Еще одним важным ингредиентом «Саги об Исландцах» являются скальдические стихи. Здесь Стурла одновременно выступает как традиционалист и новатор. Напомним, что скальдические стихи, в отличие от саг, были авторскими текстами и запоминались буквально[30]. Соответственно, существовала традиция их передачи, в той или иной мере независимая от прозаических комментариев к ним: крупнейшими носителями этой традиции в ХШ в. были дядя Стурлы, Снорри Стурлусон, и брат Стурлы, Олав Белый Скальд[31]. Для рассказчиков саг скальдические стихи служат дополнительным подтверждением, так как при любом раскладе, кто бы ни был их автором участники и очевидцы событий, современники, или заинтересованные потомки, — стихи воспринимаются как автономный от саги источник. Презумпция честности, из которой исходит слушатель, состоит в том, что рассказчик не мог на пустом месте сочинить их для придания достоверности своей саге. Часть стихов в сагах, как установили современные комментаторы, апокрифические, но даже эти случаи оправдываются культурным стереотипом о независимости саг и скальдики. Если лицо, не склонное к версификации, вдруг разражается висой, т. е. правильным скальдическим восьмистишием, или же висы, обращаясь к живущим, декламируют призраки и мертвецы, для средневекового исландца это непосредственно доказывает не ложность рассказа, но — исключительность ситуации. Вероятно, первые читатели «Саги об Исландцах» допускали, что хёвдинг Гицур сын Торвальда после сожжения семьи вполне мог сказать вису № 79 «Боль свежа...», ибо эта виса была уместна в той ситуации, где оказался Гицур. Скорее всего, их не смущала и виса № 54, изреченная конем Сигхвата сына Стурлы перед Битвой на Дворе Эрлюга летом 1238 г. (гл. 132): антикультурно сомневаться в том, что если способность к версификации и могла проявиться у животного, то только накануне смерти хозяина. Опытный читатель, такой как ученик Стурлы Торд сын Нарви, переписывая сагу, мог, впрочем, усмехнуться: виса Гицура оказалась куда незатейливей висы коня. Но ведь бестактно ждать от человека, не обладавшего навыками скальда, формальных изысков в ту минуту, когда у него горе!
Было бы серьезной ошибкой приписывать авторство всех стихов «Саги об Исландцах» Стурле. Если отступить от древнеисландского постулата об аутентичности всех стихов в сагах и взглянуть на 95 вис «Саги об Исландцах» с позиций современной науки, почти везде можно определить где мы имеем дело с передачей чужих текстов, а где с литературной игрой[32]. В ряде глав Стурла цитирует стихи ведущих скальдов своего времени — Гудмунда сына Одда, Стурлы сына Барда, Гудмунда сына Гальти, Снорри Стурлусона, Олава Белого Скальда; со многими из них, если не со всеми, он был знаком лично. Кроме того, Стурла систематически цитирует в саге сатирические стихи о памятных эпизодах, а в одном случае (гл. 72-73) отводит две главы стихотворным откликам современников на инспирированный Снорри Стурлусоном налет на Стурлу сына Сигхвата — т. н. Стихи о Налете на Овечью Гору. Есть все основания отнестись к подобным стихам как к политическому фольклору своего времени: известно, что в XIII в. навыками версификации в Исландии владело большинство населения, а многие не чурались в стихах на случай откровенных выражений, повергающих издателей литературных памятников в смущение. Из 10 стихов-памфлетов, собранных в гл. 72-73, серьезные сомнения возникают в авторстве только одной висы (№ 38), но и здесь автор «Саги об Исландцах», похоже, оставил прозрачный намек. Текст саги гласит: «Той же зимой была сложена еще одна виса, и некоторые приписывают ее Стурле». Читатель автоматически соотнесет имя «Стурла» с жертвой налета, Стурлой сыном Сигхвата, — ему виса и приписана, и упустит из виду, что автора саги тоже звали Стурла[33]. Тем самым Стурла Тордарсон одновременно избежал прямой лжи: ср. его оговорку о том, что атрибуция висы не общепризнанна, и проставил под ней собственную подпись. Как и положено, виса, вложенная в уста Стурле сыну Сигхвата, получилась простой. Зато четверостишие, привидевшееся Стурле Тордарсону накануне Битвы на Дворе Эрлюга (№ 68), вышло гораздо более изысканным: у скальда даже видения должны быть оформленными! В нескольких контекстах Стурла прямо ссылается на собственные стихи. Висы № 84-85 взяты из поминальной драпы (т. е. цикла стихов с рефреном) о Торгильсе Заячья Губа, а висы № 76-78, 94 представлены как экспромты: во всех этих случаях Стурла был непосредственным участником событий, поэтому ссылки на сказанные им слова как с позиций средневекового, так и с позиций современного историка вполне уместны, тем более что Стурла пользуется открытой автоцитацией весьма умеренно (7 вис из 95).
