— Долго же ты стоял там. Ну, впрочем, ничего трогательнее в жизни не слышал…

— Это фигура речи. Тебе плевать, я знаю. Но я любил её. Знал своё место, поэтому приглядывал за ней со стороны, оберегал.

— И всё же она умерла. Это не фигура не речи…

— Так и случилось, — проговорил Садоник. — А потом в порыве беспомощной ярости…разбил её подарок. Представляешь? Словно расколол собственное сердце.

— А оно у тебя было? Никогда бы не подумал…

— Ты прав. Это было временное просветление. А теперь выходи. Всё равно… подделка. Можешь не опасаться, Хексенмейстеры постарались, чтобы происходящее здесь не услышала ни одна сущность из глубин Мундуса.

По лицу статуи побежала трещина, а потом и по всему телу. Понадобилось всего пара мгновений, чтобы Вальдер смог выбраться. Ступая по осколкам, приблизился к столику, где наполнил кубок вином.

— Не возражаешь? А то в горле пересохло, — задал он вопрос, осушая второй кубок.

— Ни в чём себе не отказывай. Будь как дома.

— Если буду как дома, то придётся взорвать здесь всё. А мы стараемся избежать этого, разве нет?

— Взрывы ничего не изменят. Они сгодятся только в качестве побега от грядущих страданий. Мгновенно испарится — это выход для оказавшихся в самом центре. Но как же другие? Вы сражались, сделали свой выбор — не помогло. И теперь эстафетная палочка оказалась у нас. Как думаешь, сколько таких, как мы, было? Думаю, огромное множество…

— Так думаешь ты? Или ты видел сны? Они незаметней частиц распада проникают в самые глубины подкорки…

— Так думаю я, по крайней мере, пока я здесь. Давным-давно Государь Венн узнал правду, попытался остановить приход Саккумбиевой ночи. Надеялся светом остановить безумие, которое будоражит спесь. Но твари всё равно стали выползать в ранее небывалом количестве. Тот самый звоночек.

— Поэтому убил его? Поэтому перерезал горло своему другу? — задал вопрос совсем непьяный Вальдр.

— Для него было уже поздно, — со стеклянным взглядом произнёс Садоник и налил себе вина.

— Для Каэдры тоже было поздно?

— Знаешь, при рождении мне не повезло. Мою кожу легко повредить, а солнечные лучи так… вообще обжигают её. У меня не было родителей, нет — я не жалуюсь, поэтому, будучи маленьким, вставал перед зеркалом и вслух подбадривал, наставлял себя. Как-то раз, тёплое и заботливое солнце сильно обожгло мою руку. И тогда рассказал сам себе о том, что моё место в тени, во тьме. Только там могу найти свою силу.

— Я терпелив, но не сейчас. Вы, Министр, не ответили на мой вопрос.

— Она всё знала. И про Саккумбиеву ночь, и про мой тот разговор с зеркалом. Знала даже о том, кто убил Сэнтена. Каэдра неумолимо увядала, тоска убивала её. Да ещё моё присутствие… лучше бы оставалась в неведении.

— Свет не помог, — опустив взгляд, сказал Вальдр. — Так наступила твоя очередь попробовать спасти всех «железной рукой». А твоя возлюбленная убила себя, чтобы ты упал на самое дно и нашёл там силы. Так получается, Наместник?

Садоник опустошил кубок и, налив ещё, соскользнул на пол.

— Надеюсь — нет. Потому что и мой план провалился. Всё было напрасно…

Вальдр сел рядом.

— Наши задумки переплетаются, — сказал он, попивая вино и оттряхивая белый шарф. — Настолько тесно, что стали единым целым. Без одного не было бы и другого.

— А другой знает о твоём плане?

— Рамдверт? Он знает столько…сколько нужно. Пойдёт до конца. У него свои счёты. Правда, враг его куда более… высшего порядка.

— И всё же надеетесь победить? Я видел фрагмент воспоминаний Деймидала. Они не смогли это сделать со своим оружием, тогда какие шансы у нас? Да-а, помню те огненные стены, взрывы из жидких молний… Наша «Коза» — просто детская игрушка, вырезанная из дерева.

— Как-нибудь справимся. Рамдверт точно выдержит наш путь. Ведь он слышал почти все мои стихи. Такого уже ничем не напугать.

Садоник тихо рассмеялся, и нависла тиши. Она была такая спокойная, словно уже всё прошло.

— Кстати, могу вас поздравить, — проговорил Наместник.

— С чем же?

— Вы убили матку в монетном дворе. Сколько крови выпила эта тварь…

— О да, точно. Теперь никаких монет и никаких красных жиж для глаз. А то и без того безумцами полнится мир.

— Ага, два таких сейчас сидят в Амиантовом замке, пьют вино.

— Что есть, то есть, — ухмыльнувшись, согласился Вальдер. — А открой секрет, откуда собирали эту ложную живицу?

— Грудное молоко…

— Стоп. Всё, я понял. Остановимся на этом. Но звучит как тост…

Спустя две бутылки, Садоник встал на ноги ровно и произнёс: — Время на исходе. Пора. Если я выйду отсюда — мы снова станем врагами…

Вальдр встал напротив.

— Скажешь что-нибудь напоследок?

— Пусть наш виток будет последним. Покажите ложному богу…всю его ложность.

— Мог бы и лучше, но хорошо. Их смерти не будут напрасны, обещаю тебе.

Садоник улыбнулся и тихо произнёс: — О большем и не смею мечтать…

На углу улицы Вель собралась беспокойная толпа. Двуногие мотыльки слетались на голос человека, что стоял на деревянной площадке с двумя парами ножек-подпорок, они возвышали её над землёй. Новоявленный лимн громко вил своим широким ртом хитросплетённые речи, наполнял их жгучим презрением, стараясь придать им свойство лесного пожарища в жаркий солнечный день, чтобы его слова быстрее распространялись и достигали ушей местных жителей. Толпа медленно, но ширилась. Заметив некий рост, мужчина средних лет нацепил головной убор — двуугольный треугольник. Делал это неловко, казалось, хотел побыстрее скрыть замёрзший пруд, окружённый деревьями-волосами, на своей почти лысой голове. Несущий правду глашатай старательно находил хлипкие доказательства правильности действий Министерства; пытался оправдать каждое прозорливое решение Наместника. Разведя руки в стороны и глубоко вздохнув, рассказал о событиях в миролюбивом городке Фавилл. Но не просто рассказал, а поведал подлинную истину без всяческих кривотолков и намеренных искажений от злых языков.

Самонадеянный претендент на должность лимна втаптывал в словесную грязь всякий помысел обратиться к глубинам так называемых знаний. Интонацией проводил жирную черту, подчёркивал всю важность выбора Министерства следовать за Сахеланом по его тропам. И, конечно же, не забывал приплести желания покойного Государя Венн. В представлениях говоруна любые отклонения приводили только к медленному погружению тела в выгребную яму ошибок. В качестве наглядного примера рассказывал о неудачах лекарей, которые те терпели до того, как научились влиять на чаши весов жизни-смерти. Приверженцы науки, шаг за шагом, шли по телам своих ошибок и постепенно расширяли горизонты знаний; улучшали навыки, инструменты и в результате накидывали больше аргументов, вынуждая левую сторону перевесить правую. Но всё же, на нескольких исцеленных всегда находился тот, кому помочь не удалось. В смерти часто винили лекарей, которые так и не стали творцами чудес. Сторонние наблюдатели «сидели на мягких скамьях», смотрели на искателей знаний, отклонившихся от пути Первого Слышащего. Предлагая припарки и пиявок как средство от всех болезней, с презрением озвучивали свои догадки. По их мнению, самыми распространенными причинами гибели подопечного были — нехватка веры во Все-Создателя или скрытые корыстные намерения лекаря. По крайней мере, про последнее шептались люди, а правду хоронили под собой слухи разного качества.

— Лекари? Они коо-перируют… ко-о-пируют нашими страданиями! — С непроизвольным повторением выкрикнул тот, вышагивая по площадке. — Им нравится наблюдать за нашей агонией! Они спасают жизни? Бросьте! Они за кошель сделают всё! И вообще, заблудшие овечки не способны управлять великой силой… Не им решать… кому жить, а кому… умереть!

Когда торжествовала жизнь, и чей-нибудь брат приходил в себя после полученных ранений, то такие, как лимн, считали это результатом вмешательства Великого Зодчего. Верующие во вмешательство свыше приговаривали, что присутствие почти осязаемого голоса способно даровать второй шанс даже самым обречённым. И тут находили опору для своих мыслей, потому что некоторые выжившие рассказывали о тёплых огнях, с придыханием описывали город, состоящий из заботливого света Творца. Счастливчики толком не помнили увиденное, но в образовавшейся пустоте тяжело пульсировало чувство того, что они видели нечто непередаваемое. Кто знает, кто знает. Самым наглядным подтверждением являлись перемены, которые происходили внутри немногих спасённых; те ни с того ни с сего изменялись. Например: задира вдруг становился спокойным, извиняясь за своё поведение, искал способы помочь окружающим. А такие вывороты, как всем известно, невозможны, не бывает так, что буйный пёс в одночасье превращается в добродушного телёнка. А если уж такое и случилось — это точно последствия прикосновения Творца.