31. Отъезд хёвдингов и епископа Гудмунда[295].

[1213 г.] На следующее лето, после того как был убит Халль, епископ Гудмунд и Арнор собрались уезжать из страны. Епископ пробыл у берега шесть недель и дважды выходил в море, но его относило назад; в конце концов, его больного вынесли с корабля на сушу. А из тех <шестерых>, кого архиепископ вызывал к себе по делам епископа, ездили двое. Тем летом из всех шестерых выехал один Арнор[296]. [1213 г.] Позже уехали также Торвальд сын Гицура и Тейт, которого избрали в епископы[297]. [1214 г.] А епископ Гудмунд выехал в Норвегию год спустя и первую зиму провел на востоке в Вике; дольше всего он находился у епископа Никуласа[298].

[1215 г.] Тремя годами позже убийства Халля сына Клеппьярна Сигхват сын Стурлы перебрался на север в Островной Фьорд[299]. Первую зиму он провел на Подмаренничных Полях в Долине Капищной Реки у своего свояка Сигурда сына Орма. Следующую зиму он уже держал хутор вместе с ним. [1217 г.] Затем он купил себе Землю у Почвы в Островном Фьорде, благодаря тому, что священник Рунольв, который был посвящен там в аббаты, принял на себя часть долга Кальва сына Гутторма и заплатил за это землей[300]. Сигхват же передал взамен Рунольву права на Овечью Гору, и тот переехал туда жить[301]. Затем Сигхват поставил свой хутор на Почве и жил там до старости.

Кальв сын Гутторма купил Большой Двор (Miklabær) в Нагорном Фьорде и жил там до самой смерти.

В то время в Островном Фьорде было много видных бондов, и они сильно злобились на Сигхвата. Им казалось, что у него нет в их округе ни наследства, ни законных земельных владений[302].

В это время на Подмаренничных Полях жил Йон сын Эрнольва, а Торвард, его брат, жил на Большой Ограде (Miklagarðr). У него был меч, который назывался Бронерез. Меч этот вывез из Миклагарда (Miklagarðr) Сигурд Грек[303], а Свейн Украшенье Округи, сын Йона, сражался им на Тальниковом Мысу и здорово им рубил.

Сыновья Сигхвата, Туми и Стурла, торговали меч у владельца, но купить его не получилось. Однако Торвард согласился одолжить меч Стурле на время, и на этом они поладили.

Когда Стурле было восемнадцать лет, он выехал к Большой Ограде; его сопровождали в поездке два жителя Островного Фьорда. Они подъехали к дверям, и Стурла зашел в дом, а его спутники остались в седле. Стурла подошел к постели бонда, взял меч и отошел в сени, желая обнажить меч и осмотреть его. Тут подоспел священник; он схватил меч и запретил его обнажать. Затем он стал звать домочадцев. Тут подошел бонд Торвард и велел Стурле оставить меч. Стурла потребовал, чтобы ему его одолжили. Торвард сказал, что он ведет себя не так, чтобы на это рассчитывать, и сказал, что меч ему ни в коем случае нельзя доверить. Тут привалили домочадцы, женщины и мужчины; все они стремились удержать меч, и в дверях возникла давка. Затем у Стурлы вырвали меч.

У Стурлы была заткнута за пояс секира Жгучка[304]; он вытащил секиру и замахнулся ею на Торварда. А тот не остерегся, и обух заехал ему в голову с такой силой, что топорище треснуло, а череп оказался продавлен (rifnaði). Торвард упал замертво и долго лежал без чувств. Домочадцы сгрудились у него в головах, а Стурла и его спутники уехали прочь и вернулись к себе на хутор Почва.

Сигхват спросил у Стурлы, когда тот прибыл домой, что нового.

Стурла отвечал, что рассказывать нечего.

Спутники его вполголоса сообщили Сигхвату, как обстоит дело.

Узнав обо всем, Сигхват спросил Стурлу, верно ли, что тот убил или ранил лучшего бонда во всем Островном Фьорде.

Стурла отвечал, что тот, к сожалению, вряд ли умрет.

После этого Сигхват подверг Стурлу самым суровым поношениям, и тот пообещал отцу убраться с хутора.

Тут встрял Туми, который сказал, что бондам нельзя ни в чем доверять и что они вполне заслужили, чтобы еще многих из них побили.

Рано утром Стурла поднялся на ноги и стал расхаживать по дому.

Сигхват спросил, кто там ходит.

Стурла назвался.

Сигхват просил его зайти к нему внутрь в каморку. И когда Стурла зашел туда, Сигхват произнес:

— Я вовсе не так зол из-за происшедшего, как кажется со стороны. Я все улажу, но ты делай вид, будто ничего не знаешь.

Затем Сигхват послал за Торвардом с Грязного Двора[305], и тот смог помирить своего тезку со Стурлой. Была положена пеня в тридцать сотен, но деньги эти были выплачены не скоро.

[ок. 1215 г.] Вслед за этим или немного ранее начались стычки в округах на западе, между Людьми из Среднего Фьорда и Жителями Тальниковой Долины.

В то время на Широком Жилье в Озерной Долине жил Эйольв сын Кара, сын монаха Кара[306] и Арнлейв, дочери Йона сына Хунрёда. Он был велик ростом, ловок и отчаянно смел. У него было два единоутробных брата, Йон и Эйольв: они были сыновьями Офейга. Торд, их дядя по матери, жил тогда у Асгейровой Реки, а Иллуги сын Бергтора — на Пригорке Торкеля; их родич Торстейн сын Хьяльма жил на Широком Жилье у Западного Ковша. Почти в каждом доме сидели тогда потомки Хунрёда[307].

А на Песчанике в Среднем Фьорде жил Торгильс сын Кальва. Он был женат на Торунн дочери Магнуса, сына Олава и Гудрун, сестры матери сыновей Стурлы. Там же на Песчанике проживали братья Торунн — Олав, Кодран и Эгиль — люди большие и сильные.

На хуторе Дымы жил Гисль сын Берга. У него были сыновья Кальв и Гудмунд[308], Стейнгрим, Эйрик и Ульвхедин, и дочери по имени Торхильд, мать Гудрун, наложницы Бьёрна сына Сэмунда, и Вигдис, которая была наложницей Стурлы сына Сигхвата. Торбьёрн сын Берга, отец Тейта и Маргрет, жил у Устья. Много храбрых людей было тогда в Среднем Фьорде.

Торхильд дочь Гисля была тогда вдовой, и поговаривали, будто Эйольв сын Кара затеял с ней шашни. Это пришлось ее братьям не по нраву, и поэтому между округами была вражда.

Одного человека в Среднем Фьорде звали Танн; он был сын Бьярни сына Кальва[309]. Танн был злоязычен. Он сложил несколько стихов, и они были хулительные: Танн не слыл миротворцем. По Среднему Фьорду пошла такая виса про сыновей Гисля:

За эту вису сыновья Гисля убили одного человека. После этого взаимная неприязнь и сквернословие только усилились. Жители Тальниковой Долины придумали такую насмешку: они утверждали, что обратили Людей из Среднего Фьорда в кобылу, причем Торбьёрн сын Берга был ее хребтом, его брат Гисль — крупом, а сыновья Гисля — копытами. Гисль-то, по их словам, и засирает всех, с кем имеет дело, по своей паскудности[311].