— Может быть. Раньше я был не в ладах с самим собой. Теперь же… всё иначе. Могу себе позволить поупражняться в риторике. Но ты прав. Жалкое зрелище. Ведь бараны не понимают, что залезли в пасть левиафана. Глубины не будут милосердны к вам…
— Довольно болтовни. Последний шанс сказать последние слова. Произнеси что-нибудь получше… чем СТОЙТЕ или же НЕ НАДО. Пусть мир запомнит тебя непокорным ублюдком, который с достоинством сделал свой последний вздох.
— Всем мы гости в этом мире. Теперь же…я возвращаюсь домой. Вероятно, нечто такое я бы произнёс перед смертью. Но не сейчас. Интересно, сейчас здесь семь Хексенмейстеров, а сколько останется после нашей дружеской беседы? Подожди-подожди, не отвечай. Пусть будет сюрпризом.
— Ты был услышан. Да будет так. Сангуисовы пиявки выпью тебя досуха.
Министерец снял лампу, за половину движения чиркнул цепями — она зажглась. Из прорезей повалили клубы дыма, а благодаря перекрёстным взмахам, которые выглядели так, как если бы ложкой размешивал варево в котле, облако ширилось.
Приговорённый к смерти засунул руку в карман, спешил найти в нём что-то. Щёлкнув пальцами, отбросил в сторону искрящийся сосуд, повернулся на сто восемьдесят и пустил топор снизу вверх, боднул плечом убийцу, — освободил лезвие из плена костяной тюрьмы нижней челюсти, затем сразу описал дугу и вспорол горло как старый бурдюк с вином. Тут же отпрыгнул вбок, пустил второму пулю прямо в переносицу. Нелицеприятное ранение. Третий налетел сверху, поняв что цель в остроконечной шляпе отступила на шаг назад, попытался закрутиться, чтобы дотянуться сапожным клинком, но был остановлен встречным крюком. Какой бы не была его задумка, она сломалась, как и палец Ворона. Тут неудачливый прыгун нанёс серию из колющих и режущих ударов. Каждый был отбит. Когда повторил мастерскую комбинацию, Грегор поймал в замок державшее кинжал запястье, крутанул древко, — сустав не выдержал и от боли кулак разжался, выронил клинок. Обезоружив, добавил пару в подбородок и раз в солнечное сплетение. Без промедлений кинул пытавшегося вдохнуть, накрыл им искрящийся сосуд. Бомбочка взорвалась, — разнесла грудную клетку с характерным звуком, принёсшим радость и удовлетворение в тёмные закоулки души.
Следующий вылез из-за повозки, с чудовищной скоростью побежал по прямой. Хексенмейстера окутывал чёрный туман. Вот глаза видят его, а через мгновение уже нет. Нечто подобное происходит при попытке следить за летающей мухой. Убийца исчез, а через секунду проскользил к ноге, сделал подкат, и ранил сражающегося против четверых в бедро. Доля секунды слабости открыло целое окно для дальнего убийцы с одноручным арбалетом. Тот выстрелил, болт полетел прямо в сердце, но был пойман и воткнут в ключичную впадину того, кто пустил кровь. Подняв с земли кинжал, метнул его в стрелка, попал под рёбра правой стороны.
Оставшиеся двое растворились в чёрной пелене. Грегор дважды уклонился, повернувшись вполоборота. Сталь начала свой лязгающий танец внутри заброшенного склада. Ежесекундно атакующий становился защищающимся и наоборот. Хексенмейстеры кружили свирепым смерчем из парирований и контратак. Ни одна из сторон не уступала другой. Слыша нарастающий шепот, Ворон попытался закончить всё как можно быстрее, но шанс так и не предоставлялся. А вырвать его самостоятельно не девала неожиданная слабость, каждое действие, будто бы совершалось под водой. И вода с каждым вздохом нагревалась всё сильнее и сильнее. «Новый яд, наверняка… он», — подумалось ему. После чего на обратной стороне его глаз показался Маяк, край двери немного выгнулся, и образовалась щель, откуда из тьмы выглянуло множество зрительных сфер. «Их не просто так называют Чернокнижниками. Выпусти, дай поглотить их», — проговорило журчание, что донеслось из башни.
Вдруг ускорился, Хексенмейстеры не успели адаптироваться к новому ритму. Проскочив в открывшуюся лазейку, отсёк одному руку по локоть, а другому ногу. Добить их не составило труда. Победитель тяжело дышал, лёгкие горели костром. Упав на колени, хлопал себя ладонью по голове, будто бы хотел что-то из неё вытряхнуть.
