— Никто не заходил так далеко, — проговорил Вальдер. Живой отголосок древности с трудом сдерживал приступ сардонического смеха. Это считывалось даже не из-за мимических подёргиваний, а из-за попыток их скрыть. — Ты продолжаешь противостоять области бытия, которую не можешь представить в полной мере. Попытки вырваться за пределы космического порядка… лишены всякого смысла. Цикл неизбежен. Я понял это, и ты пойми, брат. Приклони колено и сдайся.
Квинтэссенции вытянули шеи, наклонив головы на девяносто, разглядывали шарф.
— Значит вот оно, — говорит Хор. — Когда мы перешагнём черту, назад дороги не будет. Наши пути разойдутся, и мир лишится множества бьющихся сердец. Готов ли ты к таким жертвам?
— Готов, — молниеносно выбрасывает Лорд. — После потери Рэвиндитрэ я много размышлял и пришёл к выводу, что если не можешь победить врага, то лучше присоединиться к нему. К тому же…
— Жизнь существует, чтобы стать энергией, так? — перебивает того Рамдверт и смотрит на перстень, который вновь начинает мерцать. — Я уже слышал это, только от Садоника.
— Садоник был слаб. Он доказал это своим нытьём, когда вырывал ему один зуб за другим. К тому же Наместник не мог оставить нас, а я… уже это сделал. В качестве подарка своему покровителю, — говорит Вальдер. — Кажется, твоему кольцу, реликвии предтечей, неймется. Давай, используй его.
Квинтэссенции приклонили колено. Нет, не подчинились, не выразили почтение — страшная боль заставила их. Она бурлила в них, рвалась наружу. Высвобождаясь на несвежий воздух, отращивала когтистые зубы и зубастые когти, что вырывали куски теней, вылепливали что-то другое.
Память древних воинов изменилась, теперь они не люди, а чудовища. Лица — акульи морды с двойными смертоносными челюстями, куда щедро высыпали множество кинжалов. Вороний клюв безостановочно щёлкал, лил слюни, кислотный яд. Само безумие жило в бегающих глазах. Те искали, выбирали свою первую жертву. Одно осталось без изменений: «вороньи» накидки. Закончив метаморфозу, снова встали в боевой порядок и сразу громко завыли, забулькали, закаркали.
— Предатель, — тихо произнёс Хор, но тот услышал его. — Я сам прикончу тебя и сожру твои глаза!
— Знаешь, слышать подобное обвинение от такого, как ты — лучшая для меня похвала. Значит, я прозрел и встал на правильный путь. Делайте с ним что хотите. — Садисты, обогнули «Мух», показали свои ряхи, громко рассмеялись. Изуверы рванули на живой миф, размахивая ржавыми тесаками. Страх, который мучители испытывали ранее, утонул в абсолютном количественном превосходстве. Количественном, но не в качественном.
Спустя длинную цепь кровавых мгновений гогот из слюнявых ртов дополнился дичайшими визгами. Началась яростная резня, схваткой там и не пахло. Чудовищный клин прорывался сквозь суетливые ряды, выдавливал из их ротовых полостей с косыми зубами гнилостные хрипы. Квинтэссенции беспощадно рвали людоедов на части, перемалывали кости в пыль, пожирали их. Причинно-следственный закон глумился над садистами. Любители мяса сами стали мясом. Вот оно — превосходство кровощедрости над кровожадностью. Всё сливалось в песню, которую древние язычники пели в ночи возле костров. Кровь текла рекой, а камень бойни прыгал по ней лягушкой. Рамдверт исполнял смертоносный танец, творил такое, что не поддавалось никакому описанию, а те, кто увидели бы такую неукротимость, отказались бы верить своим глазам. Подрубы, зарубы, круговые удары, крючки и зацепы — его топор жил и двигался сам по себе. Одно плавно, но в то же время резко, перетекало в другое, пока владелец смотрел только на Лорда-предателя. С каждым рывком приближался всё ближе к своей цели. Танцевавший со смертью надменно издевался над стариком Евклидом. «Вот он, настоящи Хор. Впрочем…ничего нового», — произнёс Предатель с улыбкой на устах и скрылся из виду.
