Грегор уловил то самое спокойствие, повернулся на затылок и смотрел на потолок. Его совсем не интересовали бордельные звуки, пробирающиеся сквозь маленькие трещинки. Смотрел на светловолосую, а она на него. Эти черты лица, будто сотканы из любви и добра. Моргает, моргает, моргает ещё раз и поднимает веки, а её головы уже нет, её откусила тварь, вырвавшаяся из-под пола. Кровь оросила лицо. Нашедший равновесие протянул руку, чтобы проверить правдивость увиденного. Ничего — только сырость пустоты, да кончик позвоночника. Склизкий сгорбившийся великан с муреновой мордой махнул якорем — откинул диван. Грегор, успев с помощью переката упасть на пол, поднялся напротив чудовища и опустил взгляд свою раскрытую ладонь. Подобрав с пола топор, бросился на скользкую тварь. Взмах остановил другой — кости, державшие древко, треснули, а тело отшвырнуло к столу. «Конец пути», — промелькнула мысль. И дверь маяка вышибло как подвешенную на верёвке куклу со сладостями.

— Да… пошёл ты на хуй, — произнёс не Ворон. — Я выпотрошу тебя, дикарь. Но ты не умрёшь. Нет-нет! Не так быстро. Я утащу тебя на самое дно. Ты будешь видеть… как свет медленно угасает! Каким бы рыбомордом ты не был… такого не выдержишь. И там…там в самом низу я буду с тобой, буду пожирать твои органы один за другим. И Донный бог не спасёт тебя, — и Г., выпустил из руки полутораметровую пилу с острейшими зубцами, сразу же повторил рывок.

Бордель затрясло, все работницы и клиенты с криком непонимания ломанулись на улицу. Кто в чём. Вход в здание разлетелся лопнувшим гнойником. Камни полетели в сторону, из облака пыли выскользнул рыбомордый, что отличался от своих собратьев не только большим размером, но и агрессивностью. Размахивая металлическим стержнем со стрелоподобными лапами, размалывал опьянённых страхом живых, да и мёртвых тоже. Вой ужаса и нестерпимой боли заполнил собой ночь, а высокие шпили безразлично тянулось к небесам, не замечая происходящее внизу. Сдавив израненной ручищей мужичонку, ранее разглагольствующего о высоком у «Пьяной коленки», широко раззявил пасть, дабы попробовать на вкус хранилище исключительных знаний. Пропитанная сидром закуска протрезвела в мгновение ока из-за обжигающего смрада. Бритвенные зубы сомкнулись всего в десятке сантиметров от него.

Дикарь отпрянул, пошатнулся и разжал хватку. Сразу же начал бить по собственному скользкому телу. С растерянным видом продолжал самомордование, пока не выдохнул со слюнявыми пузырями. Рухнув загнанной кобылой, потянулся вверх, а после сразу же затих. Чёрные птицы закружили над разрушенной парадной и великаном.

Обоюдоострый клинок со множеством резцов пробил брюха, из него медленно выползало нечто, чья наружность смутно напоминала антропоида; на передней части головы видоизменённый плавник с фонарём на конце, под клювообразным наростом — зубные колья, которые выгрызали всякое бесстрашие из мира, пытались, и весьма успешно, изобразить кровожадную улыбку. Порождение темнейшей фантазии мироздания глянуло на костяную лапу, в которой бережно держало светловолосый овал с добрым, но уже пустым взглядом, и склонилось над кадавром. Пожирал плоть, продолжая смотреть всё туда же.

Из бугристой спины выросли осклизлые крылья без перьев или же кожистой перепонки. Вокруг ночной трапезы извинилась струйки чёрного дыма, подражали каким-нибудь водорослям. Мужичонка, отползая в сторону, куда угодно лишь бы подальше, случайно задел башмаком подводное растение. Прикосновение совсем ни к чему не привело. Только весь свет потух. Горожанин потирал глаза, проверял на месте ли они. Вдали загорелся единственный огонёк. Загипнотизированный пополз к нему, видя в нём шанс на спасение. Всё ближе и ближе. И вот оно, умиротворение совсем рядом — протяни руку. Не успела радость разыграться, как перед ним возникла раскрытая клеть из огромных клыков. Капкан захлопнулся.

— Ой, извини! — прорычало существо. — Кажется, я испачкал мир твоими кишками. Неудобно получилось. Но что поделать… Вороны же пачкают этот мир. Кстати о птичках…

Двое стояли напротив.

