— И, пожалуй, вчетверо старше некоторых. — Негромко заметил Эйден. Он уже был рядом, подал старику руку учтиво, будто здороваясь. Поддержал, провёл ближе к резному деревянному стулу. — Господин Касимир отказался сдать командование?

— Презренный хряк, что б его, вовсе не дал караулить. Ещё и издевался! «Завидев опасность — кричите филином»… Он куда-то там забрался, толстожопый котяра, иначе я бы его достал. Ух и покричал бы жирдяй. Филином. Как бы не петухом. — Оружейник наконец успокаивался, бесполезно щуря глаза — оглядывался кругом. — Знахарь? Да, мастер Эйден. Не узнал твой голос, хрипишь чего-то. Но пахнешь как всегда, травы и перегар. Аспен тоже здесь? Позови его, мне надо.

— Аспен у мельницы. Стережёт мастерскую, лошадей.

Гаспаро задумчиво пожевал почти беззубым ртом. Мастера-алхимика он считал неплохим человеком. К тому же — приятелем человека хорошего. Но сейчас здесь был именно этот, а не тот, другой. Что ж, Гаспаро не хотел кого-то слишком уж осуждать. Ведь и сам не пришёл бы просто так. Его фаим, кузнецы-оружейники Амато, не нуждался более в его помощи. Старик покрутил железную трость в пигментированной руке, слушая, как избитые грани тихо лязгают о паркет.

Символ патриарха фаима, главы семей его составлявших, принадлежал ему уже лет тридцать. И последние десять — лишь формально. Трость у слепнувшего старца не отнимали, но действительная власть, влияние, даже уважение — неумолимо перетекали к более молодым родственникам. Сильным и деятельным, энергичным, хватким. Очень похожим на молодого Гаспаро. Одряхлев, сам он более не был полезен своему дому, что твёрдо понимал и прекрасно видел. И пока он был способен буквально видеть хоть что-то ещё — намеревался хоть что-то сделать.

— На улицах много мусора. Пока шёл — спотыкался. — Досадливо проговорил он, как бы по секрету, но признавая данность. — А где эта девчонка, Дзилано? И чем у вас тут так смердит? Вели подать.

Даже для старика возрастная хозяйка борделя едва ли могла сойти за девчонку. Но чтобы Гаспаро прекратил наконец браниться, она позволила Кьяре вынести джин и ему. Та наливала, слушая сварливое брюзжание, вежливо кивала и поддакивала. То и дело украдкой поглядывая на Эйдена.

— Она не сводит с тебя глаз, заметил? — Мэйбл вкрадчиво приблизилась к уху, интимный шёпоток неуместно щекотнул что-то внутри. — Подойди же, скажи, что пришёл за ней. Она поверит. Любая поверит, ты только скажи.

— Ты просишь забрать тебя или предлагаешь взять с собой и её? — Эйден припустил в голос яда, сейчас он бы предпочёл немного простоты, честности, ибо натерпелся уже по дороге. А может и до того. — И я, и Гаспаро здесь, но случай непостоянен. Не уверен, что и один смог бы дойти обратно также легко. Хотя, видят боги, не всё там было легко. А уж с вереницей девушек, детишек, а то и баулами скарба…

— Оставим лишнее. Ускользнём налегке.

— И кого из них назначим лишними? Старик слеп, а ты будто не слышишь. Пары отщепенцев вполне хватит, чтобы преградить путь, напомнить, как распрекрасно всё было ещё сегодня. Сидим, пьём, тревожимся понемногу. Бывает и хуже.

— С молодцами Касимира будет под тридцать мужиков. Да столько же баб. Толпа — почти армия.

— А мимо меня шоркнуло две сотни, и пусть это, должно быть, крупнейшая, но далеко не единственная шайка. Здесь мы в своём праве, а чужими подворотнями можно и не дойти.

— А можно и дождаться. — Мэйбл холодно кивнула на топор, в уже почерневшей засохшей корке.

— В глубоком кресле, глубочайшем опьянении… Чего бы и не попробовать?

Нечто подобное, вне всякого сомнения, уже обсудили и обсуждали все. А кто не смел говорить вслух — искал единомышленников взглядом. Урождённые карские девушки, коих, к слову, в борделе было меньше половины, спорили о судьбе двух других крупных городов полуострова. Вилбоа́ был дальше всего от Карского Вала, от перешейка, а значит и от врагов. И, возможно, сохранил за собой несколько больше порядочных людей, и мог бы противостоять подобным беспорядкам успешнее. Таким предположениям возражали шумно, в основном — как раз уроженки Вилбоа.

