Гарцуя и красуясь, поднимая на дыбы шикарного жеребца, Раос расхохотался во всю силу могучих лёгких. Поднялся в стременах, не обращая внимания на боль в стёртой заднице.

— Ну же! Мужелюбы! — Заорал так, что, должно быть, услыхал весь перешеек. — Косорукие засранцы! Что?! Перетруха́ли?

Ветер ещё не отнёс последние отзвуки басовитого эха, как в двадцати шагах от него в землю воткнулся внушительный, около метра, дротик. Все, вроде бы даже кони, скосили глаза на оперённое древко. Три всадника попятились, один развернул лошадь и отъехал за пригорок.

— Интересно, — снова протянул Раос, совершенно не смутившись. — Это шо такое за баллисты? Надо купцов расспросить, такие же хочу. — И продолжил уже громче, обращаясь к карсам. — Даже в меня не попасть! Курьи жопы! Копайте быстрее! Зассатые землеройки.

Неподалёку в землю вбились ещё несколько дротиков. Командир наёмников отъезжал не торопясь, привычно игнорируя опасность и боль от мозолей. Так, осматривая позиции врага и выслушивая редкие доклады от караульных, доехали до скалистого побережья. Волны шумели мелкой галькой, корявые сосны поскрипывали на ветру, высоко в небе кричали чайки. Сволочной конь отчаянно грыз поводья, время от времени пытаясь извернуться и вцепиться в ногу.

— Га́рэт, задержись, остальные свободны. Свободны помогать Чёрному. — Трое конников, один другого мрачнее, оправились обратно. Кривить рожи можно было сколько угодно, возражать, разумеется, нет. — Ну что там с этим треклятым ворожеем?

— Мастер Аспен не появлялся в Редакаре несколько месяцев, командир. Как уехал с травником на телеге — так и всё. С концами. К карсам и поехал, говорят.

— Мать его… наверняка была честной женщиной. Такой полезный колдун и, етить его за ногу, умудрился отгородиться от меня Карским валом. А остальное?

— Бальзамы и эликсиры уже, должно быть, в вашем шатре. С Хохмачом на пару всех аптекарей гильдии перетрясли. Коновалы божились, что не хуже артефактов поможет. И девочек привезли, сами не трогали, как вы и велели, но ихняя бордель-маман заверила — чистые. Рожа-то у неё, конечно, что у аптекарей, но за такие деньги… может и правда.

Раос грустно почесал промежность. Достал из кармана такой полезный когда-то камешек, напоминающий игральную кость. Как и обещал артефактик — спустя две недели кубик остыл и вновь приобретённых болячек лечить не мог. Но не только зуд и сбитая седлом кожа беспокоили кондотьера. Весной он не поехал в Данас вместе с силами лайонелитов и ополчением Уилфолка, не желая более участвовать в столь крупной и горячей военной кампании. Как только дороги чуть просохли — увёл свою шайку в другую сторону, к Редакару, намереваясь послужить купцам и покормиться с их толстых кошельков. И лето действительно выдалось сытным. И, что немаловажно, в меру спокойным. Возня с соседними графствами оттянула к берегам Севенны множество его коллег по ремеслу, а в самом большом порту цивилизованного мира стало легко найти работёнку для отряда бравых рубак… Под командой чуть более рассудительного вояки, всегда умевшего держать с этой самой войной самую верную дистанцию. Однако теперь Раоса одолевали сомнения. Поначалу он немало радовался тому, что удалось добиться «назначения» именно сюда. Намеревался чуть побренчать оружием, немного поддавить торговых партнёров Редакара, деликатно намекнуть на расстановку сил и вытекающую из неё субординацию. Но теперь опыт подсказывал, что упрямые карсы вовсе не перестанут упрямиться. А чтобы их заставить — придётся забросать трупами несколько линий свежих рвов. Нет, он вовсе не питал братской любви к бывалым авантюристам, коими по воле судеб руководил, и не страдал от излишней сентиментальности, но и форменной бойни разводить не собирался. А собирался Раос всё же наладить то, что своей омерзительно-высокой боеготовностью пытались развалить зловредные карсы. А именно — прекрасный уровень комфорта и благополучия, к которому он привык за это приятное лето, проведённое в Редакаре.

