Стальная улица, цеховой район кузнецов и литейщиков, была перегорожена баррикадами. Разбегающиеся от середины переулки, будто лапки многоножки, также оканчивались «когтями», основательно сработанными засеками, частоколом в цепях, в окружении свежих канав и ям. В окнах вторых этажей тут и там виднелись колючие, внимательные глаза. А полумрак затенённых комнат наверняка скрывал местного же изготовления арбалеты.

Через несколько сотен метров, у Колодезной площади, Эйден приостановился. Бестолковая порывистая суета и желание поторапливаться вдруг схлынули, будто смытые горячей волной. Предчувствие, интуиция, что-то такое полыхнуло внутри, оставив после себя быстро остывающий пот. Он нырнул в подворотню, в старую запылённую арку, присел меж трухлявых разбитых ящиков, чувствуя вонь прелых овощей. И только теперь разобрал звуки, уже несколько секунд доносящиеся до его ушей.

Бой. Совершенно особая мешанина вскриков, стонов, лязга и топота. Будто одушевлённый град, где каждая из ледышек полна страха и ярости, каждая голосит на свой лад и неудержимо несётся вниз. Волосы по всему телу встали дыбом, то самое чувство внизу живота, будто готов упасть, уже падаешь, заиграло забытой щекоткой. Он сидел напружинившись, тараща глаза из темноты подворотни. Совсем как кот, почуявший приближение своры.

В просвете старой арки мелькнул и пропал силуэт. Быстро, так, что толком не рассмотреть. Потом ещё двое, они бежали под гору, так быстро, что казалось — почти летят. Топот башмаков, сапог и сандалий нарастал. Через секунду мимо завала из хлама, убежища Эйдена, селевым потоком пронеслась бегущая толпа. Эти неслись молча, изо всех сил, сшибая и топча упавших. Именно так обычно и отступали. За ними, с разрывом в пятнадцать-двадцать шагов, уже с рёвом и воздетым оружием, торопились победители. Точно такая же — грязная, разношёрстная толпа. Случись им вдруг резко догнать, смешаться — отличить одних от других было бы невозможно. Но пока те, что убегали, или, споткнувшись, пытались ползти, были очевидной добычей. Рябой пёстрый змей толпы, позвякивая железом, поглощая и перемалывая нерасторопных, быстро тёк вниз по улице.

Они схлынули также резко. Всего, должно быть, человек двести, в чистом поле смотрелись бы одиноко, плешивым разрозненным отрядом. Храбрясь старательно и не слишком успешно, бывалый ветеран выбрался из трухлявой кучи. Ноги ощущались чужими, но в голове было очень легко. До улицы Аллегри он добрался без происшествий, разжившись по дороге неплохим топором и насмотревшись такого, что впору бы отводить глаза.

Здесь, к его облегчению, стоял сильный пост. Примерно два десятка человек. Поперёк улицы две телеги, промеж них щедро накидано мебели, скрепляя весь беспорядочный бастион — наискось прибиты свежие брусья и доски. На ближней телеге, стоя за поваленным набок дубовым шкафом, как за трибуной, возвышался Касимир Галли. Здесь Эйдена знали и пропустили. Кто-то даже одобрительно похлопал по плечу, отметив запачканный кровью топор. На улице праздника не было следов пожаров и разрушений. И от того было ещё тревожнее.

— Госпожа. — Эйден вежливо поклонился хозяйке заведения, протиснулся мимо и на нетвёрдых ногах дотащился до кресла. Привычно рухнув в его глубокие, удобные недра — непривычно и неловко пристроил на ближайший столик грязный топор. — Как вы тут? Как девушки? Всё ли в порядке?

— Всё нормально, мастер. — Госпожа Дзилано действительно выглядела практически нормально, разве что дышала чуть чаще. Чего нельзя было сказать о её главном зале, часть меблировки отсутствовала, на паркете печально пустели невыцветшие пятна «теней», годами скрываемые массивными игорными столами, диванами, старинным лакированным шкафом. — Девушки — как мышки. Прячутся, но несомненно набегут, как узнают, кто пришёл.

