Возвращается к механизму и на удивление легко открывает ворота. А сам думает только о вкусе дыма своей курительной трубки. Представляет и уже от этого получает удовольствие. Без промедлений, не обращая внимания на ранение, летит вниз. Оказывается под открыты небом, но останавливается: путь ему закрывает здоровяк в вороньем плаще. Голова заточена в чёрном шлеме, маске с подобием клюва. Это точно не человек. В своих массивных лапах, на которых то и дело лопались волдыри, держал башку мёртвого существа, соединённую с коконом за спиной. «Ты носишь перстень, но всё равно подделка! Мы — гвардия Владык Рэвиндитрэ! Мы — исток! Мы — настоящие Вороны!», — пробулькал он, и из пасти его оружия пыхнул огненный язычок. Грегор хотел немедленно застрелить оригинал, не желая быть сожженным, но молниеносная вспышка опередила его. Случилось то же самое, что и с сожравшим башню исполином. Клювастый огнеплюй умер, не упал, остался стоять на ногах. Должно быть, при жизни обладал несгибаемой волей и защищал свой мир до последнего вздоха; такие не заслужили своей участи.

При темнейших обстоятельствах кровавых событий появился странник в плащах, сотканных из плоти чудовищ. Багровые шматки так и свисали с них.

— Хочешь… отвечу на любой твой вопрос? Или же жаждешь пробраться в Мастерскую? — спрашивает тот загробным голосом. — Всё идёт по звезде? Принял, выдвигаюсь.

Не дождавшись какого-либо ответа, стрелок положил длинный огор странного вида на плечё, а потом, как ни в чём не бывало, углубился в Оренктон, прямо туда, где остался Рамдверт. Вот кто нажал на спусковой крючок, что выпускал разящие сгустки света. Неужели, тайный участник сражений это Деймидал?

Времени нет. Грегор мчится к карете. Все кости ноют от своего пребывания в этой ночи. Вернувшись к остальным, запрыгнул на сиденье для кучера, схватился за поводья. Когда расслышал повторяющийся грохот, вновь усомнился в правильности выбора. Каждый следующий отголосок битвы, напоминающий шум десятка пушек, звучал всё ближе. Не выдерживает и, приняв решение, спрыгивает вниз, чтобы встать плечом к плечу со своим спасителем, который вытащил его из петли и не позволил сгинуть на дне «Маяка».

— Куда собрался? — спрашивает Тайлер. — Если кто и должен остаться, то — это я. Не могу уйти без Иввы. Мои часы так и останутся мёртвыми, если брошу её!

— А ну сел на место кучера, мистер, — выкрикивает носитель шляпы рыцаря Капиляры. — Если мы оба останемся, то кто вывезет Канарейку из этого города?

— Пусть она снимет повязку и выбирается из Оренктона. Тогда все получат своё!

— Нельзя её снимать. Он же не просто так завязал её глаза. Значит… для чего-то это нужно.

— Нельзя? Это говорит тот, кто хочет наплевать на его слова и вернуться за ним? Ты совсем сдурел!?

Ещё один грохот, в окно перекошенного дома рядом пушечным ядром что-то влетает.

— Какого хиракотерия, — проговаривает Грегор с непониманием. Его сердце стучит лапкой резвого кролика. Напряжение вытягивает кровь из руки. Ноги подкашиваются. Он не падающая в обморок барышня, но всё же.

Из дверного проёма вывалился Рамдверт, сжимая сломанными руками топор, пытается вернуться вглубь сожранного города. Хромота не позволяет пойти на зов ярости. Всё же полусогнутый не сдаётся.

— Анстарйовая…Я вырву ему глаза… — рычит не торговец редисом и падает наземь. Но Грегор успевает подхватить. Подтаскивает к экипажу и с максимально возможной осторожностью укладывает на скамью внутри. Состояние того просто ужасное. С такими ранами не выживают. А первопроходец обитает лишь в мыслях мечтателей.

— Тайлер, отвяжи телегу! Валим отсюда.

— Уже делаю! Сейчас…почти готово! — ответил он, пытаясь протолкнуть свой голос через оглушающее «сердцебиение». В тот же миг загорелись зелёные огни. В нескольких метрах от него возникла прекрасная черноволосая девушка. Она смотрела, словно безмолвно сообщает ему страшный секрет. — Када? — выдавил ещё более ошарашенный Тайлер.

— Что ты там бормочешь? Торопись!

— Я не могу пошевелиться. Нет…я не могу уйти без неё. Бегите, бегите без меня! Я вас догоню.