Побеждённые задёргались, куклами без верёвочек поднялись на ноги. Окружили. Ткань на их лицах приподнималась гниющей листвой, под которой ползут змеи. Красноватый покров соскользнул, показал скрытое: ни ресниц, ни бровей — ничего нет, вместо носа разделённое перегородкой углубление, а выше — глаза с вертикальными зрачками. Много уродства он повидал за свою жизнь, но сейчас пробрало почти до мурашек ностальгического отвращения. Во рту появился вкус желчи, что устраивал вольный парад по языку. Вытекающая из раны кровь закипела, превращаясь во мглу, тянулась к чёрному туману, пожирала его.
Что-то щёлкнуло, охотник в колпаке узрел правду: невредимые Хексенмейстеры стояли перед ним, все семь на фоне Глухого моря. Главный сорвал книгу, открыл её. Читая строки, гортанью издавал хрипения, какие можно услышать во время ночных плясок у костра в пограничье; или же похожие. Затем поток перешёл в общедоступные слова. Безэмоционально призвал привести приговор в исполнение. Стоявший по правую руку от него открыл свою книгу, сжал краешек закладки двумя пальцами, одним из которых был безымянный, и протянул перед собой. Слегка потряхивая, заставил закладку шевелиться. Ей оказалась мелкая готовая вырасти Сангуисова пиявка. Червь извивался, искал источник сладкого аромата и нашёл его.
Ворон покачивался из стороны в сторону, брёл к одинокому маяку, стоявшему в бескрайних чёрных водах. Волны спеси хлестали по башне, — с каждым разом уголок двери отгибался всё больше и больше. Во тьме проявлялась картина. На полотне воспоминаний был мужчина в цилиндре — Левранд, его окружали люди. Лица некоторых из них имели поразительную схожесть с теми, что скрывались под обмоткой Хексенмейстеров. Там же отобразился момент предательства; а кто-то сказал бы: момент естественного разумного решения, подкреплённого желанием жить. Спасённые продали своего спасителя, сдали Министерским убийцам, которые и казнили Защитника отбросов. Повесили едва живого в глубокой яме и завалили её трупами, чтобы ТОТ в свои последние секунды видел лишь их; и ничего более.
Грегор протянул руку к двери. Голос звал его, обещал отомстить, разорвать на части, сожрать нервы каждого.
— Нет, — произнёс он и надавил на краешек, дабы закрыть брешь. Это давалось сложнее, чем можно представить: изнутри сопротивлялись. Но всё же ему удалось пересилить — дверь закрылась.
Узнав вкус железа, открыл глаза, проснулся. Он снова на заброшенной постройке. Там ветер гонял пустые страницы из книг, одна из них прибита кинжалом к стене. На ней алая надпись «ДНАРВЕЛ». Выплюнув комок, провёл взглядом и увидел: министерцы лежат бездыханно, на шеях рваные раны — явные следы укусов. Тут понял, что именно выпихнул из своего рта. Каждому из семерых отсекли, отпилили руки и ноги; в центре склада ими выложен узор — спираль. Отреагировав так, будто бы случилось худшее. Не казненный поторопился покинуть Рыбацкую деревню.
На нижнем этаже борделя Мышиного узла от стены к стене металась светловолосая девушка в поношенном платье цвета бордо, с придыханием что-то проговаривала себе под нос, видимо — репетировала. Иногда останавливалась возле двери, чтобы постучать; то заносила кулачок, то опускала. Набравшись решимости, всё же легонько стукнула дважды. Тут в коридор ввалился окровавленный Грегор; ковылял мертвецом. Она сквозь испуг захотела помочь ему, но тот схватил её за руку и затащил в комнату, усадил на диван. В полудрёме снял плащ, сел рядом и опустил голову на бёдра, лёг. Девушка не произнесла ни слова, а лишь водила ладонью по его чёрным волосам. Вот она безмятежность. Лениво бегая глазами, искал мешочек с курительной смесью. Его-то ему и не хватало для того, чтобы придти в себя. Ещё разыскивал футляр со шприцом, который ему дали для проверки действенности его содержимого; того нигде не было.
Девушка продолжала гладить растрепавшиеся волосы. Так тепло. С понимаем утешила, рассказывала о подлости жизненного пути, которой то и дело выставляет преграды перед идущим. Открыла не секрет, поведала, что иногда нет другого выбора, кроме как пролить кровь ведь хищника не отпугнуть добрыми словами. Потом девушка, любившая бороться с ним на руках(вероятно, попросту желала чувствовать тепло его руки), начала напевать песню о неоднозначности облаков, где облаками был путь к судьбе. Да, жительница борделя была добра. И даже не пыталась вытянуть какие-либо сведения для их безвозмездной передачи или же продажи. Разве можно утверждать наверняка, что мужчины думают лишь об одном?