— Решил нарушить договор, а, ДНАРВЕЛ? — произнёс обувщик, убирая часы в карман.

— Как тебе удалось выбраться? — добавила вопрос зельевар.

— Договор — удобное название для самоубийства, растянутого на годы. Секунда Воронов кратка, но вы всё же продолжаете идти за ними. Идти за теми, кто в итоге вас и обезглавит. Это какая-то форма мазохизма, что ли? Ещё носите кольца с трупами и даже не знаете о том, где корни первых Гавранов. Вот ты, Кана, Канарейка, почему пошла за Хором? Потому что вытащил из лап из папаши, который по ночам путал тебя с женой? Или была настолько пуста, что сбор отравленного золота наполнил тебя, дал смысл продолжать жить? Бред! Молчишь? Вот твой ответ!

— Мы не только золото собираем. И сам прекрасно знаешь. Нет нужды озвучивать очевидное. Устал сидеть в дыму, устал быть взаперти. Понимаю. Но давай, прекращай…скоро люди набегут. Мы не расскажем Рамдверту об этом.

— Если забыл, то я напомню, — подхватил обувщик. — Всех нас объединяет общая цель. Мы должны собирать безумие, а не плодить его. Мы должны предотвратить Саккумбиевый пир, должны разорвать круг. Больше некому.

— О, Тайлер, Тайлер, ачешуительно не плодим безумие. Не с их ли подачи этот город, да и весь Оринг, присоединился к войне? Массовое истребление друг друга в особо жестокой форме… это же сбор ромашек на солнечном лугу!! Что, тоже нечего ответить?

— У нас мало времени. Возвращай смурного, умбра, или силой заставим. Даже если придётся лишиться руки, вырву его из тебя.

— Есть и другой вариант. Я покидаю поход пустых, уношу так называемого Грегора подальше. Затеряемся на континенте. Найдём её, может, она последует за ним. Пусть проживёт остаток с ней…

— О, неужели кому-то удалось прогрызться в каменное сердце? Теперь я ещё больше обязан вернуть его, чтобы разузнать об этой камнегрызке. Так что… давай начнём, — призвал Тайлер и снял с петли топор.

Днарвел проткнул великана фонарём — через мгновение хрустящий труп поднялся.

— Да будет так.

Узник Маяка пребывал в абсолютной тьме. Властительница везде, раньше ничего кроме неё и не было. Однако знал, внутренние стены обшиты извивающимися в агонии людьми. Обречённые висеть виноградинами, которые мороз прибивает к лозе, иногда прикасались к нему. Кончики холодных влажных пальцев скользили по спине, плечам и лбу. Не переставали шептать. Муравьи размышлений бегали по ходам наплечного муравейника, царапали и покусывали, показывали моменты пройденного пути. Какие-то из них — плохие, а какие-то и того хуже. В общем, ничего такого, в чём захотелось бы задержаться.

Выход отворился — шум разбивающихся волн залился в башню. Узник продолжал неподвижно сидеть, ему было всё равно. Тогда дверь распахнулась, свет повторил действие предыдущего вторженца. Прикрывая глаза рукой, Грегор привыкал к сверканию, словно никогда его и не видел. Снаружи стоял Днарвел, смотрел на бескрайние воды, точно ждал.

На необъятной поверхности надувался чёрный пузырь. Тот вмиг увеличился, взорвался и принял очертания уходящего в небо столба; на вершине загибающаяся в полусферу бурлящая гладь. Волна обжигающего воздуха с трескучим гулом высвободилась из центра — едва не снесла Маяк как какой-нибудь песочный домик. Ясное небо посерело, с него посыпался пепел. Сначала хлопья были не больше мушки, а потом с каждым вздохом узника, отжираясь, крупнели.

Столб закрутился гонимым дымом, навис над скалистым островком. Получившийся червь, разинув глотку, показал усеянный мертвецами тоннель. В далёкой глубине кто-то был. ОН приближался. С каждым шагом Хора трескотня усиливалась, оказывая давление на Днарвела, который, казалось, испытывал страх.

— Ты называл Садоника козлом, который ведёт овец на убой! Но как по мне — это делаешь ты! Я чувствую обман! Вы с Вальдером скрываете правду! Скажи что я не прав. Скажи! — заревел умбра. Не услышав какого-либо ответа, махнул лапой, занырнул в Маяк. Плотную дверь наглухо облепили цепи. Замки щелкнули, и на вершине вновь зажёгся огонь.