— Они не пытаются пробиться, — Эйден устало выпрямился, вытирая полотенцем руки, указал кивком на дверь. — Не рубят. Топор, скорее всего, швырнули. Куражатся. Храбрятся. Но метнув — так вроде бы и не забрали. Ни к чему выходить, ни к чему рисковать. Ждите здесь, я отвечу на их ожидания и вернусь мигом. — Он взлетел вверх по лестнице легко и, почти не глядя, не стараясь попасть, швырнул пузырёк в окно, предварительно подпалив тряпочный фитиль о лампадку. Вспыхнуло ярко, послышалась ругань, но не вопли боли. Алхимик вернулся вниз, стараясь выглядеть довольным. — Подумаешь, грозятся. Мальчишки с палками. Пусть некоторые и в седой щетине. Но ты давай, рассказывай, в чём тут дело и почему наружу хочешь. И не надо так смотреть жутко. Говори лучше, мы понимать должны. Может тогда и ей помочь сможем.
— Вы и так знаете суть. — Медленно проговорил Гаронд. — Верно, мастер Аспен?
Арефактик пожал плечами. Он что-то перебирал в своём сундучке, рядом, о комод его же работы, опирался его же работы меч.
— Он не говорил тебе, Эйден? — Гаронд хрипло откашлялся. — Что ж, понимаю. Колдун видит сокрытое, но тайнами делиться не любит. Как, впрочем, и я. Но не думай, что я причинил бы ей вред, умолчав о важном. О том, что имеет отношение к делу. Эти её… кошмары — мы уехали от них. Покинули Эссеф, Бирну. Долго шли сюда, чтобы ничто не напоминало о былом. Но Бера, конечно, не забыла. Она опасается, что я буду несдержан. Такое случалось, но не думайте, что часто. Даже там, дома, некоторые считали меня чуждым. Чужаком. Выкрикивали ровно также, как и те, что сейчас снаружи.
За дверью свистели, сыпали оскорблениями, угрозами, среди прочего — обещали разделать чужаков. Эйден припомнил графство Эссеф, дремучий городишко — То́хму, где местный воротила с такой гордостью рассуждал о «коренных». Потом подумал о том, как три дня назад Аспен отказался идти выручать Гаронда, хотя «недовольные» были особенно недовольны из-за найденного в кустах тела, прикопанного там именно артефактиком. Что именно теперь от него скрывали — Эйден не понимал. Было очевидно, что он один здесь не в курсе чего-то важного. Ну, может ещё собаки.
— Так… кто-то потрудится объяснить, что к чему, чёрт возьми? — Он был зол, в голове крутились самые неприятные из событий последних лет, страх решать или выглядеть нерешительным. — Или мне и дальше бездумно лаять на дверь?
— Наш добрый лэндлорд прикладывает немало усилий, — сухо заметил Аспен, — чтобы оставаться добрым фермером. Это видно невооружённым взглядом. Издалека.
— И что? Их там двенадцать! Гаронд, ты говорил мне, что даже не держал в руках меча. Даже если и врал, то…
— Я не врал.
— Ты удивительно невнимателен. — Артефактик облокотился о стену и не смотрел на Эйдена. Он крутил в руках небольшую баночку с темным сморщенным ломтиком внутри. — Вероятно, просто отводишь глаза. А ведь у тебя богатый опыт общения с… интересными людьми.
Эйден взглянул на Гаронда по-новому. Что-то в нём может и было. Что-то эдакое. С другой стороны — а в ком не было? Своеобразная манера держаться, некая таинственность, сомнительное прошлое… Куда ни плюнь, попадёшь точно в такого же бродягу. Взять его самого или Аспена, у всех хватало «интересных» особенностей, настолько, что их не слишком получалось считать особенными. Покидать родные места, скитаться, скупо ворча о былых ошибках, ну что может быть банальнее? Чуть не каждый первый собутыльник подходил под это описание. Но в драку против дюжины лез не каждый, даже и будучи мертвецки пьяным. Гаронд не был пьян вовсе.
— Ты и сам небезынтересен, мастер. — Гаронд смотрел хмуро, будто бы уязвлённо. — Расписной череп звенит мерзким светом. Под волосами такого не спрятать. — Артефактик пожал плечами, мол, и не пытался. — Меч вечно под рукой, но редко напоказ. Смердит огнём и сталью. Колдовской сундук пищит ночами. Дурацкие уши в банке. Довольно причин и поводов для селян. Кричат меня, но коль смогут — возьмут и тебя.
— Ты сохранил то ухо?
— Ещё бы.
Поднялся грохот, дверь стали ковырять железом, заскрипели доски. Гаронд повёл плечами. Шумно всхрапнул, словно боевой конь перед атакой.
— Смотрите за ней. — Сказав это, он удивительно легко вытащил засовы, тихо отворил дверь. Снаружи расступились, на мгновение стало тише.
Первого он схватил за лицо. Ломая глазницы, сминая худую морду, быстро подтянул к себе. Вырвал зубами здоровенный кусок, от шеи до плеча, раздробив укусом ключицу. Слева ударили алебардой, зацепив полотно двери, захлопывая её. Это было кстати. Гаронд отмахнулся как от мухи, выбивая древко из рук, нырнул вперёд, хватаясь за вывихнутую упущенным оружием кисть. Сжал, как трепещущего цыплёнка. Амплитудно крутанул, впечатывая алебардиста в стену мельницы. Тот не смог и вскрикнуть, разбился сильно и наверняка, будто упав о скалы. Следующий получил удар в грудь, но рухнуть не успел, Гаронд поймал за плечо, ухватил за подбородок и рванул вверх. Дёрнув раз из стороны в сторону, вырвал голову и ошмётки хребта. Коротко показал остальным, держа за помятую пальцами челюсть. Всё это заняло пару секунд. Они завопили разом, как по команде. Бросая факелы — брызнули врассыпную, спотыкаясь и падая в расползающейся тьме. Тьма нагоняла. Большими скачками, падая сверху или сшибая сзади, разрывая, стискивая и вгрызаясь. Вопли вспыхивали и гасли в темноте ночи. Тяжёлые, низкие тучи неслись на запад, будто бурный грязный поток, почти касаясь шпилей верхних кварталов Маньяри. Столбы чёрного дыма, вырастающие над городом, тянулись к тучам косыми щупальцами.
— Не выходи. — Предостерёг Аспен. Он сидел на табурете, положив на колени обнажённый меч.
— Он из этих. Заблудший? Не человек? — Эйден протянул руку к двери, сам не зная, хочет ли отворить и задвинуть засовы.
— Деталей не знаю. Я пытался выспросить Беру, но крови потеряно много. Не уверен, что там было бредом. Мои татуировки, — артефактик склонил голову набок, указывая на расписную половину черепа, хотя в тусклом свете ничего не было заметно, — не позволяют мне видеть всего. Но заметить попытку сокрытия — случается. Гаронд старался скрыть что-то, иногда сильно старался. Но и сам, как мы слышали, видел, что я это замечал. Соври мне, скажи, что о подобном и не догадывался.
— О таком вот?! — Жесты вышли даже более яркими, чем просящиеся на язык ругательства. — Нет, чёрт возьми. Может когда-то я и был… внимательным. Но какого хера бы не сказать, а? На всякий случай.
— Он лишает воли, подавляет возможность говорить. — Бера попыталась сесть на лежанке, но откинулась обратно со скрипучим вздохом. — Слова. Слова не лезут в глотку. Спотыкаются, затухают. Это вокруг него. Все боятся. Все всегда боятся.
Эйден подошел ближе, промокнул бледно-серую кожу на её лбу влажной тряпицей. Кинул взгляд на чуть дёрнувшуюся собаку, оба волкодава под лестницей сидели совсем тихо, съёжившись, будто опасаясь глубоко дышать.
— Ты приходишь в себя, хорошо. Не нужно бояться. Мы, — он посмотрел на Аспена, на его меч, — не боимся. Расскажи же нам. А я поставлю куриться полынь со зверобоем.
Она говорила долго. Но не о Нём, не о Звере, а всё больше о страхе, отчаянии, безысходности, что несла годами. Семья отдала её, будто принесла в жертву. И пусть он не требовал — сильному просителю не отказывают. Девчонкой, живя в лесах, она почти всегда была одна, и не знала, что лучше. Бесстрастная, безразличная к дрожащему человеку ночь, или вернувшийся с охоты Он, абсолютно всё чуявший, но совершенно неспособный понять. Её берегли и неволили, как скотину, как собаку, неразумную тварь. И оказавшиеся рядом люди пугались и бежали, или гибли, если не были достаточно быстры. Плохие, хорошие, возможно — случайные, исход было не предсказать. Она пыталась просить, молить его, иногда даже казалось, что получается. Но потом снова что-то случалось, что-нибудь ведь всегда случается, и была кровь, крики, снова безумный бег в ночи. Вперёд, сбивая ноги и раздирая ветками лицо, спотыкаясь, ползя и кашляя, через заросли в чащу, в самый бурелом, в ворох мёртвых коряг, глубже под старый пень. Чтобы Он снова нашёл её, поднял, унёс обратно. Потом она свыклась, смирилась. Да и здесь, под Маньяри, было уже не так тяжело. Вокруг, пусть и не слишком близко, даже были люди. Тяжёлые древние кроны больше не застили солнце, ветер не нёс с собой резкого духа падали. «Новую» опасность она осознала не так давно. Раньше просто не задумывалась, не предполагала. Теперь Он хотел ребёнка. Детей. Беря её всё также, неловко, будто боясь сломать, на место животной похоти пришёл холодный расчёт. Чувствовалось терпеливое, настойчивое ожидание исхода. Упрямое ожидание охотника. Ценой невероятных усилий и с соблюдением всех предосторожностей она выяснила, как избегать беды. Научилась доставать и использовать нужные травы. Одно время даже для него, уговаривая принимать, убеждая и надеясь. Но потом пришли колдуны, обосновались в мельнице, победили её ворожбу своей. Почуяв в себе чудовище, мразь, жрущую её изнутри, она хотела броситься на нож. Но нашлась женщина, что обещала помочь иначе. Помогло. Оно было выдавлено из тела, пусть и забрало с собой полведра крови.
