«Сага о Хаконе Старом» стала первым шедевром Стурлы Тордарсона на поприще историографии и одновременно вехой его карьеры. В 1271 г. конунг Магнус наконец позволил Стурле вернуться домой вместе с титулом лагмана (lögmaðr), т. е. в современных терминах, губернатора Исландии. Ранее, в 1251-1252 гг., Стурла уже имел похожее звание законоговорителя (lögsögumaðr), но в эпоху народовластия оно имело другое значение: законоговоритель в Исландии выполнял функции председателя всеисландского веча, альтинга, в условиях, когда исполнительной власти и государства как такового не было. Теперь же Стурла был наместником норвежского конунга и должен был внедрять в стране новое, колониальное законодательство. В 1277-1278 гг. Стурла еще раз съездил в Норвегию, а в 1278 г. вернулся обратно, в чине королевского стольника (skutilsveinn), при пересчете на европейскую систему соответствовавшем рыцарскому званию. Отныне его официальной титулатурой было господин лагман Стурла. Эта титулатура есть во всех исландских анналах (летописях), кроме одного — т. н. «Аннала Ресена» (Resens Annall): данный аннал, как показал исландский исследователь Стефаун Карлссон, составлен самим Стурлой, который не проставил собственный титул![14].
Во время своего второго приезда в Норвегию Стурла составил «Сагу о Конунге Магнусе Исправителе Законов», как сообщает биограф Стурлы, Торд сын Нарви, — «по письмам и указаниям самого конунга», а также несколько поэм о конунге. Конунг Магнус скончался в 1280 г., и есть все основания думать, что Стурла после его смерти дополнил первый вариант саги. К сожалению, в отличие от текста «Саги о Хаконе Старом», который дошел до нас в полном объеме, от «Саги о Магнусе Исправителе Законов» сохранились лишь фрагменты. Один из сыновей Стурлы Тордарсона, Торд Стурлусон Младший, по сообщению того же Торда сына Нарви, стал придворным священником конунга Магнуса и умер в Норвегии еще при жизни отца, в 1283 г.
К началу 1280-х гг. до Исландии докатились охватившие Европу распри между духовенством и мирянами: короли притязали на земли монастырей и прочее имущество церкви. Стурла был номинальным главой светской власти в Исландии, но одновременно убежденным христианином. Для людей его склада и образования, с некоторыми оговорками, подошел бы современный термин «интеллигент», но в его дни их называли просто «добрыми клириками»: Стурла добровольно сложил с себя звание лагмана, уступил усадьбу своему сыну Снорри, нареченному в честь дяди, великого Снорри Стурлусона Старшего, перенес свой хутор на маленький остров и провел последние годы жизни как частное лицо. Скончался великий поэт и историк, согласно его биографу и ученику Торду сыну Нарви, в день своего семидесятилетия, 29 августа 1284 г. К этому времени его литературное наследство, о котором мы вправе судить, помимо «Саги о Хаконе Старом» и «Саги о Магнусе Исправителе Законов», составляли еще два грандиозных текста, каждый из которых уникален: «Сага об Исландцах», повествующая о закате народовластия в Исландии, и оригинальная версия «Книги о Заселении Земли», т. н. «Книга Стурлы», подробно излагающая историю заселения Исландии скандинавскими колонистами в VIII-X вв. и содержащая свод генеалогий, ведущих от первопоселенцев к людям XI-XIII вв. Кроме того, комментаторы почти единодушно приписывают Стурле авторство т. н. «Саги о Христианстве» (Kristni saga), повествующей об истории крещения Исландии и первых миссионерах: фрагменты этого произведения позже вошли в некоторые родовые саги, в том числе в «Сагу о Ньяле». Степень участия Стурлы в записи таких родовых саг, как «Сага о Людях из Лососьей Долины», «Сага о Людях с Песчаного Берега» и «Сага о Греттире», неочевидна[15]. Но Стурла, в любом случае, был крупнейшим знатоком родовых саг и должен был знать все тексты, записывавшиеся в Исландии в его время.
