Потом Гаронд принёс на руках жену. Та уже бредила, ниже пояса платье было перепачкано кровью. На какое-то время все другие проблемы были забыты. Её уложили на койку Аспена, осмотрели, обмыли, с трудом напоили успокоительным отваром из хмеля и страстоцвета, артефактами сбили жар.
— Я не верил, — начал Гаронд, когда она немного успокоилась, уснула. — Боялся поверить, что получилось. И тебе не говорил, мастер, чтобы не сглазить. — Эйден молча кивнул. — Тошнило её, понимаешь. Не жаловалась, терпела, но я-то вижу, знаю. Может — сработали твои травы, может — что-то своё решили боги, человеческая природа, судьба… Она ждёт ребёнка. Моего ребёнка. Это так? Спрашиваю о том, — фермер помедлил, глядя в пол, — ждёт ли и сейчас, всё ещё?
— Скорее да. — Эйден попытался поймать взгляд Аспена, но маг смотрел в сторону. Должно быть — не хотел никого обнадёживать напрасно. — Уверенности быть не может, но её состояние налаживается. Кровь — далеко не всегда смерть. Мы сделаем всё, что только возможно. Тут уж тебе на редкость повезло с соседями.
Гаронд поднял голову, улыбнулся скупо, устало. Благодарно кивнул. Беру прикрыли ширмой, ей нужен был покой. На пузатом бочонке, служащем Аспену столом, сообразили нехитрый перекус. Сухари, вяленая свинина, немного масла и сыра. Рыжие лучи закатного солнца падали косо, тень решётки окна делила округлую комнату на части.
— Никто не вялит мясо так, как я. — Прервал молчание Эйден. Хотелось немного отвлечь всех, отвлечься самому. — Даже жухлая, лежалая, издохшая своей смертью свинья — распалась на такие аппетитные ломтики. Тают во рту, только жуй да запивай. — Аспен хмыкнул, передавливая ножом полоску мяса. Гаронд рвал сухие ломти зубами, задумавшись, не отвечая. — У меня наверху кое-что интересное ещё висит, сушится. Под крышей хорошее тепло, сквознячок. И, кстати говоря, ни одной мухи. Пучки полыни, зверобоя, немного хмеля и местного табака — и ни одна тварь не прожужжит, не пискнет, своими грязными лапками моих творений не осквернит. Что здесь курится, чуете? — Он указал на дымящуюся лампадку. — Багульник, арты́ш и совсем немного сандала, его здесь достать сложновато, средства дико универсальные. Успокоят, отрезвят, прочистят голову и грудь. Легче дышится, думается, спится. — Алхимик замялся, ещё раз проговорил про себя последнее. — Не знаю, насколько уместно… Но, полагаю, уместно всегда. Давайте уж по чуть-чуть, от нервов, для пищеварения, за удачу и здоровье.
Разлили лимонную настойку, Гаронд фыркал даже сильнее обычного, Эйден быстрее обычного пил. И почти не смолкал. Методы сохранения мяса, прочих продуктов, способы добыть, вырастить и найти то или иное, тонкости обработки всего упомянутого, вплоть до сооружения специализированных построек… С копчёного филина тема неуловимо развилась до мельниц. Эйден, уже порозовевший от настойки, вскочил из-за «стола» и практически за руку потянул Гаронда вверх по лестнице, показать вяленую дичь и выспросить про устройство конкретной мельницы, так сказать, у создателя. Уходя, незаметно пнул ногой Аспена. На всякий случай.
— Я ещё как впервые сюда зашёл — проникся. — Живо продолжал алхимик, указывая обеими руками. — От кладки до форм, обводов стен, арки входа. Стропила — гениальная простота. А сама суть ветряка, передача клиньями, жернов так высоко. Расскажи подробнее, почему так? Нет, я-то видел подобное, но на здоровенной мельнице Кро́лдэма, водяной, к тому же.
— Льстишь, мастер. Я знаю, что «обводы и формы» вышли… скорее крепкими, чем гладкими. Каменщик из меня не слишком хороший. Но упорный. А чтобы лишний раз мельника не видеть, я говорил — кончиться могло по-разному, сложил, как мог. Как подглядел, выдумал, осилил. Шипы крепкие, барабан тяжёлый, — Гаронд провёл рукой по пыльным клиньям, передающим вращение с ветряка на жёрнов, — сначала вообще из цельного массива такой здоровенный диск выпилил, неподъёмный вышел, да и треснул по ходу дела. Потом вот, из досок сработал. Немного плотничать тогда уже умел. Как жёрнов сюда поднимал — отдельная история. Пришлось ещё и в блоках, шкивах, узлах разобраться. Что, по правде, и потом пригодилось, когда дом достраивал. Да, мешки сюда кидать сложнее, чем если бы внизу мололось, — Эйден согласно закивал, вспоминая и неосознанно похрустывая запястьями, — зато всех этих валов, передач, а то и цепей, шестерней, бог знает, чего ещё… куда меньше. Не такой я умелец, чтобы тонко и точно, а спина крепкая, под зерном не гнулась. Была крепкая, поскрипывает теперь. А у тебя?