Если противника не удалось опрокинуть и погнать, обогатившись в результате традиционно-законного грабежа, добывать ресурсы, необходимые для обеспечения должного уровня существования, следовало из нанимателя. Из глубоких закромов, ларцов и сундуков почтенных купцов торговой Лиги. А чтобы сметливые и прижимистые скряги не слишком роптали — необходимо было воссоздать возможно более убедительную картину отчаянного противостояния. Непрекращающегося, яростного и эпичного. Такого, чтобы кровища пенилась, дымы чернели и порядочные люди обсуждать боялись. И проверять не лезли.

Уверенно кивая собственным мыслям, Раос направил вороного к лагерю. Нужно было позаботиться о обустройстве валов, частоколов, собственной бронзовой ванны. Привезённой среди множества других, совершенно необходимых в походе вещей, к которым он успел привыкнуть за последнее время. О банщицах, должно быть — уже доставленных, тоже следовало заботиться.

Маньяри. Высокий переулок. Раннее утро.

Её привычно разбудил птичий щебет. Маленькие, серо-коричневые пташки истошно чирикали, время от времени долбя крепкими клювиками в окно. В застеклённое, совсем как у благородных, окно. Так подумалось Кьяре, как только сон отступил достаточно, и она вспомнила где находится. Жёлто-розовый восход уже осветил крохотную мансарду, придавая особое очарование деревянным стропилам, старым, поеденным молью шторкам и даже узорчатой паутинке в углу. Сладко потянувшись, она легко выпорхнула из-под пыльного пледа, пробежалась глазами по полочке и, выбрав на этот раз просо, тихонько отворила окно.

— Угощайтесь, маленькие мои курочки. — Почти прошептала она, аккуратно ссыпая щепотку зёрен на подоконник. — Вырастите большими и сильными, и загадите всю плешку нашей противной хозяюшке.

Кьяра хихикнула себе под нос, гордясь такой тихой дерзостью. Она откровенно побаивалась старую матрону, владевшую этим домом. При этом — была невероятно благодарна судьбе, позволившей так замечательно и быстро устроиться. Получить второй шанс. Начать новую жизнь.

Бежав из Редакара, она на какое-то время потеряла себя, почти сошла с ума, бесцельно скитаясь по пустошам и перелескам. Избегая дорог и людей вообще — ожидаемо оголодала. Голод и отрезвил, будто чередой хлёстких пощёчин. Кьяра кое-как сориентировалась и подалась сюда. Маньяри, крупный, богатый город, принял скиталицу тепло и радушно. Почти сразу нашлась еда, причём угощали совершенно случайные люди, чуть позже — работа и жильё. Молодая, красивая девушка искренне уверилась в бескорыстном радушии местных. Мужчин, правда, всё ещё опасалась.

Уже одеваясь, она перекусила ржаным хлебом и разбавленным вином, которое здесь часто пили вместо воды. Перед выходом аккуратно разгладила рабочее платье. Чёрный цвет очень шёл к её загорелой коже, и даже узкие рукава выше локтя, смущавшие привыкшую к рубахам крестьянку, теперь казались такими естественными и удобными. Руки уже совсем зажили, лишь пара бело-красных отметин напоминали о болезненных ссадинах. Повязав кипельно-белый передник, Кьяра сравнила с его безукоризненной чистотой свои ладони, ногти. Работая на земле — она никогда не видела их такими.

Бесчисленные ступени извилистого переулка, мощёные то досками, то крупной галькой, вели круто вниз, петляя между гребнями затёртых рыжеватых валунов. Порой размером с коня, а иногда и с целый дом — эти городские скалы тут и там пробивались сквозь тесноту пёстрой застройки. Через два десятка крутых поворотов, Высокий переулок приводил к улице Алле́гри, полной винных погребков, таверн и закусочных. Идти оставалось совсем недалеко. Представительный особняк из красного кирпича, будто приосанившийся стареющий вельможа, выделялся среди окрестных домов если и не богатством — то статью. Красивые ставни чёрного дерева ещё скрывали его окна, словно полуприкрытые веки — глаза, длинный балкон второго этажа, протянувшийся вдоль всего фасада, пока пустовал. Но широкая дверь главного входа уже была приветливо открыта. Кьяра смело вошла, чувствуя привычный подъём духа. Здесь прислугу не стеснялись, не сторонились.