«Сага об Исландцах», перевод которой впервые публикуется в настоящем издании, формально относится к т. н. сагам о недавних событиях: Стурла составлял ее между 1275 г. и 1284 г., скорее всего, в последние годы жизни, после 1280 г. Самые поздние события саги происходят в 1264 г. Тем самым дистанция между моментом записи и излагаемыми событиями к концу саги меньше двух десятилетий. Но ни одна из саг о недавних событиях не покрывает такого большого отрезка времени, как «Сага об Исландцах»: почти 80 лет (1183-1264), т. е. минимум три поколения. Вероятно, на замысел Стурлы повлияли некоторые родовые саги с охватом трех-четырех поколений[16], хотя такая картина не совсем типична и для жанра родовой саги. Но решающий импульс, по нашему мнению, Стурла получил от составления «Саги о Хаконе Старом»: долгая жизнь этого конунга тоже заняла более полувека. Столь же значим был схваченный Стурлой контраст между первым и последним временными планами саги: от анархии и смуты в Норвегии на момент рождения будущего конунга Хакона к сильной центральной власти и законопослушному обществу в год его кончины. Не менее сильный контраст, только со знаком «минус», предстает читателю «Саги об Исландцах»: от мирной и успешно решавшей локальные конфликты исландской общины, на момент смерти деда и полного тезки автора саги, Стурлы Тордарсона Старого (1183 г.), к погрязшей в распрях, разоренной и порабощенной стране, на момент последней расправы ставленника норвежских конунгов, ярла Гицура сына Торвальда, над своими врагами (1264 г.). Для Стурлы, как и для многих его современников, это была трагедия их жизни, и хотя канон саги сильно ограничивал его в выражении личных чувств, он не мог и не хотел целиком вставать на точку зрения, столь выигрышную для «Саги о Хаконе Старом», и представлять ход событий как торжество исторического прогресса. Однако Стурла был слишком выдающимся историком и слишком проницательным человеком, чтобы объяснять упадок родной страны происками вредителей или просчетами вождей. «Сага об Исландцах» история общества, неумолимо идущего к краху, и в ней нет положительных героев: таковыми не являются ни отдельные вожди, ни, тем более, их семьи. Вина в равной мере лежит на всех: противниках конунга, давших ему повод для вмешательства в исландские дела, и сторонниках конунга, послушно приводивших его приказы в действие, мирянах, потерявших человеческий облик и позабывших христианские заповеди, и духовенстве, не понимавшем потребностей страны, озлобленных работниках, рвавшихся грабить и убивать, и трусливых бондах, легко поддававшихся нажиму, расчетливых интриганах и безответственных авантюристах: все эти типы людей обильно представлены на страницах «Саги об Исландцах». Но особенно тяжка вина элиты страны, тех, кто щедрее других был одарен от природы, но проявил малодушие или тщеславие: тут Стурла создал запоминающиеся портреты своего дяди Снорри и своего двоюродного брата Стурлы сына Сигхвата.
Неясно, желал ли Стурла открыто обличить соплеменников, но даже если у него было такое намерение, он мог добиться цели единственным способом: правдиво и убедительно рассказав о событиях, случившихся в стране за восемьдесят лет, в форме, доступной всем, т. е. в жанре саги. И он обратился к этому жанру. Но сага предписывала отстраненное отношение к материалу: в сагах о недавних временах, где рассказывалось о Норвегии, такая установка поддерживалась тем, что речь шла хотя и о близкой, но все же чужой стране. Напротив, «Сага об Исландцах» повествует о событиях, которые так или иначе затрагивали каждого исландца XIII в., и в которых рассказчик принимал самое непосредственное участие. Сейчас мы можем только гадать, каковы были личные причины, побудившие Стурлу на склоне лет воплотить столь трудный замысел в жанре саги, по сути дела, не имея предшественников: может быть, он хотел очистить совесть или внятно сказать о собственной роли, или же раскрыть сведения, доступные немногим. Но, вероятно, он опасался также, что никто, кроме него, не сможет надлежащим образом поведать о пережитом, и чувствовал ответственность перед потомками. Так или иначе, композиция и манера «Саги об Исландцах» разительно отличается от композиции и манеры двух саг, записанных непосредственно перед ней, «Саги о Торде Какали» и «Саге о Торгильсе Заячья Губа». Стурла наверняка знал оба эти текста, записанные в период ок. 1271-1280 гг. Данные саги представляют собой жизнеописания родичей Стурлы — его двоюродного брата Торда Какали сына Сигхвата (ум. 1256) и его племянника Торгильса Заячья Губа (ум. 1258 г.): Стурла упомянут в обеих, причем автор второй из них, некто Торд Хитнесинг, оставил любопытные заметки о личных встречах с ним[17]. В остальном эти саги несходны. «Сага о Торгильсе Заячья Губа» Торда Хитнесинга — типичный образец пристрастной апологетики, когда почти все действия героя оправдываются, а его противники изображены в черном свете. Рассказчик «Саги о Торде Какали», напротив, сообщает массу негативных сведений как о протагонисте, так и о его врагах. Эта сага реализует другой распространенный в корпусе саг, да и в европейской культуре нового времени, стереотип, когда действия сторон оправдываются тем, что и те, и другие стоят на одинаково низком уровне морали. Квинтэссенцией «Саги о Торде Какали» служит эпизод, где Торд Какали велит составить длинный список (или свиток: rolla löng) своих обид и зачитать его перед конунгом Хаконом в присутствии главного врага, Гицура сына Торвальда, после чего Гицур подтверждает конунгу, что список Торда правдив, однако и ему, Гицуру, было бы нетрудно составить подобный. Для Стурлы Тордарсона, как показывает «Сага об Исландцах», ни наивная апологетика Торда Хитнесинга, ни циничная манера рассказчика «Саги о Торде Какали», предлагавшего «длинный список» человеческих мерзостей, были одинаково неприемлемы и не соответствовали важности задачи.
