Работа за последние шесть месяцев стала для меня каторгой. Своеобразным местом отбывания наказания. Пять дней в неделю с восьми до десяти. И всё из-за НЕГО. Моего страшного и ужасного шефа.

Никита Алексеевич Кузьмин являлся генеральным директором крупной строительной компании и уже восемь лет увеличивал объемы построек и продаж. Имея огромную популярность у местных красавиц, он обычно холодно и совсем недружелюбно мимоходом здоровался со всеми и терроризировал любого, кто приближался на пушечный выстрел. Внешностью природа его не обделила, однако и здесь он отличился. Когда я впервые встретила Никиту Алексеевича, то приняла его за очередного дизайнера, которые работали по контракту над определенными проектами и сменялись чаще, чем я ездила отдыхать.

Он шел по холлу уверенный в себе, высокий и подтянутый, в черных строгих брюках, начищенных ботинках и простой футболке. Волосы подстрижены коротко и выкрашены в серый цвет, что сильно контрастировало с темной отросшей щетиной. Черты лица аккуратные, аристократичные, без грубостей. Глаза постоянно чуть прищуренные и темные, как ночь в Заполярье. Губы вечно сжаты в тонкую полоску, будто он недоволен и бежит увольнять очередного нерадивого сотрудника. В тот момент я подумала, что мужчина красив, как греческий бог, и настолько же неэмоционален. Однако мне и в голову не могло прийти, что в таком виде в нашей компании разгуливал генеральный директор.

Тогда, в первый день, он едва ли заметил меня. Мазнул незаинтересованным взглядом, когда летел к лифту, нахмурился и был таков. Я не сильно расстроилась, ведь мы всё равно не работали вместе. Он восседал на самой вершине бизнес-центра. Остальные отделы были раскиданы по другим этажам.

Мне удалось устроиться по знакомству через бабушку личным секретарем руководителя отдела рекламы. После должности администратора в кафе, где я проработала почти десять лет, это считалось почётным. За такую должность стоило держаться. И я честно старалась: всегда приходила заблаговременно, отлично выполняла любые задачи, вела себя сдержанно и профессионально. Всё могло быть отлично, если бы не одно "но"…

Начальник с первого мгновения показался мне неприятным и походил на хряка: потный, круглый, лысый, с маленькими сальными глазами. Отпускал пошлые шуточки по поводу и без, вечно приглашал на ужин или просто посидеть в хорошей компании — да, себя он считал просто идеалом мужчины и ни капли этого не стеснялся. Я отказывалась, находила причины, придумывала несуществующих парней, даже просила подруг звонить или писать мне в определенное время, чтоб Олег Евгеньевич не надеялся на какое-то офисное приключение.

К сожалению, его терпение подошло к концу.

Я спокойно оформляла отчёт по нашим рекламным кампаниям, чтоб предоставить цифры начальству. Часы давно пробили восемь вечера, и мне пора было уходить, чтоб успеть на автобус. К тому же задерживаться я не любила. Только сбежать без проблем мне не дал внезапно появившийся на пороге Олег Евгеньевич.

Он тяжело дышал, будто летел до офиса, и за минуту молчаливых гляделок протер лысину три раза. Поросячьи глазки жадно блуждали по вырезу моей уже "чуть-больше-чем-нужно" расстёгнутой голубой рубашки, а язык то и дело облизывал пересохшие губы.

Надо признать, красоткой я не являлась. Следила за собой, красилась и иногда делала маникюр. Внешностью не отличалась: небольшого роста, в меру худая, с приятного цвета оливковой кожей, темно-каштановые волосы всегда стригла по лопатки или чуть ниже, выразительные карие глаза с чуть опущенными уголками я обычно подводила карандашом, прямой аккуратный нос и чуть пухлые губы дополняли ансамбль. Меня можно считать среднестатистической. Не слишком красивой и далеко не страшной. Парни часто обращали внимание, приглашали на свидания, изредка знакомились на улице. Однако в нашем отделе имелись девушки намного краше и стройнее, с ногами от ушей и внушительной грудью. Всё же в жертвы Коробков выбрал именно меня.