Здесь его ждали и любили. Эйден в этом не сомневался. Ценили как лекаря, алхимика, интересного собутыльника, а то и внимательного любовника. Окруживших его девушек отогнала Мэйбл. Она одним своим присутствием подавляла и куда более дородных, и старших женщин, хотя излишняя чувствительность и застенчивость явно не были присущи дамам их ремесла. Когда первый поток вопросов схлынул, он осознал, что толком не ответил ни на один из них. Так как ничего особо и не знал. Хмурый мужик при оружии, пришедший «оттуда», силился хмуриться поменьше, рассеянно отряхивая трухлявую щепу с закатанных рукавов. Вместо того, чтобы отвечать — он предпочёл бы послушать. И своей пустой фляге он, несомненно, предпочитал полную.

— Угостись, Дзилано сказала — тебе можно. — Мэйбл наливала сама, оттеснив взглядом и локтем пышногрудую блондинку. — Эти кудахчут второй день. Не всех слушай. Как тебе джин?

— Отвратительно. Но вроде чувствую свои травки. Твоё творение?

— Корень ириса, дудник, тёрн… я бы сделала лучше, это из старых запасов. Кое-что из старого ещё осталось. Да, Лили? — Блондинка фыркнула и отодвинулась, сделав вид, что не хочет пить, слушать, да и старой себя не признаёт. — А вот кое-что уже закончилось. Всех ткачей, говорят, перебили. Рассадили по кольям вместе с женщинами и детьми. Врут, наверное, ибо где им вдруг взять столько кольев.

— Не врут. Я шёл через Белый переулок, он теперь несколько почернел. А тела на заборах. И старый Рикар там. И жена его.

— Толстая Беатрис?! — Охнула не слушавшая вроде бы Лили, всколыхнув огромной, лежавшей на животе грудью, затянутой в потрёпанную парчу.

— Гхм… да. — Эйден жалобно посмотрел на Мэйбл, та воззрилась коршуном на Лили. — Не знаю про детей, не видел. Но может — невнимательно смотрел. К слову о детях…

— От ручья собрала всех, кто был на месте. Сейчас в задних комнатах, на кухне, госпожа Дзилано обороняет кладовые. У неё, конечно, не забалуешь. Кому-то уже попало вожжами за минуту до твоего прихода. Не все могут усидеть на месте, мальчишки иногда вылезают. Бегают, шныряют, вынюхивают. А воняет в городе сильно, новости, что приносят, не лучшие. Даже если правды там половина. Мясники из нижних кварталов будут биться с пришлыми и вояками, теми, что воевать на Валу больше не хотят. Где-то у Колодезной площади народ скликали, должно быть — уже скоро.

— Уже. Кто там кого я не понял. Не уверен, что есть разница.

— Одни голосили, что хотят поделить всё честно, другие, что нужно ещё честнее. В итоге разорили всё, что ещё как-то работало. И с чего вдруг начался этот кавардак? Подумаешь — некоторый упадок, нехватка, бедность… Многие города, страны — так и живут, другого и не видели. Господин Касимир, потрясая господским пузом, уверял, что хулиганов разгонят к утру. Утром же велел возводить баррикады, таскать мебель, согнал мужиков.

— И все присутствующие ему горячо благодарны, за защиту и выдержку, за самообладание и своевременные меры.

— Ну да. — Сухо согласилась Мэйбл. Она понимала намёк, понимала ситуацию и её опасности. — Могло быть и хуже. Однако, и лучше тоже могло бы быть.

— Будет. — Неопределённо кивнул Эйден.

Ожидал ли он лучшего — не уточнил. Так далеко его планы не заходили. Да и был ли у него вообще какой-либо план? Добраться сюда удалось, все местные живы, здоровы, в меру веселы. Но что дальше?

В конце улицы, у баррикад, стали шуметь. Кто-то бранился, кричал, раздался жесткий стук железа о дерево. Женщины, рассредоточившиеся уже по гостиной, замерли, напряглись, переглядывались и вслушивались. Эйден только теперь заметил Кьяру, она смотрела на него. Возможно, стоило выйти, выглянуть, узнать, что к чему. Он успел лишь громко откашляться и потянуть руку к топору.

— Клятые сосунки! — Раздался крик уже у самой двери. После чего она распахнулась, изящная декоративная задвижка полетела в сторону, зазвенела жалобно о паркет. — Жирный свин, со сворой трусливых подсвинков! — Гаспаро Ама́то, старый полуслепой оружейник, непривычно резво вступил в помещение. — Да я вдвое сильнее половины этих соплежуев и втрое умнее большинства из них! А… что… — он попытался было облокотиться о игорный стол, стоявший на том месте многие годы, но не найдя его — чуть было не упал.