Чжоу Цзышу провел Цзин Ци вглубь, а затем толкнул маленькую обшарпанную дверь в углу. Ее охраняли несколько человек, а внутри находилась зловещего вида тюрьма.

– Я запер его там, – бесстрастно сказал Чжоу Цзышу.

Цзин Ци быстро взглянул на него и поспешил проследовать за старым слугой, что нес лампу. Внутри тюрьма напоминала извилистый лабиринт, где за каждым поворотом кто-то стоял на страже, и потому казалась более охраняемой, чем тюрьма Министерства наказаний. Пробравшись в самую ее глубь, Чжоу Цзышу остановился, как вкопанный, не в силах идти дальше.

Цзин Ци посмотрел на охранника, а затем сказал старому слуге:

– Оставьте мне ключ. А сами, пожалуйста, уйдите ненадолго.

Как только все ушли, он подошел и открыл железную дверь камеры.

Лян Цзюсяо сжался в самом углу, даже не притронувшись к уже остывшей еде. Заметив вошедшего Цзин Ци, он отупело поднял на него глаза и странно улыбнулся:

– А, князь. Большое спасибо за ваше гостеприимство в тот день.

Цзин Ци молча подошел к нему, глядя сверху вниз. Лицо всегда воспитанного и культурного человека сделалось холодным и словно из ниоткуда приобрело гнетущую силу. Тогда Лян Цзюсяо отвел глаза и уставился в угол стены, сказав:

– Князь пришел, чтобы быть посредником? Я совсем забыл, что вы тоже принимали участие в той резне…

Вдруг Цзин Ци схватил Лян Цзюсяо за воротник, оторвал все его тело от земли и грубо оттолкнул к стене, после чего резко ударил кулаком в нижнюю часть живота. Несколько дезориентированный Лян Цзюсяо не ожидал, что его ударят так легко, потому не уклонился. С глухим стоном он согнулся, и Цзин Ци снова ударил, но теперь в подбородок.

В его кулаках не было ни капли милосердия. Голова Лян Цзюсяо закружилась от этих ударов, рот наполнился привкусом ржавчины, и он сплюнул кровавую пену, отшатнувшись на пару шагов вбок. Увидев, что Цзин Ци собирается нанести удар с другой стороны, Лян Цзюсяо быстро закрыл обеими руками лицо.

Цзин Ци медленно отвел кулак. Лян Цзюсяо долго ждал, прежде чем наконец опустить поднятые руки и обалдело пощупать ушибленный подбородок.

– Лян Цзюсяо, ты знаешь, как пишется слово «совесть»? – услышал он четкие слова Цзин Ци.

Он хотел спросить об этом еще одного человека: Цзи Сян, ты знаешь, как пишется слово «совесть»?

Лян Цзюсяо замер на мгновение, вдруг вспомнив побледневшее лицо Чжоу Цзышу после той пощечины. Сердце его сжалось без всякой причины. Однако вскоре после этого он снова успокоился и низко рассмеялся.

– Князь, все говорят… говорят, что трон опирается на трупы. Я думал, что это чушь, которую распространяют бродячие артисты. Никак не ожидал, что оно окажется правдой.

На лице Цзин Ци не дрогнул ни один мускул.

Лян Цзюсяо глубоко вздохнул.

– Князь, осмелюсь спросить, а где твоя совесть?

– Я скормил ее псам, – холодно ответил Цзин Ци.

Лян Цзюсяо растерянно посмотрел на него, а затем вдруг рассмеялся, будто услышав хорошую шутку. Он согнулся пополам, из-за чего смех все больше напоминал рыдания.

– Князь… князь действительно самый честный человек под этим небом.

Цзин Ци не обратил внимания на его безумный вид, лишь тихо спросил:

– Цзюсяо, представь, что ты управляешь большим экипажем. Лошадь испугалась, и этот экипаж с восемью людьми внутри мчится прямо к краю обрыва. Даже небожители не в силах спасти вас всех. Однако в этот момент на дороге появляется развилка. Если ты повернешь, никто из этих восьми не умрет.

Лян Цзюсяо не понимал, что он пытается сказать, но в глубине души все еще испытывал некоторое уважение к Цзин Ци, потому сдержал смех и выслушал его:

– Но на той дороге стоит ребенок, который не успеет увернуться. Если развернешь экипаж, он будет обречен на смерть. Как поступишь?

Лян Цзюсяо открыл рот, но не издал ни звука.

Цзин Ци намертво уставился на него, каждым своим словом оказывая давление:

– Ты позволишь умереть восьми людям или развернешь экипаж?