Возможно, он надеялся, что хрупкая беззащитная девушка безропотно примет его непристойное предложение и согласится на любые офисные подвиги. Но я к такому оказалась совсем не готова.

Олег Евгеньевич, медленно перекатываясь и шумно вздыхая, подошёл к моему столу и взял пальцами-сардельками открытый ежедневник. С интересом полистал — записи велись только относительно начальства, поэтому стыдиться и прятать было нечего. И с лукавой улыбкой обольстителя пробормотал:

— У вас, Василиса Владимировна, не указано ещё одно важное дело, намеченное на восемь часов.

Внутренне я сжалась и стрельнула глазами на давно опустевший опенспейс сквозь стеклянную стену. Но то ли уборщица изменила график, то ли убирать было нечего — женщины нигде не было видно. Ни одна живая душа не могла помочь. Из коридора можно было легко рассмотреть происходящее, только вряд ли кто-то вечером через два часа после окончания рабочего дня просто так прогуливался по этажам.

Мои пальцы замерли над клавишами и отказывались печатать, хотя мысленно я уговаривала себя не реагировать на провокацию и продолжать дальше делать отчет. Это заметил и Олег Евгеньевич.

— На восемь у нас с вами назначен очень важный разговор, — он отложил блокнот и плавно переместился мне за спину, отчего волосы на затылке встали дыбом. В этой схватке выйти победителем мне бы вряд ли удалось. Особенно после того, как потная рука с кольцом на безымянном пальце легла на моё плечо и начала его массировать. — Вы ведь помните, на каких условиях вас взяли?

Конечно, я помнила. Потому что бабушка слёзно просила мать Коробкова пристроить невинную девочку, ведь они когда-то вместе учились. Только никто не указывал на некий скрытый смысл или пункт в контракте, содержащий хоть слово об интимных услугах.

Стало страшно. На этаже оставались только мы вдвоём. По комплекции Олег Евгеньевич явно выигрывал. Однако повиноваться я не собиралась.

— На обычных, — ответила максимально по-деловому, чтоб не давать лишних поводов для провокации. — Вам нужна была помощница, а мне — работа. Ничего больше.

Мужчина наигранно тяжело вздохнул, цокнул и нарочито небрежно ляпнул:

— Жаль увольнять вас из-за пустяка, дорогая Василиса Владимировна. Думал, вы задержитесь в нашей компании.

“Сосиски” до боли сжали плечо, отчего я скривилась, всё же вида не подала и натянула на лицо глупую улыбку в стиле “ничего не знаю, моя хата с краю”. Надежда, что Коробков на это поведётся, таяла, но я цеплялась за неё, как утопающий за соломинку.

— Не понимаю, о чем вы сейчас, — голос задрожал, на глаза уже стали напрашиваться предательские слёзы отчаяния.

Он мог сделать что угодно. В любой миг. Действовать нужно было быстро.

Стрельнула взглядом на лежавший рядом с рукой телефон, с помощью которого я бы могла вызвать и оплатить такси. Брать сумку казалось глупостью, с таким подходом не следовало и начинать продумывать план побега. Да и пальто, что висело в углу у стеклянной стены, пришлось бы бросить. К сожалению, научиться бегать на каблуках мне не довелось, а сменка в виде весенних ботинок пряталась в обувной коробке под столом. В борьбе за честь и достоинство стоило рискнуть замерзшими ногами.

Я осторожно начала перемещать ладонь с мышки на смартфон, чтоб мгновенно ринуться к выходу, но не успела. Со словами: “Всё ты понимаешь!” — Олег Евгеньевич придвинул меня вместе со стулом вплотную к столу, одной рукой обхватил за шею, будто собрался душить, а второй моментально залез под рубашку.

Казалось, мой душераздирающий крик разносился по всему зданию. Я брыкалась, пыталась боднуть головой наглеца, старалась выбраться из цепкой хватки, и с каждым движением всё сильнее усугубляла ситуацию. Увязала, как в зыбучем песке.

Коробков громко хохотал на ухо, облизывал шею и бессовестно мял грудь.

— Тебя никто не услышит, хоть заорись, — злорадствовал мужчина и сильнее сдавливал горло.