Стрелок стоял среди воющих. Вот он самый настоящий Хор. Расставив руки в стороны и подставив лицо под капли дождя, неподвижно вслушивался. Или же ловил момент спокойствия в этой гонке от одной экстремально уродливой ситуации к другой. Мне удалось лицезреть нечто такое, что совершенно точно оставит клеймо, которое не позволит вернуться на прежний уровень понимания мира. Радость наверняка станет не доступной для сердца. Ведь как можно… после всего увиденного.

На мост взобрался Рыдающий. Разинув пасть и заверещав, ломкой походкой похромал к нам. Его глотка, как мне привиделось, это своего рода коридор, чьи стены усеяны осколками камней. Отказавшись быть поглощённым, чисто махнул секирой. Не пришло ещё время посещать такие чертоги. Существо издало последний вой и перевалилось через перегородку. Полетело вниз как созревшее яблоко. Улыбка Проводника одобрительно расширилась. Вероятно, наблюдение за моими действиями, за экспансией кровожадности, доставляло ему немалую долю удовольствия.

Стрелок посмотрел в мою сторону, а затем шагнул вбок, направился к разлагающемуся месиву — чудовище, в отличие от остальных, не подавало признаков пародии на жизнь. Из мрака медленно выступили фигуры в кровавых плащах. Кровь так пропитала одежды, что они навечно стали единым целым. Никакой камень такое не отобьёт. Далее всё видимое окутала мгла, сквозь неё разглядел лишь то, как люди в масках с костяными наростами преклонили колено. Над ними взвились пернатые падальщики, радостно голосили, приветствовали. Тут-то я всё понял… Он сражался за Рэвиндитрэ, но как так вышло, что его имя затерялось в тысячелетиях, а сам стал воплощением бед, уничтожающих города? Неужели сказители намерено выорачивали историю, чтобы увести жителей Вентраль от правды? Если всё это делалось и делается намеренно, то с каждым годом мечту о мире без пороков и грязи попросту использовали, всё глубже погружали в обман для достижения велико-уродливой цели. «Саккумбиева ночь» — непроизвольно произнеслось мной.

Земля застонала. Тёмное озеро нектара жизни, на котором стоял Хор, пустило на себя отражение. Рёбра исполина раздвинулись, открыли бездонную уходящую верх яму. На небе ничего не видно, кроме воронки из бушующих волн чернейших туч. Посмотрев ещё раз на отражение, распознал узоры. Нет, не узоры, а хитросплетение путей похожих на вид лабиринта с высоты птичьего полёта. «Ощетинившийся образ, выпущенный усталостью ума», — так мне подумалось.

С каждым мгновением прибывали всё новые люди. Уцелевшие защитники группами выстраивались перед Хором. Ждали чего-то. Среди них особое внимание забирали солдаты с теми жуткими ящиками на спинах. Я насчитал семь. Видимо, нашли способ обзавестись уродливым оружием, ронявшим капли огнесмеси. Все они готовы к очередному сражению, все они заточили свои топоры.

Через ряды прошли Владыки. Вальдр и тот в чёрно-красном одеянии. Лик последнего, словно с него творили Сахелана, изображенного в Оренктонском соборе. Обыкновенное совпадение. Разум старался находить оправдания всему, что происходит в сердце Пепельных болот. Сахелан — одна из его попыток заполнить бреши.

Столбы на улицах Рэвиндитрэ затрещали. Ожидание следующих мгновений сковало меня цепями томления. Невообразимое стучалось в дверь, разделяющую настоящее и будущее. Проводник с некоторой спешкой потянул нас дальше. Тут же на площадь рухнула пульсирующая колонна. Запах погибели просачивался под кожу. Такое подавляло всякий победный ритм противостояния отчаянию. В моём черепе как нарыв лопнула мысль, тогда подумалось: «оно способно пережёвывать даже здравомыслие». После чего набежали рыдающие. На площади завязалось побоище, прямо у подножия нагой колоны, змея, к которому устремилась туча жирных пиявок. Насытившись мякотью тел, черви прыгали в клетки из миллионов клыков. Точно виноградины под ступни винодела.

Рэвиндитрэ охватило пламя. Загромыхали барабаны, ввысь взмыли вороны.