— Какого хиракотерия, ты опять задумал? Ну-ка быстро сел! — Сидевший на месте кучера сжимает поводья и оборачивается, а того, кто когда-то рвался в бой из-за слова «педант», уже и след простыл. Просто исчез. — Только попробуй не догнать нас. Тогда я тебя и под землёй достану. Пошла! Но! — дал команду лошади.

Выжившие вырываются из кошмарного города, а после повторения истории, всё возвращается к началу.

Неподалёку от усадьбы, на дороге, ведущей к перекрёстку, стоят двое, молчаливо подняв головы, созерцают небесный простор. Ни один мечтатель не способен представить такой взгляд. Так смотрят на саму тоску. Сумевшие одержать ещё одну победу пытаются вернуть сбитому дыханию прежний ритм. Да, всё оказалось сложнее, чем надеть рубаху через ноги.

— В маяке я видел сон. Почему люди смотрят на небо, знаешь? — спросил один из них, прижав колпак к груди.

— Поддаются обаянию далёких огней, которые могут быть уже давно мертвы, — произнёс другой, что поправлял окровавленную повязку.

— Красная жемчужина когда-то была живой. Там текли реки, росли деревья, а теперь — пустыня. Опустошённый дом, он где-то там. И потому мы смотрим наверх, ищем его. Иногда даже видим, но не можем дотянуться. Точно собаки, которым протягивают кость и тут же отдёргивают, прячут. Озеро Мундус…издевается над нами…

— А мне подумалось о том, что отголоски погибают с опозданием, — проговорил Релйат, осматривая угасающими глазами тело побежденного существа. Среди развёрстых останков неподвижно лежала женоподобная фигура. Она в своей руке сжимала пуповинный канат; на другом конце, которого была изменённая коляска. Из неё торчали шипы, колья смотрели во все направления. Колёсное устройство стало ударно-дробящей звездой. Такие не увидеть в городских тупиках и над ними тоже.

Полуживой не отворачивался от поверженной Яжмы, узнавал полюбившиеся ему изгибы тела. По ту сторону лба бурлило презрение, ненависть к самому себе пропитывала каждую фибру его души. Сил нет даже чтобы оплакать гибель своего шанса всё изменить. Так бы и сгорал, если бы шаги Днарвела не выдернули его из немого кострища. Перекрёсток сам не прибежит на них, а потому устало поковыляли к телеге с почти правдоподобными мертвецами.

Несколько метров позади. Долгий выдох, растянутый в эхо, затарабанил неосязаемым кулаком в стенку ушных перепонок. Р’одум в ритуальном платье поднялась, растеряно завертела окровавленной головой. «Я не смогла её принести, простите…», — извинилась бестия, отказывающаяся перешагивать границу жизни.

Её босые ноги вгрызались в почву со стремлением проникнуть как можно глубже, чтобы ухватиться как можно сильнее. Грязь разлетается, выглядит это так, словно плоско-круглая это плоть, способная кровоточить. Одноглазая скрючивается в агонии, из её груди вырываются переплетающиеся потоки, что растягиваются, ветвятся под сопровождение едва уловимого плача. Когда достигают обозначенного невидимым садовником предела, движение прекращается, а получившиеся ветви затвердевают.

Проносится ветер, он своим прикосновением разбрасывает шелест листьев. Пережившие трапезу Саккумбиевой ночи подняли кожаные шоры. Яжмы нет, там — выросло дерево с пышной листвой на аккуратных ветвях. Плакучая ива, замкнув некий круг, одиноко возвышалась над землёй.

На продолговатый отросток новорождённого растения садится ворон с белым пером. Пернатый с любопытством смотрит, играет клювом, а потом даёт о себе знать гортанным «крух». У него вышло осуществить задуманное. Взмахнув крыльями, взлетает и начинает кружиться.

Днарвел разглядел густой дым, который поднимается от ярких корней огня на территории усадьбы на холме.

— Так называемый Донный бог был прав. Это не может быть совпадение. Если судьба существует, то это точно её проделки, — проговорил он.

— Иди, я побуду с ними. Только поторопись — прохрипел попутчик горлом Тайлера. Он замолчал, и по его щеке побежала тёмно-красная капля, а следы полученных ран становились всё отчётливее. Повязка на голове пропитывалась пунцовым соком. На дне двух глаз, двух тёмных сухих колодцев, угасали угли разума. Отголосок себя прежнего сжал карманные часы, начал бормотать: — Нужны новые сапоги. В которых можно пройти весь путь, путь до самого конца. Оно прямо там, под кожей. Тук-тук.