, но учтиво, как и сам высокий господин на входе. Эйден повторил за всеми лёгкий поклон, молча ожидая продолжения.

— Рад приветствовать, мастер Эйден. — Сказал высокий, улыбаясь и говоря почти также, как до того Тилхамин.

— Взаимно, господин. — Молодой рыцарь будто рос с каждым последующим шагом и вблизи казался просто неправдоподобно огромным. Эйден пожал протянутую руку. Очевидно и неожиданно дружественный жест. — Прошу простить, но с кем имею честь разговаривать? В последнее время меня узнают пугающе большие люди, всё сложнее не выказывать робости.

— Лютер Дэсфорд. Для тебя, мастер, просто Лютер. Мы уже знакомы и общались запросто, пусть и только однажды. Три года тому назад, если мне не изменяет память. За каким-то борделем, говорили о костях, политике, воинской дисциплине и паразитах. Ты раз и навсегда отучил меня есть сырое мясо.

Эйден нескромно выпучил глаза. Он с трудом признал тощего паренька с умным взглядом, что упорно давился молоком и не менее упорно поносил купцов с иноземцами. Теперь парень вырос настолько, что все окружающие его казались едва ли не гномами.

— Прошло три года? — Хмыкнув, Эйден припомнил, сколько раз наблюдал сезонные перемены из узкого окна своей мельницы. — Как летит время. А ты и тогда был выше меня. Большой человек, а?

— И буду побольше. — Лютеру Дэсфорду, сыну нынешнего главы ордена святого Лайонела, исполнилось семнадцать. И он имел все основания полагать, что его физический и политический веса будут только расти. — Хорошо, что ты вернулся в Редакар. Здесь всегда ценили толковых людей и без труда находили таковым место. — Он кинул взгляд на Тилхамина, тот вежливо улыбнулся, поднялся, откланялся, возвращаясь к стойке в глубине заведения. Немного поговорили о пустом, отметили чистенькую веранду, тактичность хозяина, прохладное утро и недавние ливни. Сидевшие в углу лайонелиты заказали себе ещё еды и болтали как бы нарочито свободно, создавая шум, подчеркивая, что заняты собой и не подумают прислушиваться. — Смотрю, завёл собак? У меня свора борзых, даже повыше этих, но твои, конечно, мощнее. Хороши.

— Да, они всем нравятся. Знал бы — завёл давно. Не подумай, что мне неприятно твоё внимание, напротив — оно льстит и интригует. Я не знал тогда и не знаю теперь, кто ты и какое положение занимаешь в городе, в ордене. Явно высокое, уж прости за эти вечные кивки в сторону роста.

— Ничего, я привык.

— Расскажешь, если с моей стороны прилично спрашивать, зачем ты искал меня?

— Конечно, не торопись. Да и искал-то я, признаться, не совсем тебя.

— Аспен. — Догадался алхимик. Догадался давно, но теперь был готов насыпать деталей. — Он действительно интересен, понимаю. Но особенно помочь не смогу. — Эйден кратко пересказал всё, что говорил Раосу несколько дней назад. Дополняя довольно бедную информацию о самом артефактике цветистыми подробностями о ситуации на полуострове. — И когда в Маньяри сожрали всех местных дворняг, кошек и голубей, я прихватил этих двоих красавцев и двинулся сюда. Не без надежды на счастливый случай и внезапное озарение. Ведь на что-то же надо было надеяться.

Лютер слушал внимательно и выглядел заинтересованным. Чёрный профиль льва на его груди, на форменном дублете, что-то напоминал. Возможно, взрослея, он и сам начинал походить на гербовый символ лайонелитов, такой же внушительный, царственный, спокойно-надменный и молчаливо гордый. Или же нет, и любой крупный мужик, одетый дорого и имевший при себе охрану, мог казаться достаточно впечатлительным наблюдателям хоть львом, хоть драконом.

— Жаль, что мастер Аспен не заглянул к нам. Никак торопился куда. Не в Боргранд ли? Не знаешь? Вот и я не знаю. Но если вдруг он даст о себе знать, или, может быть, у тебя есть возможность с ним связаться, — Лютер сделал паузу, давая время говорить, — свяжись и оповести. О моём, и не только моём, хорошем к нему отношении. В будущем, ему могли бы предоставить некоторые возможности и шансы, которые, ежели он готов ими воспользоваться, ощутимо приблизили бы желанное. Мир. Для всех. — Он кивнул, будто бы соглашаясь сам с собой и подведя итог важного, того, с чем пришёл. И продолжил уже проще, не тоном молодого лорда и дипломата, а от души, рассуждая свободно. — О Маньяри и в целом о карсах… мне сказать толком и нечего. Ну то есть говорить можно много, а вот поделать, пожалуй, нельзя ничего. Отец тоже не любит затяжных противостояний, не одобряет траты ресурсов, денег, людей. Но в этих карских вопросах всё решают купцы, главы Лиги, ведь торговля их вотчина. А тут дело только и именно в торговле. Металлы карсов, всё, что они льют и куют, теперь будет распределяться Редакаром. Не Борграндом. Не слышал? Гномы оставили наш славный город к его вящей славе. Отозвали посла и отсюда. Недовольны. — Улыбнувшись, Лютер на секунду обнаружил всю свою молодость, приподнял личину серьёзности. И тут же надвинул снова. — Они далеко от моря, пусть даже оставят за собой порты Леммаса, всё одно усохнут немного. А мы восстанавливаемся, мужаем. Того и гляди расправим плечи. Гхм… хоть я, может, и тороплюсь. С карсами вышло не слишком ловко, орден был занят реальной войной с Уилфолком, Сурраем, и блокаду организовали силами наёмников. Сброд, без чести, совести и смысла, как видно по их стоимости и делам. Я бы не трогал крестьян, ремесленников, не мешал рабочему люду трудиться. Но сейчас остаётся только ждать.