Наиболее важный для понимания композиционного замысла «Саги об Исландцах» пласт скальдических стихов связан не с теми контекстами, где Стурла цитирует современников или самого себя, но с висами, появляющимися в видениях или снах, которые предваряют трагические события. Историк наших дней сильно прогадает, если отнесется к этим стихам только как к условности жанра, рассчитанной на наивную аудиторию XIII в., ибо Стурла наиболее развернуто высказал свою историческую концепцию именно здесь. Неправы будут и те стиховеды, которые, не обнаружив в сценах видений сложных поэтических фигур, увидят лишь стандартные клише, которые, по первому ощущению, мог воспроизвести каждый. Большинство стихов в сценах видений (гл. 16, 23, 65, 122, 130-132, 134, 136, 190) действительно безыскусны, даже нарочито безыскусны, учитывая, что они дошли до нас в передаче Стурлы. Но роль этих стихов в саге трудно переоценить, ибо Стурла воплотил с их помощью иную реальность, противостоящую череде мелькающих в прозаическом тексте событий. Стихи в видениях и снах в «Саге об Исландцах» не просто паузы перед ключевыми эпизодами, но и голос прошлого. В них автор позволяет себе вступать в диалог со знаменитыми исландцами прошлого, ссылаться на саги и песни «Старшей Эдды» и даже вводить в сагу фигуры героического эпоса (Гудрун дочь Гьюки в гл. 190). Через всю «Сагу об Исландцах» проходит образ Смерти порой в мужском обличье (виса № 50), но чаще в женском (ср. висы № 51, 60-61), а иногда — в виде пары существ[34] (двух женщин-гребцов в № 4, двух мужчин в клобуках № 6, и двух воронов в № 72). Смерть в «Саге об Исландцах», в отличие от других призраков и зловещих видений, не разменивается на мелочи и появляется не ради того, чтобы запугать какого-нибудь заплутавшего рыбака перед убийством его соседа[35]. Ее приход сопряжен с кровопролитными битвами и тяжкими преступлениями. Таковы карательная экспедиция хёвдингов против епископа Гудмунда в 1209 г. (гл. 23-24), Надворная Битва с резней, устроенной Стурлой сыном Сигхвата в 1237 г. (гл. 122-124), и Битва на Дворе Эрлюга в 1238 г., где погиб Стурла сын Сигхвата (гл. 136-138). Все эти эксцессы привели к длительной дестабилизации жизни, а последствия Битвы на Дворе Эрлюга были необратимы, так как в Исландии не осталось вождей, способных решать конфликты самостоятельно, без поддержки норвежского конунга. Смерть объявляет исландцам XIII в., что виновны все и все получат по заслугам. Это — идея неотвратимой кары, и вместе с тем исторической памяти: таковы дела людей перед лицом Вечности. Отсюда ссылка на Страшный Суд в висе № 5, которую изрекают в гл. 23 две фигуры в серых капюшонах: «...нет чести нигде / на Страшном Суде». Не менее интересна перекличка с фигурами из прошлого. Она возникает уже в самой первой висе «Саги об Исландцах» в гл. 16, где к некому Эгилю сыну Халльдора во сне приходит его предок, герой «Саги об Эгиле» и величайший из исландских скальдов Эгиль сын Скаллагрима (ок. 910-990). Предметом их беседы является Снорри Стурлусон (!), который составил «Сагу об Эгиле»: Эгиль сетует, что «их родич Снорри» наживает богатство при помощи интриг, а не при помощи меча, ибо текущая в его жилах кровь «бела на вид, как снег». Это не только упрек Снорри в том, что составитель саг в реальной жизни не следует примеру своих героев, но и напоминание о том, что героическая эпоха канула в прошлое. Политика Снорри, стремившегося устранять врагов чужими руками и манипулировать зятьями и детьми, осуждается далее в гл. 64. Здесь Стурла приводит обращенное к Снорри четверостишие известного скальда из окружения Снорри, Стурлы сына Барда, правда, изречено оно, как подчеркивается в саге, в приватной беседе, и проверить авторство Стурлы сына Барда трудно. Так или иначе, Снорри, который был в 1228 г. на пике могущества, сравнивается в висе с легендарным датским конунгом Хрольвом Жердинкой, павшим от рук своего свояка Адильса. Наиболее подготовленные читатели «Саги об Исландцах» знали, что рассказы о Хрольве Жердинке записал именно Снорри Стурлусон — в «Саге об Инглингах» и в «Младшей Эдде»[36]. Но о том, что в 1241 г. Снорри был убит своим бывшим зятем Гицуром сыном Торвальда, в 1280-е гг. помнили все исландцы. Тем самым литературная аллюзия в висе Стурлы сына Барда неизбежно воспринимается как пророчество. В подборке стихов, произнесенных накануне Битвы на Дворе Эрлюга в 1238 г., в висе № 65 призрак, представший некому Йону сыну Греттира во сне, объявляет, что отныне «...начался век ножей». Редкое выражение век ножей (skálmöld) известно из эсхатологической песни Старшей Эдды, «Прорицания Вёльвы», где оно употреблено по отношению к последним часам человечества. Скальд Ион сын Греттира неизвестен[37]; возможно, Стурла Тордарсон прямо цитирует здесь «Прорицание Вёльвы»[38]. Но не менее вероятно, что Стурла ссылается на знаменитый эпизод из «Саги о Названых Братьях», где цитата из «Прорицания Вёльвы», возвещающая наступление века ножей, появляется в висе Тормода Скальда Чернобровой (ум. 1030), сложенной непосредственно перед Битвой при Стикластадире 29 августа 1030 г., где погибли и Тормод, и его господин, норвежский конунг Олав Святой. Виса Тормода есть во всех дошедших до нас редакциях «Саги об Олаве Святом», а также в «Саге о Названых Братьях»[39]. Параллель между «Сагой об Исландцах» и стикластадирским эпизодом с висой Тормода красноречива. В обоих случаях центральное событие саги — битва, где гибнет вождь, уподоблена концу света. Это многозначительное преувеличение нужно автору «Саги об Исландцах» для того, чтобы внушить читателю: в Битве на Дворе Эрлюга погибнет нечто большее, чем Стурла сын Сигхвата, — вся старая Исландия. Ибо Стурла сын Сигхвата, при всех своих недостатках, был последним, кто мог сохранить старый уклад: ни его победителям, ни их противникам не хватило для этого ни авторитета, ни воли.