— Я-то молодой ещё, — усмехнулся алхимик, — бодрый, гибкий. Хотя тоже таскать как раньше — не смогу. А что тот мельник-то? Напомни.
— А мельник — карс. И как все карсы — смотрит на мужика по делам. Что, наверно, и хорошо. Пока у меня не было ничего, чуть ни в морду плевали, через губу разговаривали. А как сгинет всё, что нагородил, нажил — снова и вспомнят, что чужак и пришлый. — Гаронд оглядел внимательнее этаж, давно обжитый, увешанный и заставленный всяким. — Кресло у тебя ладное. Такое… тонкое, точное. Я так не смогу.
— Я тоже, — согласился алхимик, — не смогу.
Под лестницей зашевелились псы. Заволновались, заскребли когтями, один глухо заворчал. Гаронд просто стоял, низко опустив руки, смотря на них сквозь доски ступеней. А когда звуки снаружи стали слышны уже всем, пошёл не к окну, а вниз, к жене. Эйден же хорошо разглядел гостей. Двенадцать человек, вооружены. Кто молотком, кто вилами, пара человек при мечах, у одного традиционная карская алебарда. Сумерки расступились перед зажигаемыми факелами. Слышался треск огня и пугающе спокойные разговоры.
— Хэй, мужики, — Эйден заметил, что на него показывают пальцем и не стал отступать в глубь комнаты, — вы чегой-то удумали? Давайте спокойно обсудим, что, зачем и ради чего. На днях ведь как-то мягонько разминулись. И теперь тоже не вижу смысла сталкиваться лбами. Нейт, это ж ты? Что стряслось-то?
— Я. А случились чудища, которых вы там упрятали. Отсюда слышу — подвывают. А ведь они людей жрут, детей даже. А хозяин их, видать, науськивает! Да и к вам, колдунам, тоже вопросы имеются. Говорите, что в сундуке, и почему от него хворь, да говорите правду и быстро, а то иначе спрашивать будем. Открывай живо! Посмотрим, выслушаем, рассудим.
— Эге-е-е… это ты брось. Что значит — «рассудим»? Судьи не вижу, а тем, кто на ночь глядя с топорами приходит, судить себя не дам. И не стыдно тебе, ведь принимал радушно и поил, и…
— Отставить! Молчать! Отпирай, знахарь, или подпалим — сами выскочите. Чтобы в вилы не упереться — лучше впустите по-хоро…
— А я уже арбалет взвёл. — Сообщил Эйден звонко, он тоже начинал заводиться. — А белку не в глаз, но с тридцати шагов бью. А кто дверь портить вздумает, сам подпалю так — на всю округу вкусным запахнет.
Не дожидаясь, не слушая ответа — он поспешил вниз. Никакого арбалета не было, да и удачно подпалить негодяев не так просто. Колба с огневой смесью действовала недалеко и нужно ещё умудриться хорошо попасть. Неспокойно было не только снаружи. Бера металась на кровати, бормотала что-то невнятное, волосы липли к потному лицу.
— Вы всё слышали, что скажете? Думаю, они будут осторожны. Там некоторые знают, что покалечиться проще простого, и рисковать шкурами лишний раз не станут.
— Плевать на них, — Гаронд зло цыкнул зубом, — что с ней? Помоги, мастер, настойки, растирания, что-нибудь. Артефакты мастера Аспена не справляются.
Аспен колдовал над больной, унять бред и буйство действительно не получалось. Свет от двух масляных ламп, стоящих в разных концах комнаты, рождал причудливые двойные тени. В дерево двери звучно врубилось железо. Псы залились лаем.
— Тихо. — Скомандовал Гаронд вполголоса, повернувшись в сторону волкодавов. Те умолкли мгновенно, прижали уши. — Ублюдков разгоню. Пока и правда не подожгли. — Он шагнул было к двери, уже потянулся к засовам.
Бера выгнулась на кровати, завопила страшно, плюясь кровью из надкушенного языка. Эйден с Аспеном прижали её обратно, придержали голову, чтобы не ударилась о стену. Давясь розоватой пеной, женщина заговорила более внятно. Голосом утробным и диким, пребывая в бреду. Она кое-что чувствовала, понимала, различала, но сознанием была явно не здесь. Ухватившись маленькой, но удивительно сильной рукой за бороду Аспена — отказывалась отпускать. Кричала о ночи, холоде, тени. Повторяла что-то про кровь и, с особенной болью, цедила «опять… опять» повторяя снова и снова, всё глуше, сквозь стиснутые зубы. Через полминуты приступ прошёл, Бера снова обмякла, выбившись из сил и часто дыша.