– Я… Я предпочту умереть сам, – ответил Лян Цзюсяо после долгого молчания.

– Ты? – улыбнулся Цзин Ци. – Твоя смерть ничего не изменит.

Лян Цзюсяо прислонился спиной к стене камеры. Спустя время он скользнул по ней на пол и опустил голову.

– Я… повернул бы.

– Хорошо, значит, ты повернешь, – продолжил Цзин Ци. – Допустим, есть все тот же экипаж, те же восемь людей, которые вот-вот упадут с обрыва, но на этот раз ты – сторонний наблюдатель. Твои акупунктурные точки Хань-Тяо запечатаны, ты не можешь двигать ногами и вынужден просто смотреть. Вдруг рядом с тобой появляется прохожий. Ты знаешь, что он хороший человек, но также знаешь, что, если толкнуть его вперед, можно остановить бешеную лошадь и спасти людей. Ты бы толкнул его?

Мурашки пробежали по спине Лян Цзюсяо.

– Что? – спросил он, подняв голову.

– Ну, ты решил повернуть и забрать жизнь одного человека, чтобы спасти восемь жизней в экипаже, – кивнул Цзин Ци. – Значит, на этот раз ты тоже должен толкнуть его…

– Что за чушь?! – крикнул Лян Цзюсяо. – Как я могу без всякой на то причины взять и… убить хорошего человека?!

Задумчивая улыбка появилась на губах Цзин Ци, сделав его красивое, нежное лицо, которое Лян Цзюсяо привык видеть, суровым.

– Когда ты вел экипаж и мог выбрать лишь один путь, ты решил повернуть, отдав одну жизнь в обмен на восемь, и сказать, что у тебя не было выбора, – продолжил Цзин Ци. – Однако, когда тебя заставили убить кого-то, ты решил, что лучше смотреть, как эти люди умирают, чем запачкать собственные руки. Хорошо-хорошо…

После этих последовательных «хорошо» он холодно усмехнулся.

– Что за высокие принципы, великий герой Лян! Что за служение нации и ее народу. Что за благородство и возвышение над толпой.

С этими словами он развернулся и ушел, словно даже смотреть не хотел на Лян Цзюсяо.

Лян Цзюсяо проследил за его удаляющимся силуэтом, оцепенело сидя на земле.

Широкими шагами завернув за угол, Цзин Ци увидел Чжоу Цзышу, что стоял там в полном одиночестве. Он вздохнул и похлопал его по плечу. Чжоу Цзышу горько улыбнулся, схватил его руку и хриплым голосом сказал:

–  Я… приглашу тебя выпить позже.

Цзин Ци покачал головой.

– Я был у тебя в долгу.

– Какое это имеет отношение к тебе? – тихо сказал Чжоу Цзышу. – Князь, ты ведь не бог. Разве ты не такой же человек, как все?

Сердце Цзин Ци дрогнуло, и долгое время спустя он мучительно рассмеялся.

– Я человек. Я ем человеческую пищу, но не очень-то занимаюсь человеческими делами… Береги себя.

Он тихо удалился. Никто не вспомнил о том, что дверь камеры была открыта. Лян Цзюсяо долго сидел внутри, а Чжоу Цзышу долго стоял снаружи.

Только на рассвете следующего дня Лян Цзюсяо вышел наружу. Увидев Чжоу Цзышу, он долго ничего не говорил, а затем наконец позвал:

– Шисюн…

Чжоу Цзышу закрыл глаза. Он ничего не сказал, просто раскрыл руки, чтобы заключить его в свои объятия.

Человеческий мир настолько сложен, что продумать все до мелких деталей невозможно. Страдания происходят из глубоких раздумий.

Люди, способные плыть по жизни, словно по долгому сну, с кувшином неочищенного вина в руке, либо великие мудрецы, либо, во всяком случае, имеют большую удачу.

Лян Цзюсяо вдруг стал молчаливым. Все, во что он верил, было разрушено за одну ночь, но это принесло ему успокоение. Чжоу Цзышу и Цзин Ци незаметно вздохнули с облегчением. Однако больше они не могли присматривать за ним – кое-что случилось на северо-западе.

Несколько лет назад Цзян Чжэн заявил, что северо-западный Весенний рынок вызывает беспокойства. Теперь Цзян Чжэн был мертв, и будто сбылось проклятие.

Чжао Чжэньшу и его сообщники один за другим были отстранены от службы. В прошлом именно он организовывал и проводил все Весенние рынки, а в этом году северо-западное племя Вагэла вдруг обнаружило, что все ответственные чиновники сменились новыми лицами. Ко всему прочему эти люди были еще и чрезвычайно нетактичны.