— Там и в лучшие времена была глухая глушь. — Высокая, строго вида девушка стояла прямо, скрестив руки на груди, выставив острые локти. — Куча грязи, среди куч поменьше, в окружении ям, пропастей и дыр в земле. Порядок там означает пустоту. Людей меньше, скотины меньше, ветра с гор сдувают всё, что ещё пытаются вырастить. Кто не был дальше Маньяри — не ходите. Там было нечего делать, даже когда караваны с едой ходили исправно. Что теперь, даже боюсь подумать.

В её словах была некая доля правды. Вилбоа, выросший в предгорьях Местэрадо, жил в основном за счет добычи, первичной обработки и продажи руд. Железо, медь, олово, редкие серебряные жилы. Горное дело позволяло закупать извне всё то, чего не хватало среди скал и камней. Шахты, отвалы и карьеры множились пару веков, снабжая мастеров Маньяри достаточным количеством хорошего сырья. С тех пор, как Редакар блокировал перешеек и к Карскому Валу стянулось значительное количество мужчин, ранее занятых ремеслом, перевозкой, торговлей и всем прочим, горняки, как горят, затянули пояса максимально туго. А теперь, возможно, били в них новые дыры. А кто-то утверждал, что даже варили и ели. Кроме того, Эйдену припомнилось, что в Вилбоа видали и гномов. Послы Боргранда то ли надзирали за добычей руд, то ли делились опытом, явно имея свой интерес в городе шахтёров и горняков.

— А что там… с гномами? — Спросил он как-то рассеянно, уйдя в своих мыслях далеко от темы горячего обсуждения.

— П-ф-ф… — Мэйбл махнула рукой остальным, продолжайте, мол. Понюхала пустой стакан алхимика, снова хмыкнув — налила больше. — К чёрту гномов. Что там с Берой? Как она?

Эйден будто опомнился. Словно вспомнил недавний сон, который казался таким ярким накануне, а теперь выцвел, поблёк, смазался в памяти. Невероятное так быстро становится обыденным, а потом вдруг забывается, вылетает из головы, как мелкий пустяк. Восклицания и ругательства уже рвались с его языка, описания ночной «осады» мельницы, побоища, полураскрытой тайны Гаронда… Изорванные тела, рык во тьме, бегство или уход под утро… Он икнул, запнулся, так ничего и не сказав. Пару раз беззвучно открыл и закрыл рот. Посмотрел на Мэйбл иначе, подозрительно, зло.

— Ты дала ей арнику.

— И чистец, и толстолистный бадан.

— Она потеряла с полведра крови.

— В человеке не бывает столько крови.

— Чуть не погибла.

— Значит, жива. Чудесно. Я надеялась на успех.

— Надежда тебя бы не спасла, если б прослышал Гаронд. — Они не единожды спорили о детях. О рождённых и не рожденных, о соизмеримости возможных страданий и шансов на лучшую жизнь. — Арника, бадан… Да ты мясник. Ещё бы жахнула коленом.

— Трусоватый ханжа. Заройся в свои принципы и дрожи, а я спасла минимум двоих. Ей не познать трагедии такого материнства, плод же и вовсе не дозрел до страданий. А несостоявшийся отец, безумец и тиран — не иначе, утешится и собаками.

— О-о ты даже не представляешь… собственно — не вполне представляю и я. Но всё это мерзко. Низко, подло, кроваво.

— Жизнь. — Мэйбл глубоко кивнула, выражая полное согласие и уверенность в собственной правоте. Так и не отдав алхимику стакан — опустошила залпом. Твёрдым взглядом заткнула цокнувшую было девицу. — Лониано?

Лониано — третий из крупных городов карсов, или скорее первый, если считать со дня основания, был очередным обсуждаемым путём отхода. Город-порт был близок к Валу, а значит и к армии, к порядку и воинской дисциплине. Такие предположения звучали в воздухе.

— Нет! Глупости, бред, абсурд и идиотизм! — Старик Гаспаро, передохнув и промочив горло, вещал теперь громко и уверенно. — Нет, говорю я. Лониано — помойка. Дырка от задницы нашей славной земли. Загнившая лужа, полная сардийских пиратов и разбитых надежд. После чёрного мора, чумы десятилетней давности, город так и не оправился. Никогда не оправится. А? Громче говори, девочка. — Кьяра, наклонилась к нему, что-то говоря. — Да чего ты орёшь мне в ухо? Я слепой, а не глухой. Говорит, мор-то был не десять, а лет пятнадцать тому назад. Ну да и бог бы с ним, не суть важно. Там никого не ждут, ничего путного предложить не смогут. Лишние рты, во время блокады Вала, так пустыми и останутся. Корабли сардийских сволочей, не тех, что за нас, а прочих — не дают вести торговли, возить грузы морем. Если уж куда и идти, то на Стальную. Кузнецы Амато стойко держат рубежи, всякая шваль не подступится. И пусть мой фаим выставил к обороне перешейка больше кирасиров, чем три за ним, но крепкие мужики, да в доброй стали, ещё есть. Ежели соберётесь — идёмте. Провожу.