— Странные вещи вы говорите, — дал оценку Ифор. — Нам нужно добраться до Академии, как можно скорее.

— Обязательно доберёмся, а пока ешь, — с трудом обронив пятёрку слов, постучал ладонью по голове. — Странные вещи говоришь. Помню вермунда, его бледная кожа свисала, лохмотья принимали видимость обычной одежды. Торс разверзался, открывал вертикальную пасть. Чем не чудовище? Они живут внутри наших голов…мы… и есть чудовища.

— Вермунд? — произнёс ученик себе под нос. — А, да…вы же принимали участие в аресте предателя, но не рассказывали подробностей. Что там произошло?

— Случилась Шутка свежевателя, порожденная спесью. Ромашка поглотила катализатор, мутаген, обличитель…Композитор вымучил её, принял роды. Жевешу — тень филистеров…

— Че-е-его-о-о…?

— Угомонись, Ифор, — потребовала Софистия. — Он нехорошо себя чувствует, а ты пристаёшь со своими расспросами. Если бы не он, я оказалась бы в борделе, а ты — в петле за разбой. Так ты относишься к человеку, который столько для нас сделал? Не сейчас — потом ответит на наши вопросы, — произносит она и поворачивается ко мне: — Может, поедем в Оренктон прямо сейчас? Там помогут.

— Ешьте. Растущему организму нужна горячая пища, — отшутился я. — Всё не так плохо, как кажется. Однако я помолчу, если не возражаете.

Они посмотрели друг на друга и одновременно кивнули.

Вновь заиграла музыка ночного музыканта. Скорее всего, сверчок был ранен или же его угнетала какая-то болезнь. Спустя семь вздохов глаза пронзила боль, которую могло бы испытывать яблоко, упавшее на раскалённое лезвие. Это ощущение было другими, оно не вынуждало захлёбываться истошными криками. В момент из стен тёмного угла полезли алые нити, начали живо расползаться грибницей. Никто из гостей этого не видел, но я знал — там стоит Набав Днах, мой друг и верный союзник. Нет, он часть меня. Донный бог.

Зал гостевого дома загудел осиным ульем. Голоса гостей летали над столами и под. Журчание невидимой реки заполнило пространство между полом, потолком. Я тонул, погружался всё глубже. У стойки сидели копатели, отдыхали после рабочего дня под горой, искали расслабление на дне деревянных сосудов с пенным наполнением.

— Слышал, да? — полюбопытствовал один из них, повернувшись к соседу. — Банда воров напала на Монетный двор Министерства. Всё вынесли от туда, а клерков вырезали как кроликов. Уверен — это Бургомистр отправил туда своих молодцов.

— Ерунду не говори. Будь это Шестипалый, он оставил бы клерков в живых для обмена на своих людей, — поделился другой своим соображением.

— Вот вы говорите, обсуждаете, — пробормотал третий, отпрянув от кружки. — Никто не знал, где находиться эта монетная крепость. Этот момент ни у кого костью в горле не встаёт? Напомню вам об ограблении семьи Ванругтень, тогда винили во всём Гавранов и Хора. Тут и там золото. Ответ напрашивается сам по себе.

— Хозяин! — выкрикнул первый. — Ему больше не наливать. А то бредить начинает.

Хозяин громко рассмеялся.

Вспоминая стрелка на улицах Рэвиндитрэ, посмотрел на того, кто был там вместе со мной. Единственный понимающий Набав Днах утрачивал дымную прозрачность, набирал цвет. За ним таилось что-то не уловимое, словно кто-то стоит позади. Воск…снова воск…

— Да я тебе говорю, — раздражённо произнёс Ифор. — Культисты проводили ритуалы для прославления двух языческих божков. Первый, якобы, — плодородие. Другой, якобы, — жатва. Но потом они совсем кукухой шлёпнулись, решили объединить их в один. Так и получилось то, что получилось. Понимаешь? Вот такое разгульное людоедское пиршество и разогнал Ду… Микгриб.

— Мерзость, но складно звучащая мерзость, — сказала она, покривившись в лице. — А почему ты не называешь его по имени?

— Нет нужды.

— Ой, ладно признайся, не можешь выговорить.

— Всё я могу, — с хитрой физиономией заявил Ифор. — Дурень…Парень…Деран Микгриб! Славный был мужик. И сын его тоже был таковым поначалу. А потом стал выслуживаться перед Тэттором и получил повышение. Вермунд… нет, он не был вермундом. По крайней мере, настоящим. Носил мундир и не более.