Когда помчался по линии, зрительным сферам удалось уловить то, как кругло-плоская разверзлась. Из неё выбрался великан, закутанный в чёрную реку множества ртов. Он обнажил громадный клинок, после чего ударом скосил нечисть, что там кружила в пьяном угаре жестокости. Разделавшись с «мелочью», схватил Владыку с пепельным шарфом, утащил того в недра, на самое дно. Но битва всё равно продолжалась.

Столбы загудели невыносимо громко. Их слышно повсюду. Тут по всему бескрайнему городу вспыхнул свет, пронеслась волна трещащего гула. Дыхание выросших из огня гигантских грибов, сотканных из дыма, сносило руины. Никогда не мог и представить, что такие взрывы возможны.

Дорога обрушилась. Тьма добралась до меня. Тьма, холод. Боль пронзала всё тело.

Пришёл в себя на развалинах.

Кто-то подошёл.

— Рамдверт, — сказал я в полубессознательном состоянии. Приподняв веко, увидел Хора. Он до хруста сжал топор и продолжил тенисто-терновый путь по пылевидной серой массе, покрывшей некогда величественный город множества возможностей.

Снова ничто и полная тишина, оставшаяся после сожжения воздуха.

Кто-то нёс меня.

Изредка открывая глаза, различал знакомые очертания Проводника.

Возвратил контроль над мышцами и обнаружил странное помещение с многоконечными статуями. Скульптур наверняка страдал от какой-нибудь болезни, ведь здоровая голова не позволит лепить и вырезать ТАКОЕ. Впрочем, границы «нормальности» имеют свойство постоянно сдвигаться в ту или иную сторону. Напротив — проход, куда неспешно пропарил спутник, пересёк порог и просто исчез как брошенный в мутную воду камень. Терпя боль в голени и в ключице, поднялся на свои две, последовал за ним. Там оказалось невыносимо душно, а свет не знал о существовании этого места. Но вскоре замерцал огонёк. Ничего не оставалось, кроме как идти на него. Всё пространство служило прибежищем тишины, однако чем ближе подходил, тем отчетливее слышал удары собственно сердца, что оглушали изнутри.

Вот он — получеловек и полуголовоногий, с которого вылепливали идол под библиотекой, держит фонарь, освещает путь из багровых вязких плит и ждёт. За ним движение. Переведя луч, показал изуродованную медузу размером с бычка. Нет, не медузу, не орех — а гнилое содержимое черепной шкатулки, которое не оставляло попытки прекратить своё существование любым доступным способом. Било себя единственной способной на то лапой. Из крошечного рта летели хрипы, оно пыталось петь, чтобы отвлечься от мук. Я сел рядом и с некоторым пониманием приложил ладонь к клетке, где томились секреты. Когда оно замерло, внимательно слушал песню, хоть наполнение оставалось недоступным осмыслению.

Обитатель довольно улыбнулся, а после Проводник набросился на него. Начал рвать на части и жадно поглощать кусочек за кусочком. Подскочив, дабы остановить его, вновь осознал себя на пепельной тропе. Переборов потрясение, по крайней мере, так казалось, отправился на поиски выхода.

Веки опускались от бессилия.

Хлюпанье рвалось из-под сапог.

Рухнул на колени, нужно хоть немного передохнуть. Выставив руки, упёрся в болотную артерию, почти сразу отлепил ладони. Они оказались покрыты густой жидкостью вишнёвого цвета, а меж пальцев свис ошмёток. Спешно дунул на золу — под её слоем покоились останки. Точно, Рефлект, Пепельные болота… ничто иное… как кладбище. От этого понимания все мысли замолчали, отрезали себе языки. Со мной осталась лишь угасающая уверенность в недопустимости остановки. Нельзя выбрасывать, нельзя обесценивать все усилия; нельзя хоронить полученное знание в пучинах безызвестности.

Поднялся на дрожащие ноги и, обняв сумку, похромал к горизонту. Шаг за шагом терял веру в освобождение из плена серо-красного ничего. Минуя ветвистые верхушки, выжимал капли из стремления выбраться.

Вот оно — силы иссякли, велели недолго жить. Снова рухнул. Снова, снова, снова… Вокруг, над местными топями, заплясали бледные огни. Рядом надувались маленькие пузырьки, которые тут же лопались. Потом вырос большой. Он хлопнул, чем дал сигнал таящимся под пеплом тварям. Твари ползли ко мне, хватали за жилет, тянули, хотели разорвать Искателя, осмелившегося забраться так далеко.