— Рэмтор не был верен Министерству, — гордо выдул человек-голова-ситечко, надув щёки под выпученными глазами. — Он подвергал сомнениям правильность пути, который избрал достопочтенный Наместник Садоник для нашего Государства. Удержать Империю — вот смысл. Все провинции должны быть едины. Только так…дойти до заветного Моста. А ещё…а ещё этот выродок считал Жертву Сахелана не более чем пагубными сказками. В результате справедливость всё-таки восторжествовала, и он понёс наказание. Поганый изменник.

— Босые пяточки Шихи! Да он же был ужасным человеком. Наверняка ещё ратовал за нейтральность Межутков. Ну, знаете эти свободные земли между границами провинций. Где находят свою обитель всякие головорезы, уродцы да обыкновенные люди, желающие дышать полной грудью. Вы стали героем, когда остановили этого зверя. Ведь при нём же Оренктон растоптал бы Министерские запреты. Ещё бы начали углубляться в науки, а там, глядишь, и умения лекарей возросли бы. Вдруг смертность бы уменьшилась. Какой кошмар, верно? Но кому это надо, верно? Бы-бы-бы… — с ужасом восхитился мужчина в пенсне. — На такую реакцию надеялись? — короткая пауза вытачивали из его лица саму серьёзность.

— Я не смею надеяться на подобную похвалу. Мне достаточно признания столицей моего положения в городе.

— Да, это определённо была похвала. И никак иначе. Молодец-огурец, так держать.

— Кстати, господин Фель, на счёт положения, а когда найдём старшего наследника, что нам с ним делать?

— Если чудо вновь произойдёт, и вы его найдёте, то поступайте с ним, как пожелаете. Хоть на цепь посадите в своих покоях для развлечения. Вы наверняка мечтаете превратить благородную в ручного зверька, чтобы испытать высшее удовольствие от превосходства. Прошу прощения, благородного. Оговорился, — безразлично признал ошибку Фель.

«Безымянный предмет» поднялся до уровня глиняного чайника с кипящей водой — начал исходить слюной, мечтая о подобном исходе. Спустя череду мгновений всё же возразил: — Наследник может стать важной политической фигурой. Очень важной политической фигурой. Он имеет значимость не только в Оренктоне, но и во всём Вентрааль. Без него может начаться вражда внутри привилегированного сословия. Кто-нибудь из них точно попытается занять место Ванригтен. И уже молчу про шахты. Единство Оринга будет под угрозой, барон не упустит момента воспользоваться возможностью, попытается урвать кусок влияния…

Фель плавно поднял руку и, схватив того за лицо, прошептал: — Опомнись. Я не какой-то клерк. Меня политика не интересует. Я не занимаюсь ни шантажом, ни подкупом, ни насаживанием людей на крючки идей… как каких-нибудь червей. Я служу Министру Садонику и своё дело знаю. И сейчас займусь тем, что у меня получается лучше всего. Охотой и устрашением. А ты делай, что тебе велят, никчёмный чиновничек без чести и достоинства. И да, я передумал. Тронешь его — надую как жабу.

Старинные часы, сделанные на заказ для далёкой ветви родового древа, звонко пробили полдень. Рог протрубил, зазвенели колокола. Четверо вернулись из тёмного лабиринта в главный зал. Ряженные вермунды сразу приступили к выполнению поручений. В подобном деле промедление — недопустимая роскошь. Слухи разлетаются быстрее проносящегося над полем ветра. Такой ветер способен разнести множество зёрен в умы людей, и мало кто сможет угадать, что из них прорастет. А бургомистр, справившись с дрожью в своём теле и болью в бедре, поспешил к лимну «Широкая глотка». Глашатай нужным образом расскажет людям о налёте на усадьбу Ванригтен. Сказанное из его уст мастерски поставит защитное клеймо в умы жителей Оренктона. Слова выжгут необходимую правду, удержат её форму. Все дальнейшие попытки поставить под сомнение громко представленную действительность, по крайней мере, без использования хитрости, обречены столкнуться с резкими всплесками отрицания, пускающего по щекам волны ярости.

ГОПМ смотрел на герб. На нём солнечная ромашка, её лепестки (всего двадцать один) выпускали лучики света во все стороны. Наглядное подтверждение чистоты помыслов этого Дома. Правда, любители поиска скрытых смыслов всё не оставляли надежду разглядеть корни, грезили найти тайное послание, узнать секреты истории. Тот случай, когда чистота настораживала.

Под гербом — те самые часы долгожители, чьи стрелки не решались сделать ни единого шага. Золотые пальцы робко дрожали, сопротивлялись не только своему механизму, но и времени вообще. Когда всё-таки сдвинулись, господин Фель достал из небольшой поясной сумки маленький флакон. Лёгким движением руки откупорил склянку, закинул голову, и потом уронил по капле красноватой жидкости в каждый глаз. Люди, видевшие этот ритуал, желали узнать: не мучает ли его какая-то старая травма. Но молчали. Смельчаков, набиравшихся смелости спросить у него о содержимом флакона, находилось меньше одного. Каждый раз, замечая вопрошающие взгляды, с некой ухмылкой отвечал: «Когда-то давно. Настолько давно, что уже кажется далёким сном, я заглянул в обжигающие глаза леса безразличия нашего мира». Все, одобрительно кивая, воспринимали это как шутку бывалого человека, повидавшего на своём пути такое, что не посмеет присниться даже самым спелым храбрецам. Про него говорила: несравненный воин, один из лучших во всём государстве, сыскавший славу в вольном странствии. Правда, о его заслугах немногим было известно. Кто-то клялся, что именно Фель освободил от мучений жителей той деревни, где люди лишись рассудка из-за отравленного колодца; кто-то уверял, мол, ему удалось одолеть в битве одного из Воронов, вестников Хора, и немногие верили в найденный им чумной источник. Но всё же кое-что можно сказать наверняка: охотник уходил на покой, но потом всё же вернулся и вернулся по просьбе самого Садоника, Наместника, восседающего на Камнедреве.

Топот растекался по усадьбе, вдали слышались разговоры. И всё же в коридорах ощущалась некоторая пещерная пустота. Инспектор придерживал котелок на голове, суетливо носился по усадьбе вместе с констеблями; топтуны явно не ожидали превращения ночной трапезы кровожадности в необычное, но всё же ограбление. Филц со всей ответственностью расслабился, ведь всякую Хоривщину нельзя поймать, нельзя заковать в кандалы, нельзя бросить в колодец; справедливость над такими не восторжествует, если только не в рассказах безумцев или сказителей. Но кто разберет, где между ними разница и есть ли она вообще? Как изо дня в день повторяют служители Все-Создателя: «Знания утаскивают на самое дно отчаяния. Знания раскалывают рассудок, дарованный Творцом. Знания порабощают, сбивают с пути. Бойтесь тёмных знаний».

Филц оттянул ворот, вскользь осмотрел избранника самого Наместника, прошёлся от головы до пят, от сапог до самой шляпы.

— Удобная, должно сумка поясная, — пробормотал инспектор, медленно подступая. Министерец упёр свои пуговицы в герб хозяев, не отвлекался. — Простите мне моё любопытство, — продолжил шеф топтунов. — Я заметил ваш флакон и, кажется, уже видел такой ранее. Узор на нём. Очень похоже на запасы кладовой Знатока Амиантового замка. Вы же привезли его из Серекарда? Могу я посмотреть на него?

— Конечно, можете, — одобрил Фель. — Только найдите другой такой и смотрите сколько хотите. Хоть на закат вместе любуйтесь.

— Я вас понимаю. Берегите содержимое. В ценности оно сравнимо с молоком матери для младенца.

— Как же хорошо, что я не младенец.

— Вы правы. Но всё же постарайтесь не пропускать приём лекарства. Хотя это вы и без меня знаете.

— Знаю. Но не знаю, откуда вам, инспектор, известно про содержимое?

— Всё просто, — резанул Оренктонский служащий. — Если вам это дали в Серекарде, да ещё в такой склянке, то никак нельзя пренебрегать им. Капли обязательно помогут. Иначе и быть не может.

— Уже слышал такое. И они уже помогают.

— Хорошо. У всех нас общее дело. Мы стараемся ради лучшего мира. Так сказать, сажаем деревья, чтобы будущие поколения могли отдохнуть в их тени. Отдохнуть и дождаться далёких огней.