— Только не говори мне, что тебе это рассказал тот уст. А то начинает казаться, ты глава тайного общества его почитателей, — подшутила над ним разноглазая. — Тебе не хватает чёрной мантии с красными лентами. Похудей, стань сухой веткой, тогда будет, прям, не отличить.

Своевольный ученик отодвинул тарелку, уставился на неё, приподняв подбородок.

— Какое ещё общество? Не говори ерунды. Нормально же общались.

— Не буду, но сначала колись, кем же был Микгриб младший? Просвети меня, — она специально дразнила его надменной интонацией.

— Он был исполнителем Оренктонской гвардии — да. Внешний вид полностью соответствовал. Но тут, — сказал Ифор, указав на висок, а потом на левую часть груди, — И тут, он был кем-то другим. Наглядный пример человека, оказавшегося не на своём месте. Не выдерживал ответственность, которая обрушилась на него. Прижала к земле и давила. А тут ещё и завышенные ожидания из-за отцовской репутации. От того и тяга к тоникам. А насчёт предательства, уверен, Микгриб даже не понял того, кем стал.

— Что ты натворил? — возмутилась Софистия. — Теперь мне жаль его. Может, мальчик мечтал совершенно о другом.

— Сама напросилась. Раньше он был добрым и отзывчивым констеблем, но жизнь перемалывает всех без разбора. Мягкое сердце мечтателя — лёгкая цель. Его ранить легче, чем чёрствое. Обливаясь кровью, покрывается коркой и образует тюрьму. Туда совсем не проникает свет. Так и томятся в темноте, слушая лживый шёпот.

— Всё, отстань, — не спеша проговорила она, позволив сочувствию накрыть глаза прозрачной пеленой. — Учитель Ханд, как вы себя чувствуете?

— Тебе тот же вопрос. Вроде спала, а выглядишь уставшей.

— Ну, спасибо. Спала, но отдохнуть не получилось. Снился один необычный сон, и в нём были вы, — сказала она, её щёки слегка покраснели, видимо, горячая пища и питьё достигли нужного места.

— Надеюсь, тебе снилась не та ночь с гомункулом, — говорю я и замечаю эхо в своём голосе. Набав Днах указывает перстом на входную дверь.

— Не совсем, — отрезала Софистия, покраснев ещё больше.

— Кто-то что-то отрезал? А понял, тебе во сне явилось что-то поистине ужасающее. Неужели видела меня в лодке с удочкой. Да, такое может отбить всякое желание спать.

— Ды, нет же. Мы вдвоём шли по цветочной тропе. До сих пор помню этот запах. Тропа вела через заснеженное поле. Вокруг летали хлопья, похожие на очень красивых бабочек. Сначала нам было холодно, но потом согрелись…

Ифор закатил глаза из-за её несвоевременной попытки. Мы оба поняли то, что происходит, но не подали вида.

— Что за мерзкий звук? — подрываюсь я с места, услышав рвущий перепонку скрежет. — Ржавой пилой пилят кость!

Без какого-либо осмысленного решения, выхожу из-за стола, широким шагом покидаю гостевой дом в погоне за тошнотворным. Складывалось ощущение, моя голова — закрытая коробка, а скрежет — запертая в нём хищная птица. Пленница своим клювом и острыми когтями царапала её изнутри, рвалась на свободу. Стремление найти источник накинуло свой поводок, сдавливало шею, тащило через ряды лачуг с круглыми крышами. Холодный бальзамный дым из трубы вылился на меня и водой стекал по одежде, но каждый раз возвращался. Пытаясь избавиться от густой вуали, побежал как никогда быстро, почти скользил. Перемахнул через ограждение, обогнул амбар, вышел на границу поселения и рощи. «Мне туда» — подумал я, зная наверняка.

Чем глубже пробирался, тем быстрее птица изменялась, превращалась в нечто такое, что больше напоминало насекомое, прогрызающее туннели внутри шаровидного яблочного плода. Знакомый смрад пепельного города проникал в воздух, подменял собой запах коры и смол. Передо мной промчался обрывок трагедии Рэвиндитрэ. А именно то, как из поверженных безобразных чудовищ вырастали обычные стволы и ветви. Это повергло меня в пустоту, ведь теперь понимаю: любой лес поистине представляли собой древнее кладбища тайны, что уходит корнями не только глубоко в землю, но и в глубины времён. И эта роща не исключение.