Земля задрожала и разверзлась. Из расселины выпрыгнул горбатый гигант, облачённый в чёрный поток. Это река полна утопленниками, мертвецы лихорадочно вращали зрительными сферами, должно быть, искали добычу, чтобы утолить свою потребность в мясе. В глубинах капюшона таилось лицо — на одну половину человек, а на другую — нет. Нежные черты вырисовывали подбородок, губы миловидной девушки, что по-особенному ценила помаду тёмного тона; и она ей шла. Чёрно матовые губы пробуждали неподдельное желание прильнуть к ним, а язык таял от удовольствия. Таковыми были представления внутричерепной медузы. Только всё это прекращалось на складке под носом, которая стала переходом, там красота превращалась в свою абсолютную противоположность. Выше — настоящее чудовище, голем, собранный из боли всех прошлых и грядущих битв. Сам Анстарйовая объявился на Саккумбиевом пиру. Его огромные каплевидные впадины без век сверкали ослепительно жёлтым, и загорелись багровым, стоило только узреть суетливую мелюзгу. Дух старой войны снял с плеча длинный цилиндрический предмет. Предмет открылся, из него выдвинулись трубки, около двенадцати штук. Тут трубки закрутились, и из них полетели сплошные огненные линии. Садистов разрывало на ошмётки, остатки зданий не выдерживали такой огневой мощи и следовали примеру предыдущих. Камень разлетался, как капля дождя от прикосновения к железу. Коса Анстарйовая выкашивала всю хрюкающую сорную траву.
— Безумцы отказываются от рассудка. Он — воздух, он не даёт утонуть. Не даёт погрузиться на дно под морями, нырнуть в Мундус над облаками. Мистики шагают по поверхности, — прорычал Хор и засмеялся, его внешний вид перетерпливал изменения, становился уродливее всякого чудовища. — Слышишь их? Нет!? Тогда прочь с дороги. Или нет, не уходи. Хочу вырвать тебе ноги, — сразу несколько раз хлопнул, те самые колоссальные лапы ударили Анстарйовая с левой и правой стороны. Клещи не сжимались, а если и сжимались, то медленно. Старая война сдерживал натиск.
Перстень Хора засеял красным, и тут алый свет пулей устремился в него откуда-то со стороны. Квинтэссенция встала стеной, остановила шар молнии. Шкура прочная — выдержала, но не помогла выжить. Чудовище бездыханно рухнуло. Остальные сразу же бешеными псами ломанулись к источнику. Чуяли его. Во тьме сверкали вспышки. Рычание воспоминаний затихло. Чувствуя боль семерых, устремляет взор на Анстарйовая. Тот своими силами освободился от убийственных аплодисментов. Сила Старой войны неизмерима. Или всему причина — потеря Хором концентрации из-за неожиданного нападения.
Немногочисленные Садисты всё ещё бегали по Гной-городу, совсем не мешали происходящей дуэли. А некоторые из них даже старались не высовываться лишний раз. Слишком уж дорожили своей никчёмностью. Им не за что биться, не за что отдавать жизнь, всё ради шанса испытать скоротечное удовольствие.
Анстарйовая явно не был рад такой трусости, он жаждал битвы, а потому продолжил свою жатву. Его оппонент вновь проскочил мимо песочницы старомодного старика Эвклида, ибо измудрился выйти под проливной дождь и остаться сухим. Ни одна частичка смертоносного луча не зацепила его.
Взгляды двух встретились. Старая война сложил своё оружие, вернул его на спину. Нет, это не было примирением, а всего лишь переход на ближний бой. Неужели в знак уважение? Гигант обнажил способный разрезать горы клинок, чьими ножнами была чёрная река. Хор рванул на вырвавшегося из глубин Сферы мечника. Горизонтальный мах. Горизонт завален. Миф уклонился от удара рока, проскользив под клинком.
Грегор добрался до нужного экипажа, забросил Кану в кабину, а сам побежал в дверь в стене у ворот. Сломя голову взбежал по ступеням — внутри никого. Снял с пояса фонарь и нашёл отворяющий механизм. Вставил ключ, но потом услышал железный скрип. Повернул голову и увидел: зажёгся светильник, создающий под собой круг тусклого света, где стоит человекоподобный Р’одум. Вместо головы и шеи у него из плеч растет округлый, сплющенный отросток, напоминающий пиявку. Волчий брат без братства не успел моргнуть, как оно набросилось на него. Уклоняется от цепких лап, однако кровососущая макушка обнажает шип, втыкает его в плечо. Рана не глубокая, но болезненная. Ощущения, пробирающиеся до кончиков пальцев, провоцируют реакцию — беззвучно сжимает челюсти. Тут же делает подруб орудием и ногой отпихивает от себя эту страхолюдину. Один яростный удар топором заканчивает